Одна из последних фотографий Геннадия Лысенко. Из архива Александра Колесова

В июле нас покинул прекрасный человек, замечательный филолог, критик Александр Лобычев. В последнее время он занимался созданием Музея литературы русского Востока, а несколько ранее прочел в Приморской картинной галерее цикл лекций о писателях и художниках.
 
Одна из них была посвящена великолепному владивостокскому поэту Геннадию Лысенко. 31 августа исполнилось ровно 40 лет с того дня, как он добровольно ушел из жизни. К этой дате мы планировали подготовить публикацию памяти Лысенко на основе лекции Лобычева. Но расшифровывать и редактировать запись пришлось уже без него…
 
Сегодня мы публикуем - в сокращении - текст этой лекции. В память и о Геннадии Михайловиче Лысенко (1942-1978), и об Александре Михайловиче Лобычеве (1958-2018).
 
О мифе Лысенко
 
- Не существует искусства без мифа. Приморью, конечно, повезло с этой фигурой, уже ставшей мифической…
 
Прошло много лет, но при произнесении этого имени всегда возникает искра, причем часто разделяющая людей на лагеря. Одни считают, что Лысенко - это такой рабочий, пролетарский поэт. Другие считают, что это всего лишь маска, Лысенко - художник удивительного лирического дара, и сводить его к маске рабочего поэта - это просто преступление. Я, например, так считаю.
 
Есть люди, которые его помнят как очень интеллигентного и деликатного в общении человека. Другие вспоминают его в какие-то буйные периоды жизни, когда он приходил изрезанный, в крови… И стихи Лысенко, и образ его - ну никак не хотят гаснуть, умирать, прятаться за пеленой лет. В нем сошлось все, что нужно для настоящего, яркого, живого образа русского поэта, - и блестящие стихи, и судьба. Лысенко становится в ряд тех поэтов, в судьбе которых трудно отделить поэзию от судьбы, они бросают друг на друга отсвет.
 
О детстве и тюрьме
 
- Вообще о Лысенко написано достаточно много. Когда мы в «Рубеже» собирались издавать книгу избранного Лысенко (сборник «До красной строки, до упора» вышел во владивостокском издательстве «Рубеж» в 2012 году. - Ред.), мы с Сашей Колесовым (руководитель «Рубежа». - Ред.) сначала планировали сделать двухтомник. В первый том вошли бы стихи, во второй - статьи о Лысенко, воспоминания о нем, критика. Но… финансы и… В общем, не сложилось. Хотя эта идея - сделать двухтомник - мне кажется, все равно будет висеть в воздухе, потому что много о нем написано - спорного, противоречивого и в то же время очень интересного.
 
Кроме того, у Лысенко остался целый том прозы - около 600 машинописных страниц, шесть повестей и 14 рассказов. Была опубликована только одна повесть - «Барабанщики» - и один рассказ, в «Литературном Владивостоке» и «Дальнем Востоке». Смысл его прозы - в автобиографичности. Художественный уровень их, скажем так… Это более слабая сторона творчества Лысенко по сравнению с поэзией. Издать, конечно, надо трехтомник: поэзия, проза и статьи о нем.
 
Александр Киреев, бывший военный, поэт, прозаик, живущий сейчас в Анисимовке, написал о Лысенко первое биографическое сочинение, оно напечатано в альманахе «Рубеж». Я благодарен ему, хотя он там бесконечно полемизирует и со мной, и с Кашуком (поэт Юрий Кашук, 1937-1991. - Ред.). Он первый выстроил биографию Лысенко, пообщавшись с вдовой, с близкими людьми…
 
Лысенко родился в 1942 году в селе Барано-Оренбургском, его чаще зовут просто Барановка, это Пограничный район Приморья. Отец был недальневосточник - Михаил, а по документам Мефодий Лысенко, он служил на Дальнем Востоке. Мать - из коренных дальневосточников, по фамилии Зверева.
 
