Рисунок к фантастическому очерку об «Амурстали» А. Щербакова. Таким виделся художнику из далекого 1939-го металлургический гигант города Юности в таком же далеком 1950-м
Рисунок к фантастическому очерку об «Амурстали» А. Щербакова. Таким виделся художнику из далекого 1939-го металлургический гигант города Юности в таком же далеком 1950-м
Вместо эпиграфа:
 
"Читатель многое теряет, если он не знает тех мест, где происходит действие произведения...". (Д.С. Лихачев)
 
Строки из стихотворения "В тайге" (1947) Николая Заболоцкого"
 
"...И далёко внизу полыхает пожар,
Рассыпая огонь по реке,
Это печи свои отворил сталевар
В Комсомольске, твоём городке".
 
Расскажу о том, как сюжеты фантастики "ближнего прицела", ругаемого литературными критиками и в хвост и в гриву вида фантастической литературы, реальность превращает в "антиутопию" (или - эвтопию. То есть место и время, в котором читателю и в страшном сне не хотелось бы оказаться).
 
Сегодняшний материал об "Амурметалле" на "Дебрях" удручает... Если бы сталевар-стахановец Черепанов написал в 1937 году самый, что ни есть наиправдивейший очерк о заводе "Амурсталь" 2016 года... Пришлось бы и ему "обнимать канадский топор" на Старте вместе с поэтом Николаем Заболоцким. Такие вот дела про сказку-ложь и правду-матку жизнь.
 
А для полноты картины придётся прочесть этот самый фантастический очерк 77-летней давности. В предисловии к публикации очерка одного из первых стахановцев страны специально подчёркнуто: "...Читатель увидит, что картина, нарисованная Г. Черепановым, вполне реальна".
 
Из моего комментария на сайте "Лаборатория фантастики" после прочтения рассказа Г. Черепанова (2014 год, июль.https://fantlab.ru/forum/forum15page1/topic6635page572#msg21…)
 
"...Телеграфно про Комсомольский-на-Амуре завод "Амурсталь" из открытых источников:
...С 1936 по июнь 1941 года были построены лишь каркасы мартеновского и прокатного цехов. Семь месяцев войны поставили завод "на ноги" - 15 февраля 1942 года пошла первая амурская сталь.
...До 1995 года большую металлургию Дальнего Востока представлял единолично завод "Амурсталь" в г.Комсомольске-на-Амуре. Сегодня предприятий уже семь, и все они созданы на базе... "Амурстали". К середине 90-х жизнь на заводе, выпускавшем некогда под миллион тонн сталепроката в год, едва теплилась. Приватизация, воровство и постсоветский дубовый менеджмент довели "Амурсталь" до ручки. Судьба шести тысяч металлургов напрямую зависела от настроений и квалификации крупных держателей акций, в т.ч. зарубежных. Все попытки поднять производство с участием иностранного капитала (мальтийского, австралийского) потерпели крах.(http://old.dvkapital.ru/company/2001/1001.asp)
 
Виктор Буря, хабаровский издатель-краевед
 
В 1950 году (фантастический индустриальный очерк)
 
Геннадий Черепанов - стахановец-сталевар завода «Серп и молот» - в 1938 году выдвинут на работу в Наркомат тяжёлой промышленности. Сейчас он руководит группой стахановского движения и социалистического соревнования сектора рабочих кадров и зарплаты в Наркомтяжпроме и учится в металлургическом институте.
 
Очерк «В 1950 году», написанный т. Черепановым, будет прочитан каждым работником социалистической индустрии с интересом. Читатель увидит, что картина, нарисованная т. Черепановым, вполне реальна.
 
Быстро и плавно уходили назад гранитные набережные города Комсомольска. Набирая скорость и оставляя за собой высокие буруны, катер вырвался на середину Амура. Огромные перекаты воды, свинцово-тяжелые тучи, низко нависшие над прибрежными сопками, казалось, хотели поглотить маленький «Дальневосточник». Но катер не поддавался.
 
