А. Чернявский

Словом, меня беспокоило чувство неудовлетворенности, оно звало вернуться в это трагическое время.

Не один раз перелистывал ветхие страницы газетных подшивок, архивных документов, книг, выискивал в них то, что самому оставалось неясным, недосказанным.

К примеру, долго мне не была известна дата расстрела «врага народа», редактора газеты Александра Владимировича Швера. В каком-то документе встретился год его смерти - 1940 год. Хотя человек был арестован осенью 1937 года, неужели целых три года его могли держать в переполненной хабаровской тюрьме? Нет, конечно, не в правилах у тогдашних палачей было кормить, содержать «врагов народа» под тюремной крышей. Приговоренных после истязаний и пыток либо быстро ставили к стенке, либо отправляли в лагеря.

Жертвы и судьи

Готовя к печати свою книгу «Дело краевого масштаба», наш покойный коллега Александр Степанович Сутурин собрал огромный материал о репрессиях в крае, он был допущен к документам, хранящимся в чекистских архивах, - помогли наступившая перестройка, гласность. Как все происходило? В то время следователь был ключевой фигурой в запущенной Сталиным карательной машине. Именно ему поручалось добыть у арестованного признания, имена «сообщников», оговорить себя и других. Добыть любым способом. Очерки Сутурина мы печатали в газете (книга выйдет позже, в 1991 году). Их читали все. Тогда и откликнулся один из бывших следователей, некто Н.С. Власов, приславший Александру Степановичу письмо. Вот что он писал: «Работы было невпроворот. О выходных днях понятия не имели. Часто спали в кабинетах на столах. В большом количестве из районов шли законченные дела для разбора их на «тройке». Все обвинялись в преступлениях, предусмотренных статьей 58 с ее зловещими примечаниями… «Тройка» обычно заседала по субботам. Ее возглавлял Дерибас - главный судья (начальник полномочного представительства ОГПУ). Представители крайкома и крайисполкома - как заседатели. Процесс суда не сложный. На доклад по любому делу, независимо от количества обвиняемых, не больше пяти минут. И мы, докладчики, зайдя в «судилище», прямо от дверей, на ходу, начинали: «Слушается уголовное дело по обвинению Иванова Ивана Ивановича в совершении преступления, предусмотренного статьей 58 УК РСФСР… В содеянном обвиняемый признался.

Дерибас: Что предлагаете?

Докладчик: Расстрел.

Дерибас, обращаясь к заседателям, спрашивает: Ваше мнение?

И обычно те соглашались с мнением докладчика. Обвиняемые по политическим мотивам, как правило, приговаривались к расстрелу…»

Таков был конвейер смерти.

Власов, очевидно, не был жестоко-изощренным следователем и не попал позже под наказание. Но тех «следаков», кто отличался особой жестокостью на допросах, кто творил произвол и беззаконие, бывало, даже в те времена судили и наказывали. Редко, но расстреливали. В октябре 1940 года приговором военного трибунала НКВД Хабаровского округа были расстреляны начальник Нижне-Амурского ОУНКВД М.Л. Фельдман и его подчиненный Д.К. Сенько. Есть и другие подобные примеры. Хотя следователи тоже были разные, вернее, работали они по-разному, одни с рвением и старанием выполняли «плановые задания», другие тоже избивали подследственных, но без особого рвения. Пытки обязательны при допросах - за отказ от участия в них следовала расправа над самим следователем.

Трудно осознать все это сегодня и простить невозможно.

Во внутреннюю тюрьму НКВД было превращено трехэтажное здание красного кирпича на Волочаевской улице (между управлением ФСБ и угловым зданием, где нынче банк «Уссури»). На первом этаже заседала военная коллегия. Около пятидесяти человек заключенных, давших под пытками «признательные» показания, сидели в предсудебных камерах. После суда их «сортировали»: получивших сроки отводили обратно в камеры, а «расстрельных» спускали в подвал…

Был «свой» следователь и у редактора газеты А.В. Швера. Это некто Таразанов, который жестокими пытками выбил у него «признательные» показания. Швера обвинили в участии в 1930 году в контрреволюционной деятельности, в которую он якобы был завербован И. Варейкисом для антисоветской деятельности. Ну, а поводом для ареста стала упоминаемая мною публикация «Правды». 14 апреля 1938 года Швера приговорили к высшей мере наказания с конфискацией имущества. Он оказался среди 17 казненных коммунистов - руководителей края.

Осень 1937 года отмечена массовыми репрессиями дальневосточников. В начале октября на заседании парткома управления НКВД были исключены из партии «враги народа» из числа чекистов - Барминский, Дерибас, Барлебанов, Динов, Виноградский, Западный и другие. Судьбу их должны были решать на общем собрании цеховых организаций и партгрупп. Что и было сделано. Кажется, еще недавно всесильный начальник УНКВД по Дальневосточному краю Т.Д. Дерибас возглавлял пресловутую «тройку», утверждавшую расстрельные приговоры, сам оказался в камере внутренней тюрьмы.

