И. Бренер

Но есть у Бренера дело, которому он служит бескорыстно и без оглядки: в последние годы он увлекся историей Еврейской автономии на российском Дальнем Востоке, и толчком к этим исследованиям послужила история его семьи.

С истории мы и начали беседу с ним во время его недавней поездки в Израиль, где живут его дети и внуки.

- Расскажи, как всё началось?

- Началось со случая. На протяжении многих лет в моём небольшом семейном архиве хранились старые фотографии родителей, далеких родственников из Америки, Молдавии, письма на идиш и русском языках, написанные на листках из школьных тетрадей, оригиналы пожелтевших документов, различные справки, удостоверения, которые на ощупь напоминают тонкую мягкую замшу. Иногда я клал их на стол, тщательно рассматривал, что-то про себя отмечая, и возвращал на старое место. С годами желание прикоснуться к своим корням, разгадать причудливые переплетения человеческих судеб и исторических обстоятельств, определивших жизненный путь родителей и родственников, моё появление на свет Б-жий, стало для меня необходимостью и частью жизни. Часто, созваниваясь со своими родными, расспрашивая их, я пытался найти любую ниточку, малейшую зацепку, которые могли бы привести мои поиски к положительному результату. Сотни раз выходил в Интернет, бродил по «всемирной паутине», питая слабую надежду разыскать родных. О своих потерянных родственниках рассказывал десяткам зарубежных корреспондентов, с кем мне приходилось встречаться по работе, в надежде, что кто-то напечатает, а кто-то прочтет и вспомнит о своем далеком прошлом, о родственниках из России. Результат был нулевой, но, как говорится, это тоже результат.

- Но тебя этот нулевой результат, как я понимаю, не остановил?

- Напротив, подтолкнул к более тщательному поиску. Подобно тому, как в физике необходима критическая масса для начала цепной реакции, объем накопленной за время моих поисков информации превысил некую критическую величину, и я почувствовал, что больше не могу держать в себе переполняющие меня образы и картины.

- И что? Ты решил писать об этом?

- Да. Я понял: желтеют фотографии, тускнеет наша память, но слово, запечатленное на бумаге, остается жить на долгие сотни и даже тысячи лет. Неодолимое желание удержать от полного забвения картины нашей прошлой жизни, образы милого моему сердцу Биробиджана - старого и молодого, с его бревенчатыми постройками, скрипучими мостами и деревянными дощатыми пешеходными тротуарами и дорожками, с его тихими улочками, тенистыми скверами и пышным задумчивым парком - живым уголком дальневосточной тайги на живописном берегу Биры, - заставили меня взяться за перо. И я пошел по следам своей семьи - и по своим тоже.

- Ты показывал кому-то написанное? Публиковал где-то?

- Да, конечно, публиковал. Мои родные и близкие, друзья и даже не знакомые мне люди помогли восстановить картины прежней жизни, предоставили интересные документы и фотографии из семейных архивов. Еще отчетливо не осознавая, для чего и для кого предназначаются мои воспоминания, я продолжал работать. Подспудно чувствовал, что это не только моё, личное, это уже частички нашей общей жизни, которые будут трогать сердца тех, кому выпала судьба жить в те годы. Друзья, прочитав первые очерки, настоятельно советовали продолжить повествование, расширив его временные рамки. Многие звонили, напоминали о тех или иных событиях полувековой давности, просили не упустить драгоценные подробности жизни Биробиджана времен их юности.

- А что же с историей твоих родственников?

- Когда я начал заниматься их историей, я понял, что она непосредственно связана с историей Биробиджана. И пошел в архив. Там, в Государственном архиве Еврейской автономной области, мне удалось разыскать дополнительные сведения о своем деде, который в 1928 году прибыл в Биро-Биджан в числе первых как плановый переселенец из Житомира. К сожалению, сегодня в нашей области в живых осталось лишь несколько десятков «могикан».

- То есть ты стал заниматься историей Биробиджана конца 20-х годов?

- Да, и работники архива пошли мне навстречу и предоставили такие документы, о которых историку можно только мечтать.

- Например, о каких каких документах речь?

- Речь идет о неопубликованных рассказах еврейского писателя Гирша Добина (их с идиш на русский язык перевела для меня Елена Беляева). Среди этих блокнотных записей Добина был очерк о реальном переселенце Нохеме Бореке, судьба которого один к одному напоминает судьбу моего деда. Так, ниточка за ниточкой, и связался этот клубок моих разысканий и в конечном счете появилась на свет книга «Лэхаим, Биробиджан!». А уже после ее выхода в свет я понял, что она – живая...  