В советское время была выигрышная тема - щеголять трудным детством. Лысенко вспоминал об этом довольно редко, но говорил об этом настолько точно и выразительно, что это становилось не столько фактом биографии, сколько совершенно потрясающей поэзией:
 

 
После войны отец демобилизовался, они уехали на родину, куда-то в Поволжье. Папа был, судя по всему, очень гулящим мужиком, и они там долго не задержались. После войны они с матерью вернулись на Дальний Восток, папа пообещал, что вернется за ними - и не приехал никогда. Поэтому такая безотцовщина была. И очень рано, в 1950 году, умерла мать. Лысенко воспитывался сначала у тетки, потом у бабки, затем оказался в интернате в Гродеково. Интернат он не окончил, ушел с какими-то геологами работать…
 
Потом он вдруг оказывается в ремесленном училище во Владивостоке, где готовили мотористов морских. Их отправили на картошку, случилась драка курсантов с местными. Зачинщиком оказался Геннадий Лысенко, по крайней мере, он не отпирался из-за своего характера или вообще взял чью-то вину на себя. Его посадили на три года.
 
Сидел он в Галёнках, проявил сноровистый характер, рисовал карикатуры на лагерную администрацию, в конце концов его привезли в город и посадили в тюрьму во Владивостоке, где он досиживал. Когда он выходит, во Владивостоке его земляк-милиционер устраивает его на работу, селит к себе в общежитие, там он знакомится с Аллой - своей будущей женой, она работала библиотекарем, они женятся, живут в общежитии…
 
Но судьба не дремлет. Геннадий работает на Дальзаводе - сначала художником-оформителем, потому что рисовать он любил всегда, потом ему показалось, что это не мужское занятие, и он пошел в шаровой цех, это покраска, а затем работал вообще в литейно-обрубочном цехе… Он ввязывается в драку возле пивной, ему дают два года условно. Третья отсидка не заставила себя ждать - возле общежития он связывается опять же с каким-то ментом, и ему дают год. В итоге получается, что сидел он четыре года и еще два условно.
 
О рождении поэта
 
- Сидел он где-то здесь недалеко, кажется, в Приморском. Там ему повезло: он погрузился в чтение, в нем проснулась жажда стихов и слова. Замполит лагеря пристроил его в библиотеку, тогда же начинаются первые литературные опыты. Он признавался, что на него мощнейшее впечатление произвел ранний Маяковский. Хотя, пожалуй, нигде у него влияние Маяковского особенно не проявляется. Может быть, только в одном стихотворении, которое я запомнил, когда впервые купил книжку Лысенко «Крыша над головой», которая вышла сразу после его смерти.
 
Я появился во Владивостоке 31 августа 1979 года - ровно через год после того, как он ушел из жизни. Я еще никого здесь не знал, никаких литературных кругов, но сразу же понял, что это поэт чрезвычайно интересный. Это к спору о том, рабочий он поэт, не рабочий…
 
Он, конечно, лирик потрясающей силы, и, даже когда он писал о работе, несмотря на некоторые риторичность и пафос, это стихотворение действительно мощное и действительно искреннее. Оно сейчас звучит по-советски диковатым, но поэтической силой и эмоциональностью все равно захватывает:
 

 
Выйдя из лагеря, он вернулся на Дальзавод и попал в литературное объединение при Дальзаводе. Им поначалу руководил Юрий Кашук, который и стал главным учителем, исследователем и пропагандистом Лысенко.
 
Фигура Кашука в соседстве с Лысенко вызывает очень сильные эмоции, потому что у определенной части литературной среды сложилось мнение, что Кашук едва ли не испортил, или не так сказал о нем, или не так воспитывал… Другие считают, что влияние Кашука на Лысенко было мощнейшим. Ничего кашуковского в стихах Лысенко не найти - в стихах Лысенко вообще отголосков почти нет, это поразительно.
 
Но Кашук учил его преданности поэзии, поэтической культуре и вообще культуре.
 