В конце июля 1937 года в Хабаровск приехал чекистский комиссар Г.С. Люшков, чтобы сместить Дерибаса с должности и самому ее занять. Он был наделен неограниченными полномочиями лично Н. Ежовым. Люшков арестовал Дерибаса, всех его заместителей и почти весь руководящий состав УГБ, погранслужбы, тех, кто еще недавно проводил допросы во внутренней тюрьме. Кстати, Генрих Самойлович Люшков хорошо понимал, что запущенная Сталиным репрессивная машина уничтожает не только «заговорщиков», но также их палачей - свидетелей террора. Он понимал, что стоит на очереди, и потому вскоре перешел маньчжурскую границу и сдался в плен японцам. В штабе Квантунской армии он дал самые подробные показания, которыми обладал. Жизнь этого матерого предателя оборвется в 1945 году, похоже, от рук японцев. Листая подшивку «Тихоокеанской звезды», часто натыкался на двухколонный портрет Генриха Самойловича в чекистской форме, с биографической справкой под ним. Лицо неприятное - толстое, с двумя полосками усов, шапкой чернейших волос на голове, вывернутыми негритянскими губами. Он выдвигался кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по Колымско-Камчатскому избирательному округу.

В той же подшивке мой взгляд случайно остановился на маленькой заметке, помещенной вверху последней колонки. Приведу ее полностью по одной причине: возможно, кто-то увидит здесь фамилии с инициалами и узнает судьбу своих далеких родственников.

«Хроника. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда Союза ССР в г. Свободном рассмотрела дело об участниках антисоветской террористической и шпионско-диверсионной организации троцкистов и правых, действовавших на железных дорогах Дальнего Востока и занимавшейся по прямым заданиям японских разведывательных органов шпионажем и совершением диверсионных актов, а также подготовкой ряда террористических актов против руководителей советской власти.

Участники этой организации приговорены к высшей мере наказания расстрелу.

Приговор приведен в исполнение: Сычев Г.Г., Марфин В.К., Баженов В.П., Ростовцев П.П., Карасеев Н.Н., Тихонов А.А., Кондаков А.Н., Портнягин И.С., Завороткин Н.К., Школин Е.С., Акентиков А.Д., Марамай С.И., Пегов С.П., Федоров С.И., Брюханов П.Х., Ливадний А.А., Смирнов А.Ф., Сячин М.П., Коновалов С.Н., Плаксюк А.И., Емельяненко В.М.». («Тихоокеанская звезда», 9 октября 1937 г.) Вот такая страшная по своей сути газетная заметка (немало подобных мелькало на газетных полосах 37-38 годов). В ней всего-то 30,5 газетных строки. Треть из них - фамилии приговоренных…

1937-1938 годы историки сегодня называют периодом «большого террора» и разделяют на два периода. Его разбег начался с марта по июль 1937 года. Ему предшествовал февральский пленум ЦК ВКП(б). На нем Сталин теоретически «обосновал» необходимость массовых репрессий. Положение в стране он назвал «чрезвычайно опасным» - происки вредителей, диверсантов, расцвет шпионажа. Вождь призвал всех к усилению бдительности, разоблачениям, доносительству. Вот кто объявил «охоту на ведьм» - первый советский инквизитор Иосиф Виссарионович Сталин!

Август 1937 - ноябрь 1938 годов - это второй этап «большого террора». Опять же на очередном пленуме ЦК было объявлено: в стране, мол, существует большая контрреволюционная троцкистская организация, и все граждане обязаны обезвредить ее деятельность.

Репрессии не могли не затронуть Дальний Восток. Под нож сталинской гильотины попали и представители  малочисленного слоя местных журналистов, литераторов. О некоторых из них я рассказывал ранее. К тем, кто не был назван тогда, прибавлю И.И. Шабанова (трудился в начале 30-х в нашей газете), автора доноса на Е.И. Титова, С.М. Бытового, уцелевшего и принятого в штат газеты в 40-е годы; корейский писатель В.А. Ким, редактор Цой Хо Рим и почти вся редколлегия корейской газеты «Сэнбон» («Авангард»), китайский поэт и журналист Тинь-Шань. Хочу еще раз вернуться к имени И.И. Шацкого. И вот почему: как известно, его сняли с должности ответредактора нашей газеты в 1935 году «за плохую работу», освободили от обязанностей члена бюро крайкома ВКП (б). Вскоре его переводят на должность заместителя заведующего хабаровским гороно. Но уже через год Шацкий уезжает в Омск на газетную работу. Казалось бы, Иосиф Исакович избежал злой участи. Но… в 1937 году старый бундовец все же был репрессирован.

Справедливости ради скажу - и сам Владимир Александрович Швер не избежал греха, именно он начал «чистку» редакционных рядов во время «большого террора». В августе 1937 он отстраняет от работы члена редколлегии А.Ф. Файна, «исключенного из партии двурушника, Б.Ф. Сизова «как разоблаченного врага», корреспондента Кужелева «за проталкивание в газету ложного материала»… Как говорится, с волками жить - по-волчьи выть. А жить-то всем хотелось - и палачам, и жертвам.

