Основные события, описанные в «Золотом крабе», развернулись в конце 1970-х и начале 1980-х в Олюторско-Наваринском районе Берингова моря. Именно здесь - у берегов Камчатки - работала советско-японская экспедиция, которая добывала краба в рамках контракта между Соврыбфлотом и рядом частных японских фирм. Как оказалось, отдельные фирмы вели нечестную игру: ловчили при взвешивании сырца, губили молодь ради крупных экземпляров краба, подменяли краба-стригуна более дорогим синим крабом и так далее. Но обделывать такие делишки в присутствии советских наблюдателей (инспекторов Камчатрыбвода) и других специалистов было рискованно. Требовалось их расположение, а порой - и молчание. Для этого была сплетена целая паутина обмана и коррупции.

 

Моральным разложением наших соотечественников занимались профессионалы, такие как Цурутани Кадзумии, которые, судя по всему, представляли не только японский бизнес, но и спецслужбы. Вот как Юрий Егин описывал этого «искусителя»: «Служащий фирмы «Хокко-Суйсан»; окончил факультет русско-английского языка в частном университете Тэкри, высокого роста, хорошего сложения, увлекается борьбой дзюдо; на крабовом промысле исполняет обязанности переводчика. В 1979 году Цурутани, работая на плавбазе «Эйрю Мару», вдруг зачастил в каюты советских представителей, интересуясь буквально всем: взглядами, семейным положением, пристрастиями. Он фотографировал каждого, объясняя это тем, что хотел бы иметь память о встрече. При нем постоянно был карманный магнитофон. Собирать досье на каждого советского специалиста вряд ли входит в обязанности скромного переводчика, но Цурутани занимался именно этим. Уже через год-другой он превратился в заведующего базой по общим вопросам, имел право посещать с контрольной функцией любое судно японской экспедиции, общаться с нашими наблюдателями на всех судах».

 

Цурутани вел психологическую обработку советских людей, попутно расспрашивая их о количестве и планировке населенных пунктов на Камчатке, промышленных объектах, характеристиках аэродромов. Военный Морской флот СССР также был одной из постоянных тем его «дружеских» бесед с камчатцами.

 

Но главной «миссией» Цурутани и других подобных «фирмачей» были подкуп и шантаж. Сегодня смешно читать, чем японцы соблазняли наблюдателей Камчатрыбвода, капитанов, их помощников, работавших в контакте с японскими краболовами: джинсами, трусами, спортивными костюмами, калькуляторами, зонтиками, одноразовыми зажигалками. Когда ставки росли, росла и цена «вознаграждения»: подкупленные должностные лица забивали свои каюты магнитолами, радиоприемниками, фотоаппаратами, часами. Взамен японские фирмы получали несравнимо больше - сотни тысяч долларов от неучтенного улова в советской экономзоне.

 

«По сравнению с этой суммой чего стоят их жалкие магнитофоны, зажигалки, часы, жевательная резинка и прочая дребедень! Но именно эта дребедень для некоторых людей оказалась куда как дороже и личного достоинства, и государственных интересов, - писал Юрий Егин. - Хочу обратить внимание на психологическую изощренность, на тончайшее издевательство, которые отличают японскую режиссуру. Приходил перегрузчик из Японии - с товарами. На мостике японцы торжественно распаковывали ящики. Улыбались. Демонстрировали каждую вещицу, как на ярмарке. Наши наблюдатели стояли с натянутыми улыбками. Демонстрация заканчивалась, и японцы просто оставляли вещи на мостике без всяких доставок в каюту. Теперь как? Хватать все в охапку и нести? Неловко. Вещи некоторое время стоят на мостике. Наши наблюдатели похаживают вокруг с независимым видом. А затем приступают к челночным рейсам по доставке добра в свою каюту. С мостика - в каюту. С мостика - в каюту. Под японскими улыбками. Советские люди».

 

Но получить «хабар» в море - полдела. Надо еще привезти его на советский берег. А привезти такое количество товара можно было только контрабандой. И тут нужны сообщники - члены экипажей рыболовецких либо инспекторских судов, которые согласились бы доставить мешки с добычей в Петропавловск. Одни соглашались помочь по дружбе, другие - за мзду. Для обмана таможни в ход шли телеграммы с кодовыми словами, выдуманные имена в радиоэфирах, переодевание.

 

Но в итоге все «герои» этой истории, начиная со старшего группы советских наблюдателей, работавших в советско-японской крабовой экспедиции, были разоблачены. Всех как следует «пропесочили»: в том числе в статьях Юрия Егина в «Камчатской правде». Каждый понес свою меру наказания.

 

Надо сказать, что для Камчатрыбвода произошедшее было скорее исключением из правил. Его конвенционный отдел, отвечавший за контроль над иностранным промыслом, считался одним из лучших подразделений этой системы в стране. Большинство инспекторов работали честно. Но «Золотой краб» стал ударом по репутации всей рыбоохраны. Впрочем, тогда казалось, что подобное больше не повторится. Однако все только начиналось. Близились перестроечные времена, а за ними - 1990-е и 2000-е. Водоворот коррупции затягивал все больше людей, и каких людей! Теперь во время обысков у них находят миллиарды в разной валюте. Брать вещичками они тоже не брезгуют. Правда, берут уже не джинсами и трусами, а дорогостоящими автомобилями, элитными часами, бриллиантовыми ручками.

 

Юрий Егин завершил серию статей «Золотой краб» высказыванием французского философа Лабрюйера: «Богатству иных людей не стоит завидовать: они приобрели его такой ценой, которая нам с вами не по карману, - они пожертвовали ради него покоем, здоровьем, честью, совестью». Похоже, эти слова никогда не потеряют актуальности.