- Поясни, пожалуйста.

- Один из очерков Гирша Добина, переведенный Леной Беляевой, я включил в книгу, чуть сократив его. И вот во время презентации книги в Хабаровской синагоге встал какой-то пожилой человек и представился: «Валерий Данилович Яковлев. Впервые в вашей книге прочел историю жизни своих предков, подробности, о которых он никогда не слышал и не знал. Я - внук Нохема Борека, семьи первых переселенцев, прибывших 28 мая 1928 года на станцию Тихонькая  первым эшелоном в количестве  600 человек». Когда Валерий Данилович  начал говорить о дочери Борека, он вдруг прервал свой рассказ и мне показалось, что у него перехватило дыхание. «Эта дочь Борека, о которой написал Добин, была одной из первых учительниц идиш, - подтвердил Яковлев, - и это моя мама. Сейчас ей 94 года, она живет в Израиле».

- Ты встретился с ней?  

- Конечно. Мы проговорили с ней два часа о ее биробиджанской жизни. Она всё помнит до мельчайших подробностей, прекрасно и живо рассказывает...

Шифра Яковлева-Борек, Ришон ле-Цион, 2007 год

«... В Тихонькой я устроилась на работу в еврейский детский сад, русский язык я тогда почти не знала. Сейчас, конечно, кое-что на идиш ещё помню, но многое уже позабыла. Родители наши, переехав в Биробиджан, поселились в небольшом доме барачного типа - рядом с лесозаводом. Каждое лето в сезон дождей река поднималась так высоко, что в доме всегда стояла вода. Когда она спадала, дети бегали на речку ловить маленькую рыбёшку «на банку», а мама потом эту «рыбу»  жарила или варила рыбный супчик. Мама была очень тихой и невероятно доброй женщиной, большой чистюлей. В комнате - ни одной пылинки, скатерка на столе,  занавески на окнах. Часто в доме кроме селедки и картошки ничего не было, но мама умудрялась нас накормить и напоить - да так, что мы и не замечали отсутствия продуктов. Раз в месяц, когда папа приносил зарплату, мы собирались  всей семьёй у родителей. Мама ходила на базар, покупала кусочек старого мяса и долго его варила. Из бульона она готовила жиденький овощной суп. Умудрялась  приготовить из коровьего вымени моё любимое блюдо «эсик-флейш» - кисло-сладкое. Папа собирал всех нас за столом и для нас это был самый настоящий семейный праздник...».

- Я что-то слышал о твоих «архитектурных» поисках. Это правда?

- Да, я сейчас работаю над очень интересным проектом. В областном архиве мне на глаза попалась записка архитектора Рабиновича, подготовленная им в 1932 году специально для горисполкома - «О проекте застройки города Биробиджана». Этот Рабинович писал, что застройка города ведется беспорядочно, что так нельзя, надо создавать генплан застройки (которого, кстати, не было до 1934 года).

- Его не посадили за такую «крамолу», не расстреляли?

- Нет, не расстреляли. И, видимо, прислушались к его словам, потому что 31 мая 1933 года в Биробиджан приехал швейцарский архитектор Ханнес Майер.

Ханнес Майер, 1930-е годы. Архивное фото

- Архитектор Ханнес Майер был направлен в Биробиджан из Москвы во главе бригады планировочного бюро № 7 института «Гипрогор» - Государственного института проектирования городов Госстроя РСФСР,  образованного в 1929 году   как трест «Гипрогор» НКВД РСФСР. А сам Майер, гражданин Швейцарии,  приехал в Советский Союз из Германии, где он был директором Высшей школы искусств в Дессау, вошедшей в историю архитектуры как «Баухауз». Будучи человеком левых, коммунистических убеждений и почувствовав, видимо, свою несовместимость с нарождающимся фашизмом, он в 1930 году приехал в Москву, где вскоре стал работать в «Гипрогоре» и возглавил в этом институте отдел Восточной Сибири и Дальнего Востока. Майер изучил всю имеющуюся информацию о Биробиджанском районе. В Госплане ему предоставили экономические показатели развития района, данные о полезных ископаемых, перспективах переселения, отчеты  экспедиций КомЗЕТа руководством профессоров Б. Л. Брука и Б. П. Вильямса, американского ИКОРа. Цель первой поездки Майера в Биробиджан состояла в том, чтобы непосредственно на месте оценить возможности строительства столицы будущей еврейской автономии и подготовить генплан города. Более года  Майер и его бригада работали над проектированием города. Некоторые предложенные Ханнесом Майером решения, были реализованы в последующих проектах  планирования Биробиджана.