Окончательную чистку «засоренных» рядов произвел партийный назначенец Володин. Первой его жертвой стали Швер, Кукуй, парторг Лавров.

11 октября 1937 года Володин издает новый приказ из трех пунктов: «снять с работы в аппарате редакции с 18 октября Л. Решетова, как разоблаченного врага народа», снять с работы Г. Виноградова, как связанного с разоблаченным врагом народа Решетовым, снять с работы В. Павчинского, как связанного с разоблаченным врагом народа Л. Решетовым». В последующих приказах будут названы другие фамилии: Данишевский, Степанов, Житников…  Решетов и Павчинский… Судьбы двух этих людей оказались настолько близко, драматично переплетены, что рассказать о них необходимо.

Александр Чернявский.

(Продолжение следует).

«Тихоокеанская звезда», 16.06.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/doroga_na_golgofu/?sphrase_id=41969

------------------

Дорога на Голгофу

(Окончание)

Птенец орлиного гнезда

В своей короткой автобиографии, написанной в марте 1941 года, Вадим Вадимович Павчинский не упоминает о своей работе в «Тихоокеанской звезде». Хотя трудился он в ней несколько лет. В книге приказов по редакции я нашел запись о том, что Павчинский принят выпускающим «Тихоокеанской звезды» (апрель 1935 года). Путь к этому был долгим. Из автобиографии: «Родился в 1912 году в г. Владивостоке. В 1914 году отец был взят на фронт и с тех пор, до 1928 года я жил на иждивении матери, мать работала портнихой, на парфюмерной фабрике упаковщицей, официанткой в ресторане. В 1928 году я, учась в школе, стал работать во владивостокской газете «Красное знамя». Там же работал мой отец, но он был женат вторично, имел новую семью, дочь… Окончив школу, я работал на «Дальзаводе». Сначала - судосборщиком, потом - электросварщиком. В 1931 году заводской комитет комсомола направил меня на постоянную работу в заводскую многотиражку «Молот», где я работал массовиком. С тех пор я нахожусь на журналистской работе.

До поступления в редакцию «Тихоокеанский комсомолец» (сегодня - «Молодой дальневосточник». - Ред.) в 1941 году работал в КрайТАССе. Но вследствие продолжительной болезни (6 с половиной месяцев) был сокращен.

Мое семейное положение: женат. Жена - Анна Романовна Павчинская в настоящее время не работает (до 1940 года она работала в редакции «Тихоокеанской звезды»). Есть сын Геннадий, 1,8 месяца».

Вот такая коротенькая автобиография. Понятно, почему ее автор не упомянул годы работы в «Тихоокеанской звезде» - за пресловутую «связь с врагом народа Решетовым». Разгром редакции, чистка ее рядов коснулась и Павчинского. Его вместе с другими уволят из штата, но в 1938 году реабилитируют, прежний приказ отменят, зачислят художником отдела иллюстраций. Даже оплатят вынужденный прогул. Редко, но такое случалось.

Здесь, в редакции он познакомился со своей будущей женой, в 1938 году они поженятся, вскоре  у них родится сын. Тот самый Геннадий Павчинский, блистательный диктор хабаровского телевидения. Многие, очевидно, его помнят. Анна Романовна Павчинская, мама Геннадия (в документах личного дела ее девичья фамилия не упоминается), приехала в Хабаровск из Красноярска. Там она получила профессию токаря по металлу. В 1935 году поступила работать в редакцию нашей газеты, сначала секретарем отдела, позже стала заместителем заведующего отделом писем. С перерывами она трудилась в газете до выхода на пенсию. Заведовала отделом писем, была членом редколлегии. Всех троих Павчинских сегодня нет на этом свете. Они покоятся рядом на хабаровском кладбище.

Обратим внимание на случайные совпадения: Павчинские пришли работать в газету в один год - 1935-ом. В то же время здесь появляется и Леонид Решетов. Тоже случайность? Не думаю.

Теперь можно сказать, что тут не обошлось без участия В.В. Павчинского. Почему, как это произошло? Путем сопоставления разных фактов из жизни этих людей мне удалось распутать этот узелок. Потому вернемся снова к биографии Павчинского. Журналистскую карьеру он начал в заводской многотиражке «Молот», писал заметки, любил рисовать, особенно карикатуры. В 1932 году становится собственным корреспондентом по Приморью газеты «Набат молодежи» (выходила в Хабаровске). Вскоре его отправляют в качестве уполномоченного в Михайловский район, где он начал сотрудничать в двух газетах - районной и газете политотдела Дубининской МТС «Вызов». Редактировал ее Леонид Решетов.