 

Сергей Николаев,

«Рыбак Камчатки», 27.11.2019

* * *

Архив

 

В 1984 году в газете «Камчатская правда» журналист Юрий Егин опубликовал серию очерков «Золотой краб». Тогда впервые в нашей стране узнали потрясающую новость: у берегов Камчатки процветает браконьерский промысел краба, да еще с элементами коррупции! «Героев» той истории вывели на чистую воду и заклеймили позором. Казалось, в ней поставлена жирная точка. Но все только начиналось…

 

 

 

Справка: Цурутани Кадзумии 1948 года рождения, японец, уроженец префектуры Нара; окончил факультет русско-английского языка в частном университете Тэкри, служащий фирмы «Хокко-Суйсан»; высокого роста, хорошего сложения, увлекается борьбой дзюдо; на крабовом промысле исполняет обязанности переводчика.

 

У берегов Камчатки в советской 200-мильной экономической зоне, в Олюторско-Наваринском района Берингова моря, в соответствии с контрактом, заключенным между «Соврыбфлотом» и рядом частных японских фирм, работает японская экспедиция по добыче краба. Взаимная выгода экономического сотрудничества двух стран сомнений не вызывает. Не вызывает сомнений и тот факт, что это сотрудничество, как и любое другое, должно служить благородному делу установления добрососедских отношений двух стран, двух народов.

 

Все это так и было - так или примерно так, пока на горизонте не появился японский переводчик Цурутани - скромный, общительный и доброжелательный человек. Именно этими тремя прилагательными характеризовался представитель фирмы «Хокко-Суйсан» в первое время. Но скоро жизнь внесла коррективы, и характеристика Цурутани, обогатившись тремя наречиями, стала звучать так: сомнительно скромный, чрезмерно общительный и подозрительно доброжелательный человек. И в эту новую характеристику жизнь, увы, уже не внесла никаких корректив.

 

Эта новая характеристика утвердилась еще в 1979 год, когда Цурутани, работая на плавбазе «Эйрю Мару», вдруг зачастил в каюты советских представителей. Дело в том, что по установленным правилам на японских краболовных судах находятся наши наблюдатели, в данном случае - представители объединения «Камчатрыбпвод». Задача наблюдателей - не допускать нарушения положений контракта, контролировать соблюдение правил промысла в экономической рыболовной зоне СССР, следить за тем, чтобы иностранное судно брало сырец в пределах установленной квоты, как по промысловым районам, так и по видам краба. Ведь установленная на мировом рынке цена синего краба, например, гораздо выше, чем краба стригуна.

 

Наблюдатель должен следить за правильным ведением промысловой документации, не допускать вылова и травмирования самок краба и молоди, требовать своевременного возвращения в море прилова, выполнения прочих природоохранных действий… Словом, задача наблюдателей заключается в том, чтобы тщательно оберегать экономические интересы Советского государства. И вполне понятно, что в рамках соблюдения контракт прибыль у фирмы - одна, а при условии даже небольших нарушений пунктов контракта эта прибыль может быть другой, гораздо более высокой. Все дело в том, насколько тщательно и ответственно выполняет свои обязанности советский наблюдатель. И Цурутани (разумеется, не только он один и далеко не только по своей собственной инициативе) делал все возможное для того, чтобы советские наблюдатели выполняли свои обязанности как можно менее тщательно…

 

Итак, он зачастил в каюты наших наблюдателей, был поначалу очень вежлив, любезен, почтителен и услужлив, подчеркивал, что придерживается демократических взглядов. Участливо расспрашивал своих собеседников о жизни, интересуясь буквально всем: взглядами, семейным положением, пристрастиями, интересами. Любознательно интересовался камчатским рыбным промыслом: где, как, что и сколько ловят.

 

Спать уходил ровно в час ночи. Такой у него был распорядок, но мы ошибемся, если отнесем этот распорядок к невинным особенностям режима для этого переводчика. Цурутани играл на особенностях русского гостеприимства, он знал, что наш наблюдатель не позволит себе выставить гостя из каюты, пока тот сам не захочет уйти. А приветливый гость оставлял радушному хозяину всего лишь три часа для сна: лов краба японцы начинают в четыре часа утра… Можно раз и другой подняться к четырем даже после трехчасового сна, но уж в третий раз наблюдатель обязательно проспит. Значит, в кассу японской фирмы совершенно даром уйдет несколько тысяч рублей золотом. Из нашей кассы.

 

А скоро Цурутани, отдадим ему должное, знал о наших представителях довольно много. Настолько много, что принялся за их психологическую обработку в соответствии с тем представлением, которое составил о каждом. При этом в его распоряжении оказывались дорогие подарки на многие десятки тысяч рублей: магнитофоны, джинсовые и прочие костюмы, цветные телевизоры, дорогие фотоаппараты и наручные часы, микрокалькуляторы, портфели «дипломаты» и прочее, и прочее. Не говоря уж о таких мелочах, как авторучки, зажигалки, галстуки, сигареты, зонтики… И, конечно же, виски. Даже просто деньги - в любой валюте. И все это, уже без стеснения, он предлагал нашим наблюдателям в качестве «подарков». Не только наблюдателям, но также капитанам и матросам советских судов, работающих в контакте с японскими краболовами. Предлагал каждому, от кого, по его мнению, можно было получить не только поблажку в каких-то пунктах контракта, но определенную услугу или информацию.

 

Словом, Цурутанми перешел к прямому подкупу и шантажу советских специалистов. Он фотографировал каждого, объясняя это тем, что хотел бы иметь память о встрече. При нем постоянно был карманный магнитофон, способный вести запись разговора с довольно значительного расстояния.

 

Собирать досье на каждого советского специалиста вряд ли входит в обязанности скромного переводчика, но Цурутани занимался именно этим, и эта деятельность не только поощрялась его невидимым руководством, но и заметно вознаграждалась. Уже через год-другой Цурутани из простого делопроизводителя, кем он официально считался первое время, превратился в заведующего базой по общим вопросам, имел право посещать с контрольной функцией любое судно японской экспедиции, общаться с нашими наблюдателями на всех судах.

