Автор
Автор
С моим другом - писателем, сибиряком Михаилом Тарковским - мы шагаем по необъятной территории Владивостокского морского торгового порта. Он никогда не спит и напоминает муравейник: гремит, спешит, гудит… Динозаврового вида машины хватают контейнеры, куда-то их тащат. Во всем этом - недоступный нам смысл. «Конструктора», штабеля блестящих алюминиевых чушек. Мы грузим машину на пароход, чтобы вместе с ней морем добраться до Магадана. А дальше - своим ходом по трассе «Колыма», легендарному Колымскому тракту.
 
В 1928 году из Владивостока вот так же точно отправлялась экспедиция геолога Юрия Билибина, отца золотой Колымы. Он шел на зафрахтованной японской шхуне не к Магадану (его еще не было), а к соседней Оле - старинному рыбацкому поселку. С начала 1930-х в новорождённый порт Нагаево - будущий Магадан - пароходы Дальстроя везли из Владивостока вольных и невольных: рабочих, горняков, инженеров, «спецконтингент»…
 
Когда в 1939 году секретарь Приморского крайкома ВКП(б) Николай Пегов, опасаясь, что перегрузка многих тонн взрывчатки для Колымы в центре города приведет к беде, добился строительства нового порта, - возникла Находка. Грузы и кадры пошли в Дальстрой через нее. Еще позже, в конце 1940-х, на Колыму попадали через Ванино («Я помню тот Ванинский порт…»).
 
Выслушиваем неизбежные шутки про добровольность отправки писателей на Колыму. Когда-то из Владивостока в Магадан везли под конвоем Шаламова, Домбровского, Нарбута… Охотское пуще неволи.
 
13 июня. По рельефным блестящим ступенькам трапа поднимаемся на борт контейнеровоза ледового класса «ФЕСКО Магадан» - немецкой постройки, 2003 года рождения. Ходил по Европам, в Дальневосточное морское пароходство попал пару лет назад. В Магадан тезка города везет самый разный груз, включая спецтехнику для золотодобывающих компаний. Длина 137,5 метра, берет 822 «ящика» (контейнеры в 20-футовом эквиваленте). В городе и одна-то фура кажется огромной, а если таких ящиков - восемь сотен? Команда - всего 14 человек. Бывает, комсостав сетует на эти современные западные стандарты: мол, и матрос еще один не помешал бы, и буфетчица, и плотник…
 
Наша с Тарковским судовая роль - маленькая. Пассажирских линий на Дальнем Востоке давно нет, а жаль. Ходили ведь раньше пароходы и на Камчатку, и на Сахалин… (Интересно, что слово «пароход» в значении «судно» бытует по-прежнему, как и «пароходство»; «паровозу», допустим, повезло меньше.)
 
Второй помощник Роман Храмых вручает нам ключ от каюты: «Смотрите сами, я свою не запираю». Тогда и мы не будем запирать. Две койки - одна над другой, стол, диванчик, санузел с горячим душем, холодильник.
 
Как провожают пароходы? Да никак. Территория порта - режимная, никаких родственников с платочками. Да и рейс недолгий, рутинный. А бывает, уходят на полгода-год.
 
…И ложатся, как говорится, на курс. У кормы забурлило; провожаемые буксирами «Персей» и «Богатырь», отваливаем от причальной стенки и уходим в туман. Проплыл призрак Русского моста. Сошел лоцман. Набираем обороты. Морские ворота Владивостока - маяки Скрыплёва и Басаргина - пройдены. Правда, в тумане все равно ничего не разглядеть.
 
Мысли сухопутного человека: почему пароход железный, тяжелый, а не тонет? Всё знаю о законах физики, но…
 
Принято связывать понятия «море» и «романтика». Или это только для сухопутного человека? А для моряка - просто работа, будни? С романтическим взглядом на морские походы воевал еще автор «Обломова» Иван Гончаров, в 1854 году пришедший к дальневосточным берегам на фрегате «Паллада» в качестве секретаря адмирала Путятина. Но сам же в старости писал: если представится случай идти в море, ловите его, «не слушая никаких преждевременных страхов и сомнений»…
 
В столовой хозяйка - Анна Петровна Коклина. Готовит прекрасно, порции - большие, морские.
 