Тогда и состоялось их знакомство, завязалась тесная дружба. «Вызов» вскоре был замечен и удостоился похвалы «Тихоокеанской звезды». Маленькая газета (в четверть правдинской страницы) в умелых руках оказалась весьма популярной у читателей - они получали выпуски для малограмотных «Учись читать», международное обозрение «Окно в мир», сатирический листок «Овод», детский выпуск, литературный. Газета была замечена - в июне 1934 года «Правда» напечатала обзор «Вызова», назвав газету «культурным и политическим явлением». Особо отмечались заслуги редактора Л. Решетова. «Размер двух страниц его газеты - полстраницы «Правды». На этой площади т. Решетов сумел организовать интересное и культурное хозяйство». Вскоре политуправление МТС Наркомзема переиздало номера «Вызова» комплектом. В конце 1934 года политотделы МТС (машинно-тракторные станции. - Ред.) были преобразованы в обычные политорганы, газета «Вызов» прекратила свое существование. А ее редактор окажется в штате «Тихоокеанской звезды».

В 1970 году краевое издательство выпустило книгу «Время. Газета. Люди». Она посвящалась 50-летию «Тихоокеанской звезды». В ней я нашел небольшой материал о Леониде Сергеевиче Решетове. Автором его был Вадим Павчинский - его друг и… родственник. В слове о друге не было даже упомянуто о трагической судьбе Решетова. Тогда еще все побаивались в открытую говорить о репрессиях, их жертвах. Осторожным был вынужден быть и Павчинский. Заканчивался материал о близком ему человек так: «Почти три года проработал он в «Тихоокеанской звезде». Одним из последних его выступлений был большой биографический очерк о маршале Василии Константиновиче Блюхере, опубликованный 6 августа 1937 года».

В начале октября Л.С. Решетов был объявлен «врагом народа».

Судьба В.В. Павчинского внешне сложится благополучно. После восстановления в газете он вернется в отдел иллюстраций, а вскоре будет назначен (временно) заведующим оборонным отделом. Для этого были веские основания - Вадим Павчинский был активным членом Хабаровского аэроклуба, совершил немало прыжков и даже стал инструктором. В книге приказов сохранился любопытный документ. Это письмо на имя ответственного редактора газеты от начальника парашютной станции Хабаровского аэроклуба Макагона: «Хабаровский клуб просит Вас предоставить с первого июля отпуск инструктору - парашютисту II категории тов. Павчинскому В.В., сотруднику редакции, проходящему сейчас парашютную тренировку.

Наилучшим месяцем для летной работы является июль, в связи с чем весь летно-инструкторский состав аэроклуба находится в лагере. Желательно, чтобы тов. Павчинский получил отпуск на этот период, используя его для повышения своей квалификации, как инструктор-парашютист».

Такой отпуск и был предоставлен Павчинскому. Все же, видимо, работать в разгромленном чистками коллективе ему было непросто. Не хватало друзей, единомышленников, томили воспоминания. Он переходит в молодежную газету «Тихоокеанский комсомолец», затем в военную «Тревогу», в КрайТАСС, выступает с очерками, статьями, фельетонами. Известен он был и как художник-график. В 1942 году его принимают в Союз художников России, в годы войны появляются его острые и беспощадные карикатуры, проходят персональные выставки. В «Тихоокеанскую звезду» он вернулся в сентябре 1941 года, когда прекратился выход газеты «Тихоокеанский комсомолец», на должность выпускающего.

В 1964 году Павчинский был принят в Союз писателей РСФСР, его перу принадлежат два романа - «Пламенем сердца» (1959 г.) и «Орлиное гнездо» (1963 г.). В последние годы тяжело болел, умер в июне 1971 года.

Судьба семьи

…Леонид Сергеевич Решетов родился в Москве, в семье типографских рабочих, выучился на слесаря, работал на железной дороге сначала по специальности, затем помощником машиниста паровоза. Из комсомола был передан в кандидаты ВКП (б); учился на центральных курсах марксизма, в институте красной профессуры. В Дубининскую МТС Решетов был послан в качестве помощника начальника политотдела по комсомолу. Он рано начал «юнкорить» в московских газетах, в том числе и в «Комсомольской правде». Какой-то опыт накопил, потому не случайно стал редактором многотиражки «Вызов». Ко времени работы в «Тихоокеанской звезде» это был уже опытный журналист, умелый очеркист.

Какие же узы, кроме совместной работы и дружбы, связали Павчинского с Решетовым? Во Владивостоке Вадим познакомил Леонида со своей сводной сестрой Ниной. Между ними возникнут самые теплые чувства и они поженятся. У них родятся два сына - Бетал и Алексей. Дальше обратимся к свидетельствам близких им людей.

Из воспоминаний Нины Вадимовны Павчинской, вдовы Л.С. Решетова.

«Родилась я на Русском острове. Это недалеко от Владивостока. Дед и отец были офицерами. Во время гражданской войны у белых они не служили. Наоборот, симпатизировали красным. Помню (мне было 7 лет), на острове началась паника: идут красные! Недоваренные обеды остались на плитах - все кинулись на пароход, который шел в Японию, На острове осталось восемь семей, в том числе и наша. Мы и встретили красных.