 

Он и общался. Постоянно и неутомимо. Но теперь уже старался делать так, чтобы беседа с одним из наших наблюдателей не стала известна другим. Приходя в гости или приглашая к себе, Цурутани уже без стеснения пытался споить собеседника, уже без стеснения задавал вопросы прямого разведывательного характера, пытался подкупить деньгами и вещами, напирая на то, что свидетелей нет. Рассказывал антисоветские анекдоты, явно прощупывая реакцию своего собеседника, и, встречая отпор, не смущался, обращал все в шутку и начинал прощупывать уже с другой стороны.

 

Владислав Дунаев, журналист-международник и большой знаток Японии, своей книге «Япония на рубежах» отмечал, что японскому языку в высшей степени свойственно искусство эвфемизма - способность другими, более спокойными словами обозначить все то, что может вызывать отвращение, негодование или просто показаться невежливым, неприятным для слуха окружающих и собеседника. Воспитанный японец не произнесет, например, слова «инвалид» или «калека», он скажет: «человек, неспособный свободно владеть своим телом».

 

Каким же эвфемизмом обозначить термин «провокатор», чтобы это не резало слух господина Цурутани? Стоит ли искать безобидные термины для обозначения деятельности, отнюдь не безобидной? Деньги, вещи, алкоголь, эротика - все средства пускал в ход Цурутани, чтобы опутать наших наблюдателей. Много и красочно рассказывал о возможностях весело провести время в ночном Токио: секс-бары, доступные красотки и так далее.

 

Не полагаясь только на слова, Цурутани вместе с управляющим плавбазой Дзюндо Оомори демонстрировал нашим наблюдателям эротические фильмы и подчеркивал при этом, что любой, кто захочет, сможет сам окунуться в подобную жизнь, посетив Японию. «Так ведь, где - мы, и где - Япония!», - улыбался кто-нибудь из русских гостей. Но заботливые хозяева уверяли: что вы, нет ничего проще! Они предлагали транспортное судно для прогулки в Японию на ночку-другую. Никто об этом и знать не будет, уверяли Цурутани и Оомори. Судно придет в порт ночью, мы это устроим. С таможней тоже все устроим. Можно переодеть вас в японскую одежду, надеть темные очки… Погуляем ночку-другую - и назад. Никаких неприятностей, как говорят русские, для милого дружка - и сережку из ушка.

 

Кстати, подобного рода «соблазны» Цурутани пускал в ход не впервые, и не только на промысле. В свободное, как говорится, от основной работы время, он активно устанавливал контакты с советскими туристами в Токио и по вечерам настойчиво приглашал покататься по злачным местам «с девочками».

 

Словом, на счету у энергичного Цурутани немало поступков, которые можно определить только как провокационные, без всяких эвфемизмов! Но даже эта его деятельность не дает полного представления о господине Цурутани, если умолчать о его неудержимой склонности к сбору разведывательной информации.

 

Военный Морской Флот СССР в районе Камчатского полуострова - одна из постоянных тем его «дружеских» бесед с нашими земляками. Он даже пытался однажды под предлогом сбора «золотого корня» высадить в бухте Лаврова своего помощника Хуругаву. Интересовали Цурутани и стратегические данные о Камчатке: количество и планировка населенных пунктов на полуострове, число их жителей; планировка города Петропавловска-Камчатского и его промышленные объекты, в частности, судоремонтная верфь; количество и характеристика аэродромов полуострова; замерзает ли Авачинская бухта… И многое другое.

 

Конечно, некоторые из вопросов «любознательный» переводчик мог бы и не задавать, поскольку ответы на них есть на любой географической карте или в морских лоциях, как и в других вполне доступных источниках. Но, заметьте: лишь некоторые вопросы. Кроме того, для него важно было и то, ответит ли человек на эти вопросы, и насколько пространно ответит, и можно ли ставить ему другие, более целенаправленные вопросы… Потому что Камчатка - объект очень острого интереса разведывательных служб, чему очередное подтверждение получили мы не так уж и давно, всего лишь в сентябре минувшего года. Вспомните южнокорейский «Боинг-747», который так странно «заблудился» над Камчатской - в районе, который на всех аэронавигационных картах отмечен как запретная зона . вспомним, как дружно «не заметили» этого не только члены экипажа самолета, нашпигованного тройной системой новейшей навигационной аппаратуры, но и многочисленные японские и американские военные станции подслушивания, которыми буквально окружено Охотское море, а также специальные диспетчерские службы двух стран…

 

Да, империалистические спецслужбы отнюдь не брезгливы в выборе средств для достижения своих целей. Так стоит ли удивляться тому, что и господин Цурутани, как и его помощники, в рамках своих возможностей тоже не брезговал ничем? Так что сделанный нами эскизный портрет переводчика фирмы «Хокко-Суйсан», хоть и не отличается полнотой, зато дает ясное представление о том, в какие умелые, профессиональные и недобрые руки, в какую обстановку сознательного и планомерного развращения попадают советские люди, работающие на борту японских судов.

 

И пусть провокаторы немногого добились в своей дьявольской охоте за их душами, зато экономический ущерб, нанесенный нашей стране, был довольно внушительным. Многие сотни тысяч долларов были - без эвфемизмов! - украдены в наших территориальных водах, но кто подсчитает будущие потери от браконьерского вмешательства в хрупкое экологическое равновесие на промысле крабов?

 

Что же касается «охоты за душами»… Это верно: немногого добились провокаторы. Но все-таки оказались среди наших земляков люди, у которых не хватило стойкости, чтобы удержаться от потребительских соблазнов. Об этом и пойдет речь в следующей статье.

