 |
| В. К. Арсеньев |
|
|
В кадре - рядовые люди со своими монологами «за жизнь». Авторы максимально самоустранились, чтобы мы смогли просто увидеть и услышать удэгейцев XXI века. Причем на фоне тех - из 1928-го.
Пожилая женщина в яркой национальной одежде. Непонятно, специально ли она ее надела - наверное, да, но антураж отнюдь не праздничный: съемка происходит внутри обычной избы. Женщина - веселая и рассказывает тоже что-то забавное. Вдруг с чувством и долго поет по-своему. Допев, говорит: «Эх, понимать бы еще, что я пою».
Немолодой мужик возится со свежеубитым мясом - все как в первом фильме, только одет мужик в современный камуфляж. Рыбалка при помощи остроги присутствует в обоих фильмах, только в цветной версии рыбак носит очки, одет в современного вида майку, болотники и опять же - камуфлированные штаны. Приготовление и поедание талы; лодка на Самарге - не фабричная, а генетически унаследовавшая формы от предшественниц, но уже с мотором; охота.
Черно-белый удэгеец, явно постановочно (хотя кто его знает) наряженный в пестрый национальный костюм, долго рубит топором дерево. Вперебивку - цветные кадры: гусеничная техника подобно гитлеровским танкам в 1941-м месит таежную землю, распиленные стволы десятками грузятся на мощные тягачи, которые уходят вдаль по дорогам, прорезавшим еще недавно девственную тайгу.
В удэгейском селе у заборов - старое японское железо. Пикап Hilux, квадратный Prado без номеров… Непонятно: на ходу, нет.
Женщина, которая пела, рассказывает:
- Лодка раньше у каждого была. Сейчас у некоторых нет лодки, зато машин по две-три штуки. Взяли, поездили неделю – сломалась. Сами отремонтируют, поездят - опять ремонтируют, мастеров-то нету… Нарты уже не делают. Язык никто не знает, а молодежь вообще ничего не знает!
Другая женщина, тоже немолодая, в современной куртке, на фоне вполне русской поленницы и забора:
- Раньше на лошади ездили - хорошо, по реке на шестах ходили - ничего. А сейчас на моторе ездят - это сколько ж надо горючего! Раньше убьют одного сохатого - и домой. А сейчас убивают, продают - все, ничего уже не осталось… Если бы наши старики, кто раньше умер, встали бы - сказали бы: надо убегать отседова. А убегать некуда. Дальше в тайгу - там еще хуже. Я как-то ездила ягоду собирать - уже страшно: везде сопки голые, лес валяется. Молодые едут в город учиться - а что им делать тут? Только пьянствовать. В город как поедут учиться - так все, говорят, больше не приедем.
На кровати сидит мужик в тельняшке:
- Как паспорт получил, сразу пошел работать в геологию. Хорошо там подзаработал, взяли меня на следующий сезон (речь о второй половине 60-х. - Прим. ред.). Уговаривали меня ехать дальше учиться на геолога, а где я буду жить? Начальник Борис Набродов говорит: у меня будешь жить. Старший геолог Олег Авченко тоже говорит: у меня, только учись. А я первый раз в Хабаровск попал - ни сопки, ничего, одна равнина! Что-то мне там не понравилось…
В фильме Литвинова указывается, что численность удэгейцев составляет 1327 человек. По данным переписи 2002 года, их 1657 (918 в Приморье, 613 в Хабаровском крае, 126 - еще где-то). На черно-белых кадрах удэгейцы еще не выглядят такими «обрусевшими» и осовременившимися, как теперь. Но уже тогда они стремительно модернизировались - по крайней мере, это следует из титров, которыми перемежаются немые кадры: «Ныне туземцы сдают пушнину в кооперацию и фактории» (какие все устаревшие слова); «С каждым годом все больше и больше на удэ сказывается влияние советской культуры»; «На собрании «как у русских» постановили послать ходока в комитет Севера хлопотать землю, лошадей, плуги, школу и больницу». И вот - финальный титр, happy (вроде бы) end: «Удэ получили и скот, и плуги. Им будут устраивать школы, больницы, огороды, но охоту на зверя они не забудут».
- Посмотрев фильм Литвинова, я был поражен тем, что, оказывается, в 1928 году в глухом удэгейском селении люди аккуратно ели палочками, - рассказывает соавтор фильма Василий Солкин. - На самом деле я готов упасть на колени перед режиссером. Он находился в прокрустовом ложе, у него была задача показать, какими счастливыми стали удэгейцы с приходом советской власти: вот, погоняют свиней, которых раньше не видели… Но что делает Литвинов? Пишет последний титр: «Охоту на зверя они не забудут». Он сделал все, что мог сделать в тех условиях, и поэтому он - гений!
В новых «Лесных людях» нет прямолинейно сформулированных выводов. Да, кажется, и никаких нет - пусть зритель сам разбирается. Задача, видимо, в другом: не заявить, что жизнь стала лучше или хуже, а показать, насколько возможно, саму эту жизнь. «Герои фильма по-настоящему заговорили лишь на четвертый год, - говорит Солкин. - Для того чтобы они перестали видеть камеру, Гене Шаликову понадобилось пять лет». Итог этих пяти лет и 20 часов записанных интервью - 25 минут фильма, включая сюда и кадры из литвиновской ленты. «Записывали всех - и вождей, и депутатов, но в итоге в фильме остались простые люди, которые никакими депутатами не станут и умрут там же, где родились», - объясняет Солкин логику авторов.
Неизвестно, как распорядится с фильмом государство, выступившее заказчиком, но в интернете фильм уже доступен (youtube.com/watch?v=ROiG9bpPAds). Возможно, «Лесных людей» покажут в эфире одного или нескольких приморских телеканалов, не исключается и участие в «Меридианах Тихого – 2012».
Авченко Василий,
«Новая газета во Владивостоке», №153, 13.09.12