По материнской линии мы принадлежим к старому грузинскому роду Церетели. Были среди них и поэты. В детстве я знала много грузинских слов, мешала их с русскими. Но ни я, ни мои дети в Грузии так ни разу и не побывали. Я считаю своей родиной Дальний Восток, Там провела свое детство, юность. Там началась моя семейная жизнь, родились дети - Бетал и Алеша. Там был расстрелян мой муж Леонид Сергеевич Решетов.

Спустя 53 года я прочитала приговор и как будто заново похоронила мужа. Для меня всю жизнь было загадкой, где он погиб и что ему ставили в вину. И вот сейчас загадка разрешилась. Он приговорен к расстрелу как изменник Родины, и приговор приведен в исполнение.

Однажды в центральной прессе появилась статья, которая называлась «Осиное гнездо». В той статье Леониду Решетову был приклеен ярлык «дальневосточный Радек». После выхода газеты и начался разгром редакции.

Наш младший сын Алеша родился в апреле 1937 года в Хабаровске. Мужа арестовали в октябре.

После статьи в «Правде» сотрудников редакции по очереди стали увольнять, вызывать на бюро горкома. Идет заседание, а «воронок» уже стоит у крыльца. Домой никто не возвращался. Ждали своей очереди и мы. И вот наступил день: вызывают в горком мужа. Ушел, а я не могу найти себе места: вернется - не вернется? И вдруг - возвращается! Тогда я не выдержала и разрыдалась. Он меня успокаивает: кончилось все хорошо. Утром сидим, пьем чай. Еще не верим в свое счастье. Вдруг подъезжает машина, останавливается. Звонок в дверь. Дворник говорит: «Открой!» Я открываю. Входят пять энкавэдэшников. Мужа забирают и увозят. Больше я его не видела.

После ареста я сразу побежала к брату Вадиму. Он сказал: «Я знаю об аресте. Меня уже уволили с работы».

О судьбе мужа я долго ничего не знала. Но однажды увидела: по улице вели колонну арестованных. Мне показалось, что в ней мелькнуло знакомое пальто. Я побежала вслед, но колонна уже завернула за угол и вошла в ворота тюрьмы. Потом я узнала: Леша действительно содержался в этой тюрьме. Не обмануло меня сердце. Но увидеться не пришлось.

В тюрьму я ходила к нему раз в месяц. То есть не к нему, а нам разрешали передавать в конверте немного денег. У них был там ларек, и арестованные могли себе хоть что-то купить. Но не так просто было сделать эту передачу. Очередь была до двух тысяч человек, стояли дня по три, а мороз был дикий. Из окошек тюрьмы шел пар - от дыхания арестованных в камерах. Однажды у меня конверт не приняли. Сказали: «Выбыл». Куда? Неизвестно.

В следующий раз я снова выстояла очередь. Снова отказ. И так несколько раз. Наконец тот, кто принимал в окошечке конверты, меня пожалел и показал мне журнал, где фамилия Решетова была вычеркнута красным карандашом. Больше я о судьбе мужа ничего не узнала. «Отец мой стал полярною землей...» - напишет потом сын.

Меня арестовали в июле 1938 г. Я поняла: значит, следствие по делу мужа закончилось, его признали изменником. Два моих малолетних сына остались с бабушкой - Ольгой Александровной. В тюрьме я пробыла около месяца. В августе нас посадили в товарный вагон и повезли из Хабаровска в Казахстан.

Мы тогда сами не знали, куда нас везут, что с нами будет. В тюрьме нам сказали: «Собирайтесь с вещами!» - и все. Перед отправкой я стала думать, как бы сообщить домой, что меня увозят по этапу. Нас предупредили, что если кто-то попытается передать на волю письмо, то это будет расцениваться как побег и добавят еще два года к сроку. Всех тщательно обыскивали.

И все-таки я рискнула. Написала записочку огрызком карандаша, который у кого-то тайно хранился. У меня был конверт. На нем я написала: «Кто найдет конверт, отправьте по этому адресу». Но как его выбросить на волю?

Привезли на станцию. Тут пришел поезд, который привез уже освобожденных. Один из них смотрит на меня и говорит: «Сейчас ты ягодка, а когда освободят - вот будешь!» - и показал скрюченный палец. Я говорю: «Возьми у меня письмо!» Он пообещал, сказал, что даст знак, когда передать. Нас посадили в вагон, поезд тронулся. Я на ходу бросила письмо. Но оно не долетело, упало на перрон. Переполох начался, поезд остановился, собаки залаяли. Я ни жива, ни мертва. Потом все же решилась в окошко взглянуть. А тот парень стоит, будто газету читает, а сапогом закрыл письмо. Охранники побегали, ничего не нашли. Уже после освобождения я узнала, что мама то письмо получила.