 

 

 

«Она занималась вещами, она решала, что выбрасывать за борт, а что брать с собой… Потом Бибик вышла из-за ширмы. Под платьем на груди она спрятала два фотоаппарата. Спросила у меня, какой у нее вид, не вызывает ли подозрений. Потом, идя по трапу, я увидел, что под ним лежат два компьютера, которые до этого были в каюте капитана. Я понял, что их несла Бибик, и они у нее откуда-то вывалились…»

 

Из блокнота автора: Партком тралового флота. Обсуждаются соучастники. Чурилов говорит: «Капитан приказал, я и выбросил эти ящики… Так уже получилось… Виноват». Реплики.

 

- Топил ящики, даже не зная, что там. А если бы там не вещи были, а кое-что похуже? - Может, он растерялся? Ведь капитан все же приказал? - Да перестаньте, прекрасно знал, что контрабанду прячет. Не мальчик, старпом! Ему вот-вот корабль бы доверили…»

 

Тогда никто не знал, что Чурилов не выбросил за борт все, что ему было велено. Может быть, он и хотел это сделать. Но дрогнула душа, не выдержала: оставил он себе четыре пары джинсовых брюк и три джинсовые куртки. Еще по мелочи кое-что оставил: кубик Рубика, например… Попользоваться этим, правда, ему не удалось, но уж в этом вины его нет.

 

Я часто представляю себе эту нелепую опереточную сцену, когда два человека глупо и суетливо мечутся в ожидании неизбежной таможенной проверки, когда женщина прячет в одежде неудобные предметы, а мужчина с нетерпением ждет, когда она выйдет, чтобы не менее торопливо спрятать для себя то, что она не сумела унести. Если знать при этом, что женщина эта - врач, а мужчина - завтрашний капитан, в самую пору посмеяться бы над сценой из плутовской комедии…

 

Но как не хочется смеяться!

 

Не хочется потому, что сцена эта вызывает лишь тоскливый стыд. И пишу я для того, чтобы показать, до какой степени потерять себя люди, ослепленные стяжательством. Л. И. Бибик и В. А. Чурилов - фигуры более, чем второстепенные в этой истории. Но я начал с них ради утверждения: изменись обстоятельства - и они или такие, как они, могли бы стать главными. Когда в человеке нет нравственной основы, только обстоятельства удерживают его от падения.

 

А теперь - о главных.

 

Юрий Николаевич Бибик, старший группы камчатских наблюдателей от «Камчатрыбпрома» на советско-японском крабовом промысле. Владимир Васильевич Дмитриенко, наблюдатель. Оба в 1982 году находились на промысловом судне «Мито-Мару № 52». Оба, как сказано в следственных документах, «вступив во внеслужебные отношения с представителями администрации японского судна, получили от них в качестве подарков значительное количество предметов японского производства на сумму более 6.000 рублей».

 

К тому времени, когда началась эта история, Бибик работал на промысле краба не первый год. Мы уже знаем, как внимательно японская администрация изучала наших наблюдателей, как провоцировала их, как старалась расширить любую брешь в их нравственной обороне. Думается мне, что с Бибиком у японцев было меньше всего хлопот. Не только специалисту своего дела Цурутани, но даже снисходительным друзьям бросались в глаза черты его характера - мелочность и яростная страсть к наживе. Он буквально выпрашивал календари, зажигалки, спиртные напитки. Он даже совещания - «капитанские часы» - по судам советско-японской экспедиции умудрялся иногда проводить пьяным. Он просто напрашивался на подарки. Он тащил все: пиво и магнитофоны, часы и колготки, бутылку виски и костюм, зонтик и зажигалку. Однажды приволок с собой даже самурайский шлем, и работники таможни безуспешно пытались ему втолковать, что это - предмет милитаристского культа, безусловно, запрещенный к ввозу в СССР… Такие понятия для него не существовали: вещь ведь!

 

В таможенных правилах говорится: «Для передачи частным лицам пропускаются недорогостоящие товары-предметы в единичных экземплярах и только под оплату таможенной пошлины». Бибик не хотел в единичных экземплярах». Бибик не хотел «под оплату». Он хотел много и бесплатно. Еще в восьмидесятом он делал первые попытки провезти вещи контрабандой. Один раз получилось, в другой раз был пойман и наказан.

 

А что же тогдашние руководители Бибика? А ничего. В 1982 году они вновь назначают его старшим группы наблюдателей. Вот она, порочная логика подбора кадров - даже на ответственнейшую работу. Главное - знал бы дело, а что до моральных качеств - это всего лишь стока для характеристики; это - второстепенное… Сегодня мы знаем: за этим «второстепенным» потянулась вереница преступлений.

 

Итак, он уверовал в свою безнаказанность. Если он за что и порицал себя, то лишь за недостаток ловкости, поскольку попадался все-таки. И решил быть умнее. На этот раз японские подачки он переправлял домой отдельными партиями. Первую партию товара Бибик передал в Петропавловск в и июле, в самом начале экспедиции. Я обращаю внимание на подбор товаров этой первой передач: два магнитофона «Сони», два золотых кольца, спортивный костюм, мужские панталоны, мужские трусы, несколько пар женских колготок, два бюстгальтера, несколько женских сорочек, одна бутылка виски и две синтетические сумки. Этот ассортимент говорит о том, что всеядность Бибика японцы хорошо знали и особой деликатностью себя уже не обременяли.

 

Давно жду вопроса: а за что давали?

 

Скажу так: давали за безответственность. Японская администрация отлично усвоила, что на прямой сговор с нею наши наблюдатели и рыбаки не пойдут. Но, как уже говорилось в первой главе этого очерка, Цурутани, Сиро, Оомори и другие представители этой администрации упорно искали, а потом изобретательно использовали самые слабые, самые теневые стороны человеческого характера. Не думаю, что те, кто попал в их сети, этого не понимали. Великолепно понимали! Драматизм ситуации именно в том, что понимали, а устоять не могли.