Не так давно на этих красивых и диких берегах ветер мирно покачивал вершины лиственниц. Нахмурившись, стоял в падях сонный пихтач, да изредка слышался голос охотника-нанайца, покрикивающего на собаку, рвущуюся вперед. И когда над тайгой и Амуром проносился ураган, рожденный в туманах Охотского моря, жалобно шелестели широкие лапы лиственниц, глухо стонали вырванные с корнем ели и сосны. Высоко поднимался грозный и непокорный Амур, в бешеной злобе разбивал свои воды о каменные лбы берегов. И снова наступала мертвая тишина.
 
Теперь среди этих лесных массивов, между величественными сопками, возникли новые красивые города, первоклассные заводы, площадки новых строительств — будущих крепостей социалистической индустрии.
 
Край, который некогда был местом каторги и ссылки, поприщем для разгула царских колонизаторов, сдался под натиском большевиков и открыл неисчислимые богатства необъятных просторов и недр. Край жил шумной, деловой и интересной жизнью.
 
Инженер-металлург Тимофей Гребешков стоял на борту катера, высоко подняв воротник пальто и заложив руки в карманы. Приближались дни работы на новом заводе, и здесь, на широких водных просторах, поднимались в нем знакомые ощущения, которые испытывал он в 1938 году — двенадцать лет назад, когда работал сталеваром на большом металлургическом заводе. Такое же чувство творческой радости овладевало им каждый раз, когда он смотрел на выход стали из мартеновской печи. Играя языками пламени, разбрасывая снопы искр, точно фейерверк, сталь могучим потоком лилась в ковш и затем, покоренная волей людей, спокойно застывала в изложницах.
 
Триста километров пронеслись незаметно. Катер пришвартовался к речному вокзалу «Сталинск-на-Амуре» — это был новый город, большой промышленный центр Дальнего Востока.
 
Выдвижной трап поднял инженера на ступеньки гранитного причала. Там его уже ждали. Дежурный по вокзалу, в белоснежном кителе, подошел к нему, приложив руку к козырьку:
 
— Вы инженер Гребешков? Приехали к нам на завод?
 
— Да.
 
— Вас ждёт машина СА-14-28, шофёр товарищ Антонов. О вещах не беспокойтесь. Они будут доставлены на вашу квартиру через десять минут.
 
Инженер Гребешков привык к подобным встречам. Куда бы он ни приезжал, всюду он видел вежливое и внимательное отношение. И все же эти, ставшие обычными, проявления заботы о пассажире здесь, на Дальнем Востоке, его особенно растрогали своей задушевной простотой.
 
— Благодарю вас, — сказал он и дружески протянул руку.
 
Дежурный по вокзалу был ещё очень молод. Когда он улыбался, в его серых глазах светились озорные огоньки
 
— Мы очень любим наш молодой город, — почти с ребячьим восторгом проговорил он, — и поэтому с большой радостью встречаем каждого, кто приезжает к нам. Ведь каждый новый человек — это наш новый боец.
 
Тимофей Васильевич посмотрел вокруг. Прямо перед ним высился вокзал — дворец легкой воздушной архитектуры, с ажурной колоннадой, стеклянными перекрытиями, лабиринтом террас и переходов, украшенных мозаикой. Это великолепное сооружение, пронизанное светом и радостью, было увенчано стройным шпилем из нержавеющей стали и сверкающей на солнце рубиновой звездой.
 
И снова, как и в Комсомольске-на-Амуре, инженер Гребешков почувствовал, что потерял способность ощущать расстояние. Ему показалось, что он находится в Москве, на Химкинском вокзале. «Есть ли вообще такой уголок на нашей земле, который был бы далёк от Москвы и, от которого была бы далеко Москва? — подумал он. — Москва — мозг и сердце страны — связана ниточками нервов и артериями со всеми уголками страны, как бы далеки они ни были».
 