Привезли нас в Карагандинский лагерь - 6,5 тысячи женщин только с Дальнего Востока.

А нас, 400 человек, отправили через год снова по этапу. В Соликамск».

(Запись Н. Христолюбовой.)

После освобождения из лагеря Нина Вадимовна Павчинская, сводная сестра В.В. Павчинского, все время жила на Урале. Ее не стало в мае 1991 года.

Семья Решетовых обосновалась в Пермском крае - Нина Вадимовна забрала к себе сыновей, маму Ольгу Александровну. Жили в г. Березники. Здесь вырастут сыновья Решетова - Бетал и Алексей. Но тень расстрелянного отца как бы прикроет солнце над его семьей. Алексей получит специальность электромеханика и будет трудиться электрослесарем в шахте калийного комбината. Рано начнет писать стихи. Впоследствии станет известным поэтом, посвятит отцу несколько своих стихотворений.

О том, как сложилась дальнейшая судьба Решетовых, рассказывается в воспоминаниях вдовы Алексея Тамары Павловны Катаевой.

«Раз уж речь зашла о родных, следует сказать: баба Оля была наполовину грузинкой и русской, дочь русского офицера Петрова и грузинской княгини Александры Георгиевны Нижарадзе. Муж Ольги Александровны, Павчинский - поляк. Дочь Ольги Александровны, мать Алексея Решетова, Нина Вадимовна Павчинская вышла замуж за Леонида Сергеевича Решетова, русского. Стало быть, в Алеше сошлись три крови: русская, грузинская и польская. А если копнуть глубже - прабабушка Нины Вадимовны, Нина Церетели, была грузинской княгиней, владелицей марганцовых рудников, а прадед, Георгий Нижарадзе - предводитель дворянства в Кутаиси. Из-за этой смеси крови, отразившейся на внешности Алеши Решетова, его как-то в восьмидесятых годах побили, приняв за еврея. Алеша не стал оспаривать своей национальности, защищая, таким образом, всех, кто вызывал у негодяев своей внешностью неприязнь. Он всегда протестовал против любого насилия и несправедливости, беря сторону слабого. На это настраивали его и мысли о своем отце - известном в свое время не только на Дальнем Востоке журналисте (15.02.1910 - 13.04.1938 гг.). В записях Алеши есть и такая: «...Я люблю своего отца больше, чем живого. Но не идут из головы жуткие строчки Юрия Кузнецова: « - Отец! - кричу. - Ты не принес нам счастья!.. - Мать в ужасе мне закрывает рот...» Генетическое сходство Алеши с отцом в характере, поведении проступает, на мой взгляд, во всех переписанных им, с его пометками, письмах отца.

Стихи начал писать рано. Писал не на показ, для себя. Заносил их в тетрадку, которая сохранилась только потому, что его брат Бетал ставил ему отметки за каждый стих. Сам же он намеревался продолжить семейную журналистскую традицию, рано начал сотрудничать с березниковскими и пермскими газетами. Штатным корреспондентом, как члена семьи врагов народа, его не могли взять. По этой же причине и Беталу по окончании школы дали не положенную ему золотую медаль, а лишь серебряную. К слову сказать, Бетал учился в той же школе и у того же классного руководителя, что и наш бывший президент России Б.Н. Ельцин. Алеша лестно отзывался об его отце: много, мол, хорошего сделал тот при строительстве Березников. В дальнейшие планы самого Алеши входило обучение в Литинституте, но только после окончания учебы Беталом. А пока все усилия Нины Вадимовны и его самого были направлены на материальное обеспечение брата. К тому же необходимо было и снаряжение для альпинистских занятий Бетала. Им приходилось очень много работать, забывая о себе.

Бетя повесился в общежитии в день рождения отца, перед самым рождением своей дочери Олеси, накануне получения диплома. Страшное потрясение и огромная неожиданность для семьи! Это событие повлияло на всю остальную жизнь Алеши. Время надежд на будущее рухнуло, планы на учебу в Литинституте ушли в прошлое. Все мысли и действия Нины Вадимовны и бабушки были направлены теперь на то, чтобы не потерять еще и Алешу, испытавшего тяжелейший психологический шок... Он часто проводил дни и ночи на кладбище, на могиле брата. Его поместили в психиатрическую клинику. Дочь Бетала Олеся родилась через три дня после гибели отца. Баба Оля, Нина Вадимовна упросили мать девочки оставить ее пожить у них - для спасения Алеши. Вскоре мать Олеси, Людмила Павловна, вышла вторично замуж за хорошего человека и родила еще дочку - Леру. Олеся осталась в доме Решетовых.