 

Итак, о безответственности. Мы знаем, что среди многих обязанностей наблюдателей есть и такая: следить за тем, чтобы японская сторона не нарушала установленную квоту как по количеству, так и по породам разрешенного к промыслу краба. Уже говорилось: цена синего краба гораздо выше, чем краба-стригуна. Следовательно, в интересах фирмы «Хокко-Суйсан» выловить больше именно синего краба - в обход контракта. Фирма и обращается с этой просьбой к Бибику. Просьбе предшествуют богатые «сувениры». Бибик делает вид, что просьба и подарки никак не связаны. Японцы делают точно такой же вид. Но Бибик все-таки разрешает - из чисто дружеских соображений, разумеется. Японцы, опять-таки из дружеских побуждений, снова делают подарки. Такая вот психологическая коллизия… В результате этой психологии только краболов «Мито-Мару № 52», и только по вине Бибика, взял на 30 тонн больше нормы этого самого синего краба. Продолжим дальше: в результате этой психологии наше государство понесло существенный экономический и экологический ущерб. А ведь Бибик, поставленный на охрану наших государственных интересов, прекрасно знал, что такое разрешение, как и оговорено в контракте, в компетенции только Всесоюзного объединения «Соврыбфлот».

 

Но продолжим тему «за что давали», чтобы уже больше к ней не возвращаться. Мы помним из первой главы, что капитан «Перми» Непомнящий на аналогичный вопрос следствия (за что Цурутани делал ему щедрые подарки?) ответил: «Не знаю… Видимо, для установления деловых отношений». Его судно, как и другие суда совместной экспедиции («Благовещенск», «Верхоянск»), работало на обработке и отгрузке японской стороне готовой продукции. Так вот, Непомнящий самостоятельно - и опять-таки во вред нашим интересам - принимает решение увеличить вес каждого ящика крабового мяса на 100-150 граммов. Во что это вылилось? Японцы получили более ста неучтенных (!) тонн дорогой продукции только по трем названным судам. В ценах контракта это сотни тысяч долларов. Так что от взаимной любезности выиграли только японцы. По сравнению с этой суммой чего стоят их жалкие магнитофоны, зажигалки, часы, жевательная резинка и прочая дребедень! Но именно эта дребедень для некоторых людей оказалась куда как дороже и личного достоинства, и государственных интересов.

 

Хочу привести, как это ни больно, слова одного из матросов «Перми», который выступал в качестве свидетеля: «Работая на укладке, мы всегда добавляли от 50 до 200 граммов готовой продукции в каждый ящик… Зачем? Боялись рекламации. Ведь если будет рекламация, мы теряем премию за сезон…»

 

Сотни тысяч долларов из государственного кармана - и всего лишь из опасения (!) потерять несколько сот рублей из своего кармана. Надо ли говорить о морально-политической атмосфере в экипаже? Но какой же ей быть, этой атмосфере, если руководители экипажа, руководители промысла занялись крохоборством!

 

Е знаю, к месту ли, но я вспоминаю ленинградского профессора-селекционера, о котором читал когда-то в юности. Он, как и тысячи патриотов блокадного города, умер от голода. Умер - и не тронул ни единого зернышка из нескольких ящиков селекционного зерна, которое хранил, чтобы его измученная войной страна поела хлеба после Победы. Не знаю, к месту ли, но я вспоминаю о тех голодных до обморока коммунистах, которые в восемнадцатом доставляли в Петроград хлеб для рабочих. Зато я знаю твердо: эти люди, как и миллионы других наших соотечественников, подобных им, считали невозможным для себя немыслимым даже предположение, что честь гражданина своей страны можно разменять на заграничные часы и трусы!

 

А теперь вернемся к нашим контрабандистам…

 

Я еще не говорил о втором человеке - о Дмитриенко, который был рядом с Бибиком на одном судне. Но вряд ли есть смысл говорить о нем отдельно, потому что действовали они вместе. Не могу, правда, не думать о том, что судьба этого молодого еще человека - ему в ту пору было всего 26 лет - могла сложиться иначе, не будь рядом с ним Бибика. С него, взрослого 43-летнего мужчины, ответственного руководителя, и брал пример молодой штурман. Говорю это не в защиту и тем более не в оправдание. Повторю: если у человека нет нравственной основы, только обстоятельства удерживают его от падения. А здесь обстоятельства сложились так, что они способствовали падению…

 

Итак, Бибик и Дмитриенкро, не желая расставаться с полученным от японцев добром, пошли на прямую контрабанду. Для этого нужны были сообщники - и сообщники нашлись. Мешки с добычей Бибика и Дмитриенко шли в Петропавловск на БМРТ «Камчатская правда» и «Приамурье», на инспекторском судне «Кедровка», на СРТМ «Пермь». Говорю слово «сообщники» с нелегким чувством - многие делали это просто так, оказывая услугу, не желая или не умея понять, что идут на преступление. А кое-кто (Непомнящий, например) и за мзду. Потом он рассказывал следователю: «Мешок передали с «Кедровки». В мешке были два тщательно упакованных ящика. А лично для меня - бутылка шампанского, бутылка бренди, электронная зажигалка,. Все это я провез в порт. Во время таможенного досмотра этот мешок лежал в трюме под гофтарой, куда его по моей просьбе переложил боцман…»

 

25 октября «Пермь» приходит в порт. В трюме судна - хорошо спрятанная контрабанда Бибика и Дмитриенко на сумму более трех тысяч рублей. Но это только часть. Остальной «товар» частью только подходит, частью уже доставлен - однако не домой благоразумным хозяевам. Они пока не берут - выжидая время.