У привокзальной площади Гребешкова ждал комфортабельный, серебристого цвета лимузин «ЗИС-205». Инженер уселся в машину и стал думать о предстоящей встрече с директором завода. Во главе предприятия он ожидал почему-то увидеть пожилого человека, убелённого сединами, и он волновался, представляя этого человека.
 
Широкое бетонированное шоссе, декоративно окаймленное цветущими липами и вечно зелёными елями, открывалось перед глазами приезжего.
 
Через семь минут молодой инженер, кандидат технических наук, входил в кабинет директора и главного инженера Амурского металлургического завода имени Л.М. Кагановича.
 
Навстречу ему из-за письменного стола поднялась высокая женщина лет двадцати восьми. Гребешков спросил:
 
— К директору можно? — И предъявил удостоверение о назначении его на завод начальником цеха стальных полуфабрикатов, объединявшего шихтовое, мартеновское и прокатное отделения.
 
— А, товарищ Гребешков! Здравствуйте. Я и есть директор — Клавдия Ивановна Бойко, — сказала она, протянув ему руку. — Итак, вы назначены начальником цеха стальных полуфабрикатов на нашем заводе. Очень приятно. О вас я всё знаю из радиограммы наркома. Желательно, чтобы к работе вы приступили сегодня.
 
Гребешков все еще не мог освоиться с неожиданностью. Перед ним сидела молодая женщина с приветливым лицом, по-видимому, очень энергичная.
 
— Для вас, молодого ученого, здесь найдется много интересной работы, — продолжал директор. — Кстати, нам дано задание освоить новые виды стали из местных титано-магнетитовых руд для строительства Камчатского рыбного комбината. Очень жаль, что вы не приехали днём раньше. Вчера у нас было техническое совещание, и вы увидели бы, во-первых, весь цвет нашей заводской интеллигенции, во-вторых, тот энтузиазм и подъём, с которым мы приняли задание партии и правительства. Впрочем, я надеюсь, что вы скоро всех узнаете. Вы не устали? — спросила Клавдия Ивановна инженера.
 
— Нет, нет, — поспешил уверить её Гребешков.
 
— Я дала распоряжение, чтобы вам предоставили квартиру в новом заводском доме. Это десять-пятнадцать минут езды отсюда. Там сконцентрировано все для научной работы: комнаты для занятий, техническая библиотека. Скажу вам, пока по секрету, мы проектируем строительство мощной высокочастотной электропечи... Она, безусловно, поможет нам разрешить целый ряд спорных технических вопросов. Так вы не устали? — продолжала она: — тогда пойдемте, я вам покажу завод.
 
Они вышли из заводоуправления, перешли широкую асфальтированную дорогу и направились к цеху стальных полуфабрикатов. Дорога тянулась мимо красивых строений, утопающих в зелени. Казалось, это был парк, в котором работали цехи большого металлургического завода.
 
— Наш завод, — говорила товарищ Бойко, — еще не закончен. Через восемь дней мы приступаем к строительству домны и двух печей прямого восстановления железа из руд. А пока чугун идет к нам с Комсомольского металлургического завода.
 
Слушая директора, Тимофей Васильевич думал о том, что сведения, которые он слышал от товарищей, побывавших на Дальнем Востоке, вполне соответствуют истине. Новый завод, где он будет работать, действительно построен по последнему слову передовой советской техники. Все, что необходимо для сталеварения, находится в радиусе пятидесяти километров. Есть своя рудная база, флюсы берут из сопки, расположенной на территории завода.
 
«Все под рукой», — подумал он и улыбнулся.
 
Они шли по мартеновскому отделению. Отделение совершенно не было похоже на цехи прошлых лет, где работал Гребешков сталеваром в 1938 году. Прохладный, свежий воздух, какой бывает после только что прошедшего дождя, бодрил. Солнечные лучи лились широкими потоками через большие, светлые окна. Рабочие места сверкали чистотой и опрятностью. Да и сами печи, некогда разбрасывавшие грозные веера пламени, приняли совершенно другой вид. Герметическая термоизоляция укротила огнедышащего зверя навсегда.
 