Вся любовь, ранее изливавшаяся на Бетала, теперь оказалась обращена на его дочь. Она стала главным человеком в семье, в центре внимания, заботы всех. Все радовались каждому проявлению ее природных задатков, особенно в рисовании. Она занималась музыкой, английским и французским языками. Долго в семье запретной была тема смерти Бетала. Одной из важнейших тревог было - не передалась бы Олесе от отца тяга к суициду в трудных житейских ситуациях. Жизнь Алеши оказалась поставлена в зависимость от всего этого. Под негласным запретом оказалась даже сама мысль о его женитьбе... пока не вырастет Олеся. Его связи с женщинами за пределами дома терпели, но появление в семье «чужой женщины» исключалось. Пока Олю не поставят на ноги». Сначала Алеша «бунтовал», на какое-то время даже уходил из дома, но чтобы не огорчать родных, во имя памяти брата смирился.

1991 год. Еще одно важное событие. Смерть Нины Вадимовны, с которой у Алеши была глубочайшая связь, прошедшая через всю жизнь, некоторый намек на истоки которой дает запись, сделанная со слов Нины Вадимовны самим Алешей. «Первого апреля 1937 года отец улетел в командировку. Мать - именинница - с утра искупалась. Появился жарок. «За мной придет машина, увезет тебя в больницу, - решил отец. - Если что-то серьезное, я не полечу». Гинеколог сказал: «Рожать будете ровно через месяц. А жар от простуды - ничего страшного». И отец улетел.

А мать свалилась дома с температурой сорок градусов. Втopoгo, а третьего маме стало так плохо, что пять раз вызывали «скорую». Кажется, на седьмой раз завопила сама врачиха - скорей в машину. А машины были тогда не приспособленные, обыкновенные «эмки». Только накинула тужурку. Боялась родить в машине. Привезли в гинекологическое отделение. А там: «Не к нам, у нас тут оборудования нет, несите в родильное». И там: «Не к нам, у нее какая-то зараза! Несите обратно!» «Мы тут бросим!» - взревели санитарки, но все-таки доволокли по этажам до гинекологии. Опустили носилки у дверей, в коридоре. «Не смейте заносить! Я сейчас наведу порядок!» - бросилась куда-то врачиха. И пока она бегала, я родился. В коридоре. У матери оказался тиф.

Сейчас, перебирая в памяти свою жизнь, усмехаюсь иногда: «Ну чего я так торопился? В этот прекрасный мир?»

Дальше судьба семьи Решетовых круто изменилась, планы на последующую жизнь, которая могла продолжиться в Москве, рухнули. Леонида Сергеевича арестовали за участие в антисоветской правотроцкистской организации. 13 апреля 1938 года после мучительных допросов с пристрастием расстреляли. Было ему 28 лет. Бумага из Хабаровска, последняя и самая точная, об этом событии, о стойкости старшего Решетова во время допросов пришла в то время, когда я в очередной paз приезжала к Алеше. Нина Вадимовна и Алеша плакали, не скрываясь. Но он в то же время гордился: отец никого не оклеветал, не признал предъявленное ему обвинение.

Когда-то давно на мой вопрос, каким был Алеша в младенчестве, Нина Вадимовна ответила, улыбаясь: «Жуткий обжора и соня - с трудом отрывала его от груди. Он как чувствовал, что нас разлучат, наедался впрок. И когда за мной пришли, мне пришлось обвязать грудь вафельным полотенцем, чтобы не было грудницы. Так и ушла из дома аж на восемь лет! Оставив двух малышей...».

(Запись И. Христолюбовой).

Биографическая справка

Алексей Леонидович Решетов (3 апреля 1937 года - 29 сентября 2002 года) - российский лирический поэт и писатель.

После окончания школы Решетов учился в Березниковском горно-химическом техникуме и окончил его в 1956 году, получив специальность горного электромеханика. После этого он 26 лет работал на калийном комбинате, где проявил себя квалифицированным специалистом и хорошим организатором, за что неоднократно награждался руководством рудоуправления и предприятия «Уралкалий». Именно в этот период было написано большинство его стихов.

В 1982 году Решетов переехал в Пермь и работал литературным консультантом в Пермской областной писательской организации, продолжая писать стихи. Его книги издавались в Перми и Екатеринбурге В 1987 году, когда он отмечал свой 50-летний юбилей, ему было присвоено звание Почётного гражданина города Березники. За литературную деятельность Решетов был награждён Почётной грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР, а в 1994 году ему было присвоено звание «Заслуженный работник культуры».

В 1995 году переехал в Екатеринбург, а в 2002 году вернулся в Березники, где и скончался. В 2005 году Алексей Леонидович Решетов стал лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Премия была присуждена посмертно за собрание сочинений в трех томах.

Вот что писал Алексей Решетов об отце:

Святой, бесхитростный урок.

* * *

…Кровавая мельница сталинских репрессий унесла в небытие имена многих сыновей и дочерей многострадальной страны. Разверглась бездна, тьмы полна, и поглотила их безвозвратно. Проклятым стало и то время, и его творцы.