В Магадане, похоже, придется постоять на рейде - два парохода ждут очереди на разгрузку. Да и вообще судно - не поезд. Пароход лишь «полагает быть» - море есть море, здесь ничего нельзя утверждать наверняка.
 
14 июня. Море спокойное, легкая бортовая качка тихонько убаюкивает; даже если не спишь, под нее хорошо лежится. Никаких намеков на морскую болезнь, которой опасался Тарковский.
 
Из окна (прямоугольное окно можно же не называть иллюминатором?) - ненадоедающий вид: бурлящий кильватерный след. В зависимости от солнца и воздуха море меняет цвет: то свинец, то аквамарин… Сейчас в кильватере - вспененная светлая бирюза. Как будто в морскую гладь вылили кипящую горную реку, и она волнуется, играет мышцами.
 
В районе Пластуна прощаемся с туманными приморскими берегами и территориальными водами России. Идем в сторону пролива Лаперуза, что между Сахалином и Японией. Связь исчезает.
 
Наш капитан Михаил Коноваленко работал на дизель-электроходе «Василии Головнине», не раз ходил в Антарктику. Старпом Важа Чинчаладзе - морской волк дальневосточных акваторий, в ДВМП работает с 1975 года. Делится: летом Охотское море спокойное, не то что осенью-зимой, когда даже японцы не дают точных прогнозов. Беседуем на мостике о судьбах наших Северо́в, предприятий, судоремонта… Оптимизма тут маловато.
 
Хозяйство стармеха Максима Морозова - трехэтажное машинное отделение - производит во всех смыслах оглушающее впечатление. Пароход - это организм, говорит он: есть у судна свое сердце, почки, печень… В дизельном грохоте не все разбираешь, да всего и не поймешь. Видишь главное: пароход - маленький и полностью автономный город. Который организован и управляется куда лучше, чем, к примеру, наш Владивосток. Население - дружное, душевное.
 
На шлюпке, бортах, спасательных кругах - буквы FESCO, ФЕСКО, английская аббревиатура Дальневосточного морского пароходства. Звучит похоже на название экзотического головного убора или украинскую фамилию…
 
Пассажир, не стоящий вахт, не сможет почувствовать себя настоящим моряком. Но все-таки и у нас есть личные карточки, в которых указано, что делать при разливе нефти или в случае шлюпочной тревоги. Проходят учения: отмечаемся у командира аварийной партии, грузимся в шлюпку, запускаем двигатель…
 
15 июня. Пролив Лаперуза миновали в тумане. С правого борта в дымке угадывается японский берег. Лаперуз проходил здесь в 1787 году. Приморью в наследство от француза достался топоним Терней, Сахалину - Монерон и Крильон… Пролив помнит немало трагедий. В этих местах терпели крушения американские браконьеры и русские сторожевики. В 1939-м погибла «Индигирка», на которой едва не отправился с Колымы во Владивосток будущий космический конструктор Сергей Королёв, в 1945-м американская подлодка потопила советский «Трансбалт», приняв его за японский.
 
Телефон ловит закордонную сеть, переходит на японское время и пишет: «Добро пожаловать в Японию!»
 
Порой здесь летают разведывательные японские «орионы». Как-то штурман, утомленный их маневрами, показался с тубусом из-под карт, издали напоминающим ПЗРК. Самолет, выполнив противозенитный маневр, исчез…
 
Японское позади. Винт месит воду Охотского, кипит зеленоватый соленый бульон. Легкая вибрация, ровный гул; теплоход, кажется, испытывает физическую радость оттого, что он бодр и здоров, море спокойно, топлива достаточно, а штурмана, механики и матросы знают свое дело. Судно напоминает космическое тело, движущееся по четкой траектории на автопилоте - даже, кажется, без помощи людей; по водам Охотоморья, как по рельсам.
 