Пожилой человек с пышными усами отошел от печи и двинулся навстречу директору и инженеру. Что-то близкое, знакомое было в его лице.
 
— Иван Константинович!
 
— Тимофей, ты ли это?
 
Инженер и мастер крепко расцеловались.
 
— Никак не думал встретить тебя здесь, — сказал Тимофей Васильевич, — я думал ты по-прежнему стоишь у своего мартена на «Серпе и молоте», а ты...
 
— Думаешь, вам, молодым, только здесь работать! Нет, брат, шалишь! И я на старости лет захотел попробовать силы на новом заводе. Да и в молодом городе приятно пожить старику: мы от этого молодеем.
 
Гребешков, не отнимая руки, пристально разглядывал своего старого друга. Он не изменился. Все такой же весёлый, жизнерадостный. Только чуть посеребрились виски, да слегка опустились плечи. А ведь ещё недавно как будто они работали сталеварами в одном цехе, в одной смене. Вместе делили радости побед и огорчения временных неудач. Никогда в жизни не забудет он, как заслуженный сталевар Иван Лысаков обучал расторопного паренька Тимоху навыкам сталеварения. Учил искусству варить короткие плавки. И когда Тимофей сделался одним из знатных сталеваров завода, Иван Константинович подходил к нему и, покручивая опаленные усы, всегда произносил одни и те же слова:
 
— Ну, как сынок, потягаемся?
 
А «сынок», радостно улыбаясь, отвечал:
 
— Потягаемся, батька!
 
И ещё вспомнил он, как Иван Константинович, получив такой ответ, надевал фартук, длинные рукавицы и спокойно, уверенным шагом шел к своей печи.
 
И вот теперь новая встреча — встреча учителя с учеником, встреча мастера передового советского завода с кандидатом технических наук.
 
— Вот и знакомых повидали, — сказала Клавдия Ивановна.
 
— Ну, как же, можно сказать, родня, из одного цеха вышли...
 
— Большой человек на нашем заводе, — сказала Бойко, кивая головой в сторону Ивана Константиновича, — воспитывает молодых сталеваров.
 
Лысаков, услышав похвалу, вдруг заторопился.
 
— Извиняюсь, товарищ директор, — пробормотал он, — я пойду, меняется смена.
 
Начальник смены и четыре сталевара, одетые в специальные удобные комбинезоны, вошли в отделение и направились в диспетчерскую.
 
— Пойдемте, я вас познакомлю с коллективом, с которым вам предстоит работать, — предложила Клавдия Ивановна.
В просторной, очень чистой комнате начальник смены разговаривал с диспетчером по радиотелефону. Сталевары записывали задание, анализы шихты, ферросплавов, флюсов и сведения о работе за прошлые сутки. Потом на блокнотах они стали рассчитывать шихту. Они делали это спокойно. Тимофею Васильевичу показалось, что лица их выражают какую-то особенную уверенность в себе. Он вспомнил, как сам, работая сталеваром, приходил в цех за полчаса до начала смены, осматривал печь, заглядывал в нефтебаки, бегал на шихтовый двор... Тогда у него не было никакой уверенности в том, что шихта будет подвезена вовремя, подадут нефть, флюсы...
 
— Видал? — заметил вошедший Иван Константинович, указывая на сталеваров: — они у нас, брат, профессора, сами все рассчитывают, никому не доверяют. Вот, что значит теория. Не в наше время! — подмигнул он Гребешкову.
 
Первая печь выдала плавку. Сталевар внимательно прочитал запись, которую сделал его предшественник в книге сдачи смены, и приступил к работе. Первый и единственный подручный стал сушить отверстие. Мощная струя воздуха очистила летку от остатков шлака и металла. В это время сталевар, держа печь на полном газу, начал производить заправку мартена пневматической заправочной машиной.
 