Александр Чернявский,

«Тихоокеанская звезда», 20.06.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/doroga_na_golgofua/?sphrase_id=41969

----------------

Дорога на Голгофу. Продолжение

О трагических событиях 30-х годов прошлого века рассказано немало, репрессии обрушились на страну беспощадной лавиной. Неправедные суды, приговоры, расстрелы, лагеря, обездоленные дети, разбитые семьи - все это было в нашей жизни. До сих пор кровавая рана на теле народа не заживает. Не пощадил диктаторский произвол и коллектив хабаровских журналистов. О том, как репрессировали редакторов, сотрудников газеты «Тихоокеанская звезда», было рассказано в прежних моих публикациях - «Ради нескольких строчек в газете», «Дорога на Голгофу» (май, июнь 2012 г.).

Судьба «чистильщика»

Однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок. Незнакомец представился: журналист из Нижнего Новгорода. Рассказал: их газете исполняется круглая дата, готовят к выпуску книгу. В Интернете прочел материалы о «Тихоокеанской звезде», увидел там фамилию одного из ее редакторов - Красильников Геннадий Михайлович. «Это наш человек, толковый был журналист и опытный редактор. Репрессирован в 1938 году, расстрелян и похоронен в Хабаровске…». Попросил подробнее узнать о его судьбе.

Фамилия Геннадия Михайловича Красильникова была мне знакома - его подпись стояла под приказами по редакции 1938 года. Но она быстро исчезла, а куда девался редактор, было непонятно. Надо было искать его следы, возвращаться в те далекие и трагические годы. Началось все в 1935 году. Четвертого февраля бюро Далькрайкома ВКП(б) на своем заседании рассмотрело вопрос о тогдашнем редакторе газеты Иосифе Исааковиче Шацком. В протоколе было записано: «т. Шацкого за плохую работу снять с работы редактора ТОЗ, освободить т. Шацкого от обязанностей члена бюро Далькрайкома ВКП(б)».

Некоторое время Шацкий поработает в хабаровском наробразе, но вскоре уедет в Омск - а у старого бундовца были надежные связи среди газетчиков. Казалось бы, человек избежал злой участи начинавшихся репрессий. Но нет, где-то там, в Сибири, позже его настигает неизбежный арест, скорый приговор - жизнь оборвется. Шацкого можно считать первым редактором «Тихоокеанской звезды» в расстрельном списке.

Новым редактором после него был назначен Василий Олишев, он недолго проработает на этом посту (1935-1936 годы) и благополучно уедет в Москву. Его место в январе 1937-го займет Александр Владимирович Швер (о его судьбе рассказано в главе «Судный день Александра Швера»). 30 сентября 1937 г. в газете «Правда» появится публикация под названием «Кто редактирует газету «Тихоокеанская звезда». По Шверу был нанесен сокрушительный удар, вскоре его арестуют, назовут врагом народа и расстреляют.

В обезглавленную газету был направлен некто Володин, «временно исполняющий дела редактора («врид»)». Он произвел безжалостную чистку кадров, лихо выполнив эту работу. Но скоро был снят с должности. Его и сменил на редакторском посту Геннадий Михайлович Красильников. Вот что удалось узнать о нем. Родился в 1895 году в Нижегородской области. В советское время работал журналистом, руководил газетами Поволжья, его имя упоминается среди редакторов «Удмуртской правды». Первого марта 1938 года Красильников сменил «врида» Ивана Алексеевича Володина. По скупым сведениям, они были хорошо знакомы, оба нижегородские. Не случайно Володин остался заместителем Красильникова. Правда, ненадолго.

Итак, Володин появился в редакции 4 октября 1937 года в качестве временно исполняющего обязанности ответственного редактора (по решению бюро крайкома ВКП(б) от 3 октября). Наверняка этот человек получил «партийное задание» - очистить от контрреволюционных элементов редакцию, усилить бдительность, контроль и т. п.

Но почему же его назначили временным исполнителем? Мол, выполнишь поручение, мы тебя заберем обратно. Куда?

Начал «врид» рьяно, с размахом. Не случайно я назвал его «чистильщиком». В тот же день (4 октября) он издает приказ по редакции, по которому увольняется А.В. Швер («За связь с троцкистско-бухаринскими шпионами и засорение редакции враждебными и политически  сомнительными людьми»); с такими же формулировками он изгоняет из газеты заместителя Швера Кукуя, а зав. отделом международной жизни Лаврова, (он же секретарь парторганизации) - «за примиренческое  отношение к засорению». В дальнейших приказах «чистильщика» той же участи удостоятся журналисты Решетов, Павчинский, Дьяков, Данишевский, Степанов, Житников. Их судьбы были предрешены не без помощи Володина.

Кем же он был, этот «чистильщик», откуда его прислали в газету наводить порядок? Почему так быстро погорел, выполняя неправедное задание? Надо попытаться найти ответы на эти вопросы. Вновь моя дорога лежит в госархив.

Заказываю документы из фондов газеты, крайкома партии, не по одному разу перелистываю толстые канцелярские тетради. Ищу ниточку, потянув за которую, можно было найти искомое. В одной из них нахожу объемный список сотрудников редакции