 

27 октября Бибик отправляется на БМРТ «Приамурье», где лежит одна из «частей»… Берет, пытается вынести - неудачно: его задерживают на проходной рыбного порта. Вечером супруги Бибик лихорадочно обсуждают, что же делать - если уж «зацепили» один раз, могут отобрать и остальное! Утром, 28 октября они встречаются с Непомнящим. Тот беспечно успокаивает: ничего страшного, таможенники не найдут… Именно после этой встречи и разыгралась на «Перми» описанная в начале главы сцена с переодеваниями из плутовской комедии, когда жена Бибика решала, что унести на себе, а что выбросит, а старпом Чурилов присматривал, что под шумок присвоить себе…

 

Непомнящий, кстати, напрасно утром благодушествовал, упиваясь ловкостью своей: показания следователю он давал уже во второй половине дня.

 

Сам Бибик, между тем, развивал бурную деятельность. Сначала он поехал к жене капитана «Камчатской правды», просил сообщить мужу на судно: пусть уничтожит все вещи. Женщина - и это делает ей честь - отказалась участвовать в грязной истории. Затем Бибик встречается со старпомом СРТМ «Лунный» А. В. Самохой, который тоже провез контрабандой часть его вещей. Цель встречи та же - скорее уничтожить, не давать следствию доказательств. Самоха сваливает все в мусорный ящик и сжигает…

 

Летят за борт японские «сувениры», горят в огне; по всем законам детективного жанра заметаются следы. Но следствие уже идет, вскрывая «тайники» и соучастников. Сумма того, что не успело утонуть и сгореть, составила, как уже говорилось, более 6.000 рублей.

 

Конфискацией этих вещей государство всего лишь частично возместило понесенный по вине Бибика и Дмитриенко материальный ущерб. Но мы понесли и другие, гораздо более тяжелые и ничем невозместимые потери. Я говорю о нравственных потерях людей, помогавших двум сребролюбцам переправлять контрабанду. Справедливость обязывает назвать их имена. Это - капитаны Н. И. Вертохин, С. И. Панов, П. В. Носич, И. К. Романов. Это - старшие помощники капитанов. В. А. Лукичев, В. Ф. Тарасов, а также помощник капитана И. В. Тихомиров. Этот грустный список не исчерпан, однако мы говорим в первую очередь о людях, наделенных полной мерой государственного доверия и государственной ответственности. Мы говорим о руководителях, призванных быть воспитателями экипажа. Если моральные устои человека позволяют ему растоптать и доверие, и ответственность - это ли не самая большая наша потеря?

 

 

 

«Камчатрыбвод. Обсуждают поведение Локтева. Вину свою отрицает, говорит, что брал подарки специально для того, чтобы сдать их следственным органам и тем самым показать, как японцы задаривают наблюдателей. Выступления. Антонов: заявляю Локтеву и заявляю всем: - не верю ему! Вихляев: слушал Владимира Михайловича - неудобно становится… Ким: просто не знаю, что и сказать, прошу убрать его из отдела. Прянишников: это пятно еще долго будет лежать на рыбводе, нельзя ему доверять. Решение собрания: Локтев не может больше работать в конвенционном отделе. 11 человек голосуют «за», четверо воздержались, «против» нет».

 

Локтев Владимир Михайлович, старший госинспектор конвенционного отдела «Камчатрыбвода».

Орехов Александр Алексеевич, третий помощник капитана базы тралового флота.

 

Праздник начался уже после того момента, когда два наблюдателя вошли в отведенную им каюту на «Мацуэй-Мару № 36». Внимательные хозяева красиво разложили им сувениры, приготовленные для дорогих гостей: различного рода парфюмерия, магнитофон с кассетами, авторучки, зонтики, электронные наручные часы, спортивные костюмы, белье, джинсы, жевательная резинка, сигареты и зажигалки разных марок… Располагали в уюту цветной телевизор с видеомагнитофоном, охлажденные пиво и виски. А затем был официальный прием в кают-компании, а затем был безоблачный трехдневный переход к месту промысла. Во время этого перехода, чтобы гости не скучали, управляющий Катабути Мамору, радист Иапони, капитан Хироаки и боцман Кен время от времени что-нибудь им дарили. К концу перехода у наших наблюдателей скопилось по трое часов, по три зажигалки и по три набора авторучек…

 

Словом, сервис был вполне на уровне.

 

27 июня этот идиллический быт закончился, поскольку пошли суровые промысловые будни. Говорю это без иронии, поскольку служба у наблюдателей довольно тяжелая и, судя по всему, Локтев и орехов службой своей не пренебрегали.

 

Уже говорилось, что работать японские краболовы начинают около четырех часов утра, и с этого момента наблюдатель должен быть на ногах до позднего вечера, успевая контролировать различные промысловые операции, которые идут и на палубе, и на мостике, и в заводе. Поначалу наши наблюдатели работали вдвоем, но быстро выдохлись и установили посменное дежурство. Словом, дело свое они делали, и об этом надо сказать, чтобы избежать однобокой оценки их деятельности.

 

Главное в том, как именно они делали свое дело, поскольку как раз на этой, качественной характеристике и строит японская фирма свою провокационную политику. На этой же качественной характеристике строится нравственная защита и тех, кого эта фирма покупала. Повторим этот жесткий термин: покупала.

 

Работая над статьей, я тоже задавал себя вопрос, который наверняка сейчас на языке у читателя: если наблюдатель исправно выполнял свои обязанности, какой смысл в том, чтобы задаривать, ублажать его? Частично мы уже ответили на этот вопрос во второй главе, но там шла речь о прямых поблажках японской стороне. А здесь? Локтев и орехов, даже если бы хотели, не могли делать поблажек, подобных тем, что делали Бибик или Непомнящий - полномочия не те. А подарков, между тем, они получали даже побольше: оценочная стоимость перевалила за пятнадцать тысяч…

 