Когда-то, очень давно, сталевар Тимофей испытывал первые экземпляры заправочных машин. Тогда машина, поднимая вихри раскаленного воздуха в печи, разбрасывала магнезит по подине и не давала нужной заправки. Сколько было мучений! Машину так и не смогли отрегулировать. Целый год она стояла в цехе, всем мешая, а потом ее разобрали на части и сплавили в мартене.
 
Словно улавливая его мысли, директор завода объяснил принцип работы новой заправочной машины. Это была конструкция, предложенная самой Клавдией Бойко.
 
— Давление сжатого воздуха рассчитано таким образом, что смесь хромомагнезита ложится ровно, не осыпаясь на подину печи и не создавая бугров. Мы разработали специальное связывающее вещество, которое даёт моментальное корочное спекание. Благодаря этому хромомагнезит плотно припекается почти к вертикальным стенкам.
 
Прошло три минуты. Сталевар начал производить завалку, предварительно выключив газ. Машинист завалочного конвейера включил рубильник. Свод печи приподнялся. Поворотом рычага контроллера машинист пустил завалочный конвейер в действие. Печь приняла шихту.
 
К директору подошел начальник смены. Лицо его выражало неудовольствие.
 
— Клавдия Ивановна, второй день растет подина. Никак не пойму, что такое. Шихта та же, известь та же...
 
Клавдия Ивановна спокойно подошла к печи, вынула из кармана круглое синее стеклышко. Внимательно, как врач, осматривала она подину. Потом отошла от печи.
 
— Вполне понятно, — сказала она, — вы не учли одного обстоятельства: мы перешли на работу с чугуном, содержащим на полпроцента меньше кремния. Надо уменьшить дачу флюсов во время завалки. Давайте больше при полировке.
 
Тонкое знание всех нюансов сталеварения говорило о том, что директор — мартеновец.
 
— Клавдия Ивановна, мы с вами, кажется, одной специальности? — спросил Гребешков.
 
— Нет, не совсем. Я скорее доменщик. Окончила институт, стажировалась в мартеновском цехе Магнитогорского завода. Ну, и, как финал, защитила диссертацию на ученую степень доктора технических наук.
 
Гребешков с восхищением посмотрел на Бойко: «Вот он директор — представитель передовой технической мысли! — подумал он. — И, как странно, с виду в ней нет ничего академического. Просто жизнерадостная, любящая своё дело женщина».
 
«Ни одной калории тепла на воздух!» — прочёл Гребешков лозунг, протянутый через весь зал. Глядя на совершающийся перед ним процесс, он думал о том гигантском шаге, который проделала советская металлургия за последние годы. Раньше через все щели и щелочки печи, особенно при завалке шихты, терялись миллионы калорий тепла. Теперь во время завалки воздух, нагревающийся в рабочем пространстве, отсасывается с помощью мощного вентилятора — эксгаустера. Раскалённые газы идут для подогревания прямоточных котлов. На заводе создана своя теплофикационная база, которая работает на утилизации отходов продуктов горения.
 
Мощные газогенераторы и конденсаторы газа позволили коллективу нового завода перевести металлургические печи с дорогостоящего нефтяного топлива на малокалорийные виды — горючие сланцы, низкосортные угли, древесные отходы и торф.
 
Со времени начала завалки прошло двадцать минут. В печи началось плавление. Центральная термопара показывала 2000 градусов. Термопары, установленные в различных частях печи, точно сигнализировали о степени нагрева свода, головок, стен мартена. Гребешков видел, насколько контрольно-измерительная аппаратура облегчила труд сталевара. Теперь сталевар мог полностью использовать термическую мощность печи и работать, без поджогов свода.
 
— Пойдемте, я вам покажу один аппарат, который вас, несомненно, обрадует, — сказала Клавдия Ивановна.
 
Они спустились к регенераторам. Перед ними лежал литой автоматический перекидной клапан, в котором инженер Гребешков сразу же узнал свою конструкцию.
 
Он не предполагал, что чертежи клапана так быстро перекочуют за десять тысяч километров и воплотятся в реальный аппарат.
 
— Хорошо работает, — одобрительно проговорил директор.
 