- Что с Майером случилось после поездки в Биробиджан?

- В начале 30-х к нему в Москву приехали из Германии семеро его бывших выпускников-архитекторов. Четверо из них оказались, в конце концов, в сталинских лагерях и сгинули там...    

- А Майер?

- В 1934 году он привез в Биробиджан готовый проект застройки города, но его закрыли.

- Кого - Майера или проект?

- Закрыли и проект, и, образно говоря, Майера. Почему закрыли проект – точно пока не могу ответить. Есть в связи с этим несколько вопросов. Я читал одну из записок архитектора Федоровой из Москвы, где она анализирует проекты Майера и проект Орлова из Дальгипрогора и делает такой вывод: первый проект не совсем удачен, потому что Майер всё перенес на правую сторону Биры, а работа Орлова построена на застройке двух берегов. В итоге было прирнято решение строить на левом, болотистом берегу Биры, где каждый год всё затапливало. Словом, проект Майера был закрыт, а в 1936-36 годах, когда начались гонения на иностранцев, он уехал в родную Швейцарию и в больше никогда в Россию не возвращался.      

- Вовремя уехал. Но чуть отвлекусь от темы. На днях беседовал с Матвеем Гейзером, впервые побывавшим в Витебске. «Знаешь, там евреев почти не осталось, но дух искоренить невозможно, - сказал Матвей. - Это меня поразило, как когда-то поразил чем-то подобным Биробиджан».  

- Да, наблюдение точное. Не так давно в Маалоте встречались бывшие биробиджанцы, приехала на встречу с ними делегация из Биробиджана во главе с мэром города Александром Винниковым. И, знаешь, этот дух продолжает витать и здесь! Собравшиеся в Маалоте жители разных городов страны – Ашдода, Кармиэля, Иерусалима, Акко, Ашкелона, Афулы - не говорят, что они израильтяне.  

- То есть говорят, что они не израильтяне?

- Они говорят, что они биробиджанцы. Один мой знакомый, с которым я когда-то работал...

- Можешь назвать его?

- Конечно, это Радик Сандик. Он сказал, что в Израиле есть страна Биробиджания. Он привел такой пример: куда ни приедешь в этой стране – в кибуц, город, поселение – везде обязательно встретишь биробиджанца. Сандик занимается бизнесом, и его позиция вполне ясна. А вот человек, непосредственно занимающийся политикой, - Давид Вайсерман из Беэр-Шевы, которого ты тоже хорошо знаешь, - так вот, Давид задает вполне резонный для Израиля вопрос: почему есть официальные должности ответственных за общины горских евреев, грузинских и прочих евреев, эти люди получают соответствующую зарплату, и почему нет такого в отношении русских евреев и, в частности, биробиджанских?

- По-моему, контор российского направления в нашей стране создано столько, что их уже больше, чем членов Кнессета...

- При муниципалитетах?

- Нет, эти конторы – «общемировые», им подавай только вселенский уровень, не меньше.

- А Вайсерман говорит о муниципалитетах... О том, что в городах наибольшего скопления «русских» нужны их представители в органах власти – вот о чем речь.

- Иосиф, вмешательство российских структур в повседневную израильскую жизнь – явление негативное для нашей страны. Я понимаю, что многие могут со мной не соглашаться, но когда на сайте Российского культурного центра в Тель-Авиве я вижу приглашение «русским» израильтянам прийти и вместе отметить День защитника Отечества, я думаю: о защите какого отечества речь?

- Леонид, я не в курсе всех этих проблем, и ничего не могу сказать по этому поводу.

- Я тебя понимаю. Но читателям на прощанье что-то можешь сказать?

- Всем хочу пожелать здоровья, мира на этой земле - потому что без мира очень тяжело смотреть в будущее. И еще хочу сказать землякам – не забывайте о Биробиджане.

Леонид Школьник, «Мы здесь»

www.newswe.com.