В показаниях Локтева следствию есть такая любопытная фраза: «Как правило, после напряженных ситуаций в каюте появлялись подарки». А напряженные ситуации могли возникнуть в любой момент - было бы у наблюдателей желание идти на них. Японцы идут на самые разнообразные нарушения, чтобы извлечь максимальную выгоду, прикрываясь рамками существующего контракта. Они ловчат при взвешивании сырца - вплоть до использования фальшивых гирь; они губят молодь и другие непромысловые экземпляры краба, только бы не тратить время на тщательную сортировку; они пытаются подменять дешевый краб-стригун дорогим синим крабом, они применяют множество других, самых разнообразных уловок… Таким образом, уже ясен ответ на вопрос, зачем японцам задаривать наблюдателей: а затем, чтобы не замечал! А если и заметит - чтобы не предпринимал никаких реальных шагов для того, чтобы изменить положение вещей. Так что, Локтев и орехов замечали, очень даже замечали! Что же касается практических шагов…

 

Привожу выдержку из показаний Орехова: «Буквально через несколько дней мы обнаружили на палубе корзины, в которых синий краб сверху был закрыт стригуном, чтобы весь сырец был учтен,, как стригун. Мы сказали управляющему, что при повторном случае такое нарушение будет записано в промысловый журнал… Грозили, что заберем лицензию на промысел и отправим судно в Японию». А вот и другой эпизод: - из показаний Локтева: «Мы стали убеждать (!) управляющего, что… травмируется много краба, что будем писать замечания в журнал». И еще: «Докладывали руководителю экспедиции т. Бибику, который объяснил, что в контракте не оговорено конкретно, как должен провешиваться сырец, что это производство, а при всяком производстве есть издержки, что это неизбежно…»

 

Таким образом: вскрывали, докладывали, грозили, предупреждали, пугали - и при этом ни единого реального шага, даже такого простого, как запись в промысловый журнал. Сам Локтев подсчитал на следствии (а специалист он крепкий, отдадим ему должное), что лишь одно японское судно из-за пренебрежения нашими экологическими интересами губит за сезон минимум 25 тонн краба… И - ни единого реального шага в защиту этих интересов он сам так и не сделал.

 

Повторим же его фразу: «как правило, после напряженных ситуаций в каюте появлялись подарки». Теперь, после всего сказанного, эта фраза освещены лучше… И лучше освещена прозвучавшая выше мысль о том, что на качественной характеристике исполнения своих обязанностей строят свою нравственную защиту Локтев и орехов. Ведь работали, да как! Все видели, все примечали. И свою зарплату честно отработали.

 

Да, но и японские подарки - тоже…

 

Тема нравственной защиты прозвучала здесь не случайно. Еще предстоит рассказать о том, с какой оглушительной демагогией Локтев и орехов пытались этой темой спекулировать. А пока перейдем от будней труда к празднику потребительства.

 

Локтев и орехов были не вполне точны, когда говорили о том, что японские подарки в их каюте «появлялись». Наши добросовестные наблюдатели нередко их туда перетаскивали. И здесь я хочу обратить внимание на психологическую изощренность, на тончайшее издевательство, которые отличают японскую режиссуру этих сцен.

 

При всей загруженности Локтева и Орехова (давайте поверим их настойчивым утверждениям) у них оставалось время на то, чтобы вместе с японцами тщательно просматривать рекламные видеоролики и журналы заморских товаров. При этом хозяева любезно спрашивали, что именно из товаров нравится нашим наблюдателям. Те не заставляли себя долго упрашивать: вот это нравится, это и еще вот это… «Они спрашивали, что нам нравится. нам нравились многие товары», - с полной откровенностью говорил следователю орехов.

 

А потом приходил перегрузчик из Японии - именно с этими товарами. Тогда Локтев и Орехов приглашались на мостик. Здесь японцы торжественно распаковывали ящики. Улыбались. Демонстрировали каждую вещицу, как на ярмарке. Часы простые. Часы кварцевые. Часы с солнечными батареями. Магнитофоны просто кассетные и микрокассетные, «дипломаты», кожаные куртки, джинсовые брюки, фотоаппараты и прочее… Наши наблюдатели стояли с натянутыми улыбками - или с какими там улыбками они стояли в ожидании, пока все это им дадут, наконец? Демонстрация заканчивалась, японцы говорили, что все это богатство принадлежит Локтеву и Орехову. И оставляли на мостике. Простоя оставляли без всяких доставок в каюту.

 

Теперь как? Хватать и все в охапку и нести? Неловко. Вещи некоторое время стоят на мостике. Наши наблюдатели похаживают вокруг с независимым видом. А затем приступают к челночным рейсам - за один за разве успеешь? - по доставке добра в свою каюту.

 

С мостика - в каюту. С мостика - в каюту. Под японскими улыбками. Советские люди.

 

Представлю все это - и содрогаюсь от унижения. Неужели два неглупых человека не понимали, что над ними издеваются?

 

Над ними, - а значит, над каждым из нас, кого Локтев и Орехов представляли там, на борту японского судна. В глазах любого члена экипажа «Мацуэй-Мару» это мы с вами тащим «подаренное» барахло… С какой мерой доверия прикажите теперь относиться к той страсти, с которой Локтев излагал следователю тяготы пребывания на японском судне: «Я не говорю уже о уже о психологической нагрузке пребывания среди людей чуждого мира, для которых не существует истинных ценностей, только рабская корысть».

 

Да полно, Владимир Михайлович!

 

В начале сентября в район промысла подошел СРТМ «Черемхово» . к этому времени комплект японских подарков значительно увеличился: швейная машинка с программным управлением, еще два магнитофона, еще фотоаппарат, два миниатюрных цветных телевизора. Не считая мелочей . «Мы и это все отнесли в каюту» (Орехов). Возникла проблема отправки добра в Петропавловск. Технически проблема решалась единственным способом: контрабанда. Организационно - попутными судами с оплатой курьеров. А нравственно?