Вначале все идет хорошо, человек воспитывается, затем, когда он понимает, что он «сам-с-усам», у него начинается отторжение, некий протест. Фаликов (Илья Фаликов, поэт, литературовед, родился в 1942 году во Владивостоке, с 1970-х живет в Москве. - Ред.) вспоминал, что Кашук перебарщивал с менторством, учил жить, воспитывал, участвовал в его судьбе «до страсти присвоения»…
 
Тем не менее Кашук понял, что это лирик необыкновенно сильного и оригинального голоса. Лысенко был лириком, что составляет саму соль поэзии, само ее таинственное вещество, которое превращает зарифмованные или незарифмованные строчки в поэзию. Вот этим он владел, это в нем жило…
 
Он ушел с Дальзавода, у него вышла первая книжка - «Проталина» в Дальиздате. Через год буквально у него выходит в Москве, в издательстве «Современник», книжка «Листок подорожника», что, в общем, для молодых поэтов из провинции - достаточно редкий случай. Его принимают в Союз писателей, все идет хорошо…
 
Его взяли под крыло не только Кашук и не только Плетнёв - наш удивительный, мощный прозаик, который жил в Артеме (Александр Плетнёв, 1933-2012, автор известного романа «Шахта». - Ред.). В 1974 году было совещание молодых писателей в Иркутске, где присутствовали и Распутин, и Астафьев, они узнали Лысенко и высоко оценили. Очень высоко ценил стихи Лысенко Владимир Соколов - замечательный советский поэт, сейчас забытый, блестящий лирик…
 
На вольных хлебах Лысенко пробыл недолго, начался кризис. Он работал на катере «Алмаз» Портофлота матросом 1-го класса. Потом он ушел с этого катера. У него раздрай в семье - то ли выгнали, то ли ушел… Князев (Лев Князев, 1926-2012, прозаик, долгое время возглавлял Приморское отделение Союза писателей СССР. - Ред.) сыграл достаточно странную роль в его судьбе - и хорошую, и не очень.
 
С одной стороны, в 1968 году, когда Гена прислал стихи из лагеря, Князев тут же поставил их в газету «Тихоокеанский комсомолец», что, конечно, было мощнейшей поддержкой. А с другой стороны, были какие-то моменты… Но он его пристроил на номинальную должность завхоза в Союзе писателей, жить-то негде было ему. Лысенко там и ночевал в Союзе (на Алеутской, 19. - Ред.), числился завхозом где-то четыре месяца - с весны 1978 года по день смерти.
 

Автобиография, написанная Геннадием Лысенко

 
О гибели
 
- Этот вопрос, который благожелательные читатели и литературоведы пытаются затушевать и как бы убрать из поля зрения… Ну ради бога. Но для того, чтобы понять человека, его судьбу… А еще больше, скажу честно, чтобы в себе разобраться. Для чего мы всматриваемся в эти трагические изломы? Для чего вообще стихи читаем? Наверное, для того, чтобы услышать то, что мы сами себе то ли боимся сказать, то ли не умеем…
 
Кашук в своей статье «Что посеял - того не пожну», которая вышла в 1982 году в «Литучёбе», выводит три момента: возрастной кризис, творческий, ну и драматические любовные отношения. Никакой тайны тут нет, известны две поэтессы, обе очень талантливые, - Таня Вассунина и Валя Андриуц. У Вали сын от Гены Лысенко остался… И вот этот клубок - драма в семье, что делать с собственным творчеством и так далее, - все это сошлось 31 августа (Лысенко покончил с собой там же, в Союзе писателей на Алеутской. - Ред.).
 
Началась эпопея с похоронами. А Гена незадолго до этого потерял портфель с документами. В общем, были всяческие проблемы, а потом… Поэт, фигура одиозная, тут еще и самоубийство, закрытый город, Советский Союз вокруг… И начальство крайкомовское приказало: никаких оркестров, хоронить тихо, и даже, как говорит Плетнёв, запретили произносить речи. Стали на Морском хоронить, и все молчат. Плетнёв не выдержал и сказал все, что думал, - по поводу и начальства, и поэта, и судьбы, по-шахтерски все это высказал…
 
Нужно вспомнить добрым словом Геннадия Малых, редактора Дальиздата, он был близким другом Лысенко. У него были связи с Дальзаводом, его усилиями там была отлита надгробная плита из бронзы и помещена на Морском кладбище. Я в 90-х годах там побывал, меня Гена Малых отвел, мы еле нашли. Помню, тогда еще подумал, что эта бронзовая плита может не уцелеть…
 
Кашук в своей статье писал о поэтической судьбе, он называл это с горечью и болью «люмпенством», когда молодые поэты, не желая участвовать в социальной жизни, уходили в пьянство, в дворники и так далее. Мне запомнилось обсуждение этой статьи в Союзе писателей, я еще студентом был. Четыре года прошло после смерти Лысенко, эта судьба оставалась во всех занозой… Лев Князев зачем-то говорил: да он сумасшедший был, у меня справка есть. Кто-то говорил: да какой Гена поэт?
 