Это во Владивостоке уже купаются; здесь, в Охотском, даже летом +10-12, не больше. С утра было плюс пять. В кильватере мелькают черные спины дельфинов. Пароход сопровождают птицы - чайки, поморники, кайры…
 
Пустынное море прочерчено линиями невидимых дорог, согрето теплом судовых дизелей и человеческих эмоций. Кильватерный след быстро тает. Ничего не останется - одна вода, которая была до нас и будет после нас. А хочется, чтобы не пропадали судьбы, дела, мысли…
 
Вместе с крахом соцреализма из нашей литературы ушел рабочий человек, ушел и морской. Вот и капитан говорит: «Почему не пишут об Анадыре, о Певеке?» Но как это устроить, если не очень-то стремится сегодняшний писатель в тундру, тайгу, море… В идеале, должен писать сам моряк. И тогда - если счастливо совпадут опыт и дар - появятся новые Станюкович, Колбасьев, Конецкий.
 
16 июня. Все тот же след, теряющийся в тумане. Заваливающийся, как на кадре нетрезвого фотографа, горизонт. Баюкающая легкая качка. Море серое, почти свинцовое, небо и горизонты затянуты пеленой. Ход - 15 узлов, ветер попутный, течение встречное.
 
17 июня. Проснувшись, не могу сообразить, где я: в самолете? Нет, подо мной не воздух, а километра полтора соленой воды. И при этом - ощущение железобетонной надежности. Моряки опытные, судно надежно, все идет - и всегда будет идти - как надо.
 
Еще одно ощущение: какие же мы бездельники, офисные городские люди. Говоря словами Олега Куваева из «Территории», - почему нас не было на тех тракторных санях и не наше лицо обжигал морозный февральский ветер? И даже неудобно отвлекать моряков от Дела…
 
К вечеру мы, перефразируя поэта Заболоцкого, «где-то в море возле Магадана». Справа остров Завьялова, слева - Спафарьева; значит, прямо - вход в Тауйскую губу и Магадан. Появилась связь. Переход занял четверо суток; во времена Билибина и Дальстроя этот путь был дольше.
 
18 июня. На рейде. Моряки ловят с кормы камбалу. В виду - поселки Нагаево и Марчекан; когда они срослись с поселком Магаданом, возник одноименный город. Который могли назвать Эвенградом или Северо-Сталинском… На Марчеканской сопке - пятна снега, как нерастаявшее мороженое. Но вообще стало теплее, чем было в море.
 
К причальной стенке пароход поставили только через четыре дня. Говорят, порт не успевает. Все это время местные власти не пускали команду на берег - из-за ковида. Наверное, профессионалам виднее, но как-то это нерационально: идти четверо суток, чтобы потом еще столько же стоять на рейде? Но как есть, так есть.
 
…Да, раньше Владивосток был городом куда более морским, чем сейчас; ежедневно в море работали десятки тысяч горожан - на «рыбаках», торговых судах, кораблях ВМФ… Сегодня далеко не каждый отличит траулер от сейнера, расшифрует аббревиатуры СКР или СРТМ. И все-таки и город, и весь Дальневосточный регион по-прежнему держатся на моряках. Пароходы, контейнеры, фуры - это кровяные тельца, дающие жизнь гигантской территории, поддерживающие огонь, вдыхающие кислород. А морская работа даже сегодня, при всей автоматизации, компьютерах и спутниках, - особенная.
 
Владивосток остается городом морским. Хорошо бы об этом не забывать людям сугубо сухопутных профессий.
 
Василий Авченко
(фото автора), Владивосток - Магадан
«Новая газета во Владивостоке», №601, 15.07.21
 
P.S. Морская болезнь нас все-таки не обошла, если вы понимаете, о чем я. Как говорили древние, плавать по морю необходимо, жить - не так уж необходимо.
 
Редакция благодарит за содействие в организации командировки ПАО «Дальневосточное морское пароходство».