 

И вот здесь у наших наблюдателей возникла безупречная, как им казалось, идея с двойным дном. Они договариваются: если будут пойманы - утверждать, что брали и везли вещи специально для того, чтобы сдать их компетентным органам, дабы разоблачить козни японцев, подкупающих неподкупных наблюдателей, и тем самым принести пользу государству. С точки зрения профессиональной, - а Локтев и орехов собирались обмануть именно профессионалов - эта легенда не выдерживала никакой критики, поскольку изобиловала многими «проколами», характерными для дилетантов; на следствии она сразу же расползлась по всем швам. Ну, а сточки зрения этической… Впрочем, уместно ли говорить об этике?

 

Итак, в районе промысла появился «Черемхово». Локтев и Орехов по очереди связываются с его капитаном - обговариваются возможности передачи вещей. Суда сближаются, японские матросы передают на выброске для Николаева предварительный подарок Локтева и Орехова - несколько бутылок виски, ящик пива, фрукты. Тем временем Локтев и Николаев (как мы помним, это капитан «Черемхова») договариваются по «кораблю» в деталях. В частности, при дальнейших переговорах они должны звать друг друга в эфире так: Локтев теперь «Николаич», а Николаев - «Константиныч». Правда, потом Локтев стал «Михалычем». Детские эти ухищрения делаются для того, чтобы обмануть других наших наблюдателей, которые, возможно, слушают эфир…

 

Во второй декаде сентября, где-то после полуночи, суда сближаются. По просьбе Локтева с палубы «Черемхова» удаляются все члены экипажа; кроме того, задраили иллюминаторы… Японская администрация, надо полагать, не без юмора отнеслась к этой конспиративной просьбе. Затем наблюдатели разделились: один передавал вещи через борт, а другой - с крыла мостика. Было передано: шесть хорошо упакованных мест Локтева и Орехова (сумки, ящики, чемоданы), а также вознаграждение Николаеву: несколько ящиков пива и виски, несколько ящиков овощей и фруктов, мелочишка типа зажигалок и жевательной резинки, а также джинсы, магнитофон и два миниатюрных цветных телевизора. Второй телевизор предназначался для того, с кем Николаев передаст вещи в порт.

 

«Черемхово» растаял в ночном океане. При прощании сговорились: если Николаев получит от Локтева телеграмму любого содержания с подписью «Николай», все вещи надо выбросить за борт. Если подпишет «Ольга» - все в порядке, опасности нет. Последняя предосторожность «борцов» за государственные интересы…

 

Дело сделано. Как и в паре Бибик-Дмитриенко, более старший и опытный втянул в грязное дело молодого. (Из показаний Локтева: «Орехов сомневался… Он сказал, что это бредовая идея, что лучше ничего не брать. Я его убедил…»). Как и в паре Бибик-Дмитриенко, несколько человек были вовлечены в эту нелепую, заранее обреченную на провал операцию и стали пособниками, соучастниками контрабандистов. По просьбе Николаева еще два капитана - П. Е. Сорогин и А. С. Стеценко - согласились доставить в Петропавловск контрабандные товары. «Я не проявил до конца принципиальность, - писал потом один из них. - Даю честное слово коммуниста, что впредь со мной ничего подобного не повторится…» Позднее раскаяние, позднее прозрение. Там, на промысле, все трое великолепно сознавали незаконность того, что они делают. И кто знает, не попадись они с поличным - спохватилась бы их совесть?

 

Но вернемся к Локтевуи Орехову. 20 октября они прибыли в порт. И что же - побежали сразу в те самые компетентные органы, просветить которые относительно японских козней они так стремились? Конечно же, нет. Потом, правда, они придумывали самые нелепые объяснения этому - что путное придумаешь на скорую руку? А пока ждали. Все было спокойно, вещи шли попутным в порт попутными судами. Авось, обернется! Заготовленную легенду можно ведь выложить и в последний момент, если поймают…

 

Проходит неделя - обстановка резко меняется. В конце октября, как мы уже знаем, попадаются с контрабандой Бибик и Дмитриенко, дают показания Непомнящий, который доставил в порт часть груза, другие свидетели и соучастники. «Конспираторы» понимают, наконец, что «запахло жареным», что теперь вполне могут выйти и на них. Они заметались. Несколько лихорадочных совещаний - что делать? 11 ноября около восьми часов вечера Локтев через третьего человека зовет Орехова на встречу у морвокзала. Сообщает: получена телеграмма, что вещи идут с теплоходом «Ольга Садовская». Надо встречать. Но есть ли уверенность, что встречать будут только они одни?.. Теплоход уже на рейде. И нервы не выдерживают.

 

Утром оба несут свои повинные головы на милость компетентных органов… Головы, едва прикрытые той самой красивой легендой о благородных намерениях. Последняя, безнадежная ставка отчаявшихся игроков.

 

Триста лет назад умница и насмешник Лабрюйер писал: «Богатству иных людей не стоит завидовать: они приобрели его такой ценой, которая нам с вами не по карману, - они пожертвовали ради него покоем, здоровьем, честью, совестью. Это слишком дорого - сделка принесла бы нам лишь убыток». Я обратился к мудрости ушедших столетий, чтобы еще раз напомнить: во все века неизменными ценностями оставались нравственные ценности человечества. Во все века лучшие умы и сердца человечества ставили эти ценности превыше всего. Но понимают ли герои нашего очерка, какую непомерно дорогую цену заплатили они даже не за богатство, а за призрак его? Я говорю даже не о сиюминутной цене: каждый понес свою меру наказания, каждый вынес позор общественного осуждения в своем коллективе и каждому еще предстоит это вынести, едва с ротационных машин сойдет очередной тираж «Золотого краба». Говорю о той цене, которую каждому из этих людей придется платить еще много лет - платить несостоявшейся трудовой судьбой, платить рубцами в своей душе, рубцами в сердцах друзей и близких людей, - да есть ли в жизни плата непомернее этой?

 

Не знаю, все ли наши поступки имеют корни в прошлом; зато хорошо знаю, что все они неизменно прорастают в будущем.

 

«Камчатская правда», 1984 г.