Выбежала молодая поэтесса, которая с ним дружила еще в Дальиздате, и устроила какую-то безумную истерику… Замечательный писатель Станислав Балабин сказал: мы тут гадаем, почему да отчего, а когда человек кончает с собой, не бывает одной причины. Это какой-то клубок проблем, и что там перевешивало - неизвестно… Я тогда впервые столкнулся вплотную с Союзом писателей, вообще с литературной жизнью… Я не в том смысле, что она была ужасной. Она была нормальной. По крайней мере, она была - сейчас-то нет вообще никакой.
 
О стихах Лысенко
 
- Возник поэт удивительной свежести. Он как бы не знает, что у нас такие-то темы приветствуются, а такие-то не приветствуются. Он, несущий в себе весь этот мир, просто пришел и заговорил. Это редчайший случай: он моментально заговорил абсолютно своим, органичным, естественным голосом. Это не риторическая поэзия, не рассчитанная на эффект, хотя он умел найти неожиданную красивую метафору, особенно закончить ею, и тем не менее это была речь человека, который приготовил ее именно для тебя: ты с ним сидишь тет-а-тет, и он с тобой разговаривает. И разговаривает о таких вещах, о которых ты не смог, боялся, стеснялся сказать, а он за тебя эти стихи проговаривает, и ты чувствуешь облегчение, потому что за тебя это сказано…
 
Еще один момент об истоках. Эти сравнения с Рубцовым бесконечные, и я их повторял, к своему стыду, - все это такая чушь! Он ревновал к Рубцову, и судьба очень похожая, он его любил, и книжку зачитал рубцовскую, но он совершенно на него не похож. Рубцов - вообще жуткий поэт, такой готический, поэт застывшего, оцепеневшего мира, очень сильный поэт, интересный. А когда читаешь стихи Лысенко, кажется, что они сейчас рождаются, оттого в них и шероховатости, и неточности. Здесь какая-то веточка прилипла, здесь что-то еще…
 
Он очень любил военных поэтов: Гудзенко, Майоров, Кульчицкий, Межиров… И вот эта интонация какой-то обнаженной искренности… Искренность - не совсем то слово, графоманы, например, очень искренни, но никакая искренность не может создать искусство. Но когда у человека есть дар и если он еще искренне им пользуется… Это вообще у советского поколения 60-70-х годов - фронтовая поэтика, фронтовые образы. На войну опирались как на последнюю меру честности. У него есть очень яркие образы, например:
 

 
Или одно из самых последних стихотворений:
 

 
Ну, мобилизовал он их для другого… Или самые ранние, но с такими же ассоциациями стихи:
 

 
Осень - достаточно любимое у поэтов время года, но у Лысенко она обладает каким-то особым цветом и звучанием. Не знаю, связано ли это с тем, что он в 60-х годах занимался рисованием, даже писал маслом, потом его дружба с художниками… Он совершенно потрясающе давал вот эту окраску мира окружающего.
 
Один из лучших поэтов, который ощутил самое нутро вот этой женственной природы нашего Приморья. Причем он никогда не использовал экзотики, она у него всего один раз встречается:
 

 
Это был талант, который делал поэзию из ничего, из своего состояния:
 

 
Не знаю, для меня это абсолютное Приморье.
 
И осень у него - какая-то особая:
 

 
Его любовные стихи - они иногда с провалами вкуса, но это мне на самом деле очень нравится сейчас. Бродский как-то сказал, что вкус - это для портных. Поэт такого уровня, как Лысенко, рождает первородные вещи. Он не стилизует, он из живой материи рождает стихи, и тут не до вкуса. Последние любовные стихи, на мой взгляд, иногда очень хороши:
 

 
Василий Авченко,
«Новая газета во Владивостоке», №457, 6.9.18
http://novayagazeta-vlad.ru/457/kultura/do-krasnoj-stroki-do-upora.html