Гребешков обошел клапан и любовно погладил его стальной корпус.
 
Плавка подходила к концу. Прошло сорок пять минут. Приборы на контрольно-измерительном щите показали точно, что ванна выработала.
 
Завод получал из Комсомольска чугун без содержания вредных примесей — серы, фосфора, мышьяка. Поэтому мартеновцы получили возможность отказаться от трудной операции — скачивания шлака, отнимающей большое количество времени и удлиняющей плавку.
 
Гребешков с большим интересом наблюдал за работой сталевара. Плавильщик опускал в ванну четыре высокоупорных трубки из окиси циркония и пропускал через них кислород под давлением в пять атмосфер.
 
Тимофей Васильевич вспомнил, как несколько лет назад он проводил первые опыты применения кислорода в мартеновских печах. Повиснув всем телом на длинной трубе, стремительно вырывавшейся из рук, он осторожно вводил ее в ванну мартена. Ванна клокотала, бурлила, в печи абсолютно ничего нельзя было разглядеть. А затем первая проба, взятая после введения кислорода: газистый металл и... длинные сосульки на своде. Много страданий причиняли ему эти неудачи...
 
— Откуда вы получаете кислород, — спросил Гребешков.
 
— Из воздуха. Этого добра у нас хватает. Невдалеке от нас азотный завод, он работает на сжижении воздуха. Кислород у них — это утиль.
 
Через тридцать минут после кипения плавка был готова. Раскислив ванну сплавом железа, марганца, кремния, алюминия и титана, сталевар ввел в печь ферро-вольфрам, закрыл газ и выключил регенератор. Через восемь минут, играя огненной струей, сталь пошла на бесслитковый прокат.
 
Начальник смены подошел к директору и с явной гордостью сказал:
 
— Своё обещание, Клавдия Ивановна, перевыполнил на двенадцать минут.
 
— Хорошо. Но вчера на совещании вы передали мне технический расчёт и новую инструкцию ведения теплового режима, которые позволяют вам варить плавку в один час тридцать минут. Я думаю, что это не только расчёты, но и дело?
 
— Несомненно, — поспешил заверить её молодой инженер.
 
— Сколько вы загрузили шихты, — спросил Гребешков начальника смены.
 
— Семьдесят тонн.
 
— А сколько вышло годного?
 
— 68,5 тонны. Это 99,7 процента к металлической шихте.
 
«Неплохо», — подумал Тимофей Васильевич и направился в прокатное отделение.
 
— Ну, на сегодня хватит, — остановила его Клавдия Ивановна, — поезжайте домой, отдохните, а через два часа я вам позвоню.
 
Через несколько минут начальник цеха входил в свою новую квартиру. В передней его ждала только что принятая телефонограмма: «Вольфрамовая сталь В-175 сварена за 1 час 38 минут. Съём — 34,1 тонны с одного квадратного метра площади пода».
 
Гребешков повесил пальто и вошёл в комнату, пронизанную светом. Он опустился в кресло, располагавшее к отдыху. Какими далёкими показались ему годы, когда он работал у семидесятитонной печи на заводе «Серп и молот»!
 
Мартен тогда давал всего шестьдесят пять тонн за целую смену. Его обслуживали пятнадцать рабочих. Когда они снимали одиннадцать тонн стали с одного квадратного метра площади пода, это считалось победой, о ней писали в газетах.
 
Он подошёл к окну и быстрым движением распахнул изящные рамы. Перед ним лежал новый город. Город юности. Широкие магистрали, красивые, архитектурно оформленные кварталы. Ярко зелёные пятна садов и скверов придавали городу вид огромного цветущего парка. Справа, в глубине улицы, пенистые волны Амура с шумом ласкали гранитную набережную.
 
Гребешков стоял у окна, и в нем возникали знакомые ощущения радости и гордости за великий разум человека, за сталинскую волю советских людей, строящих новую счастливую жизнь.
 
Геннадий Черепанов. Фантастический очерк. Журнал "Индустрия социализма", 1939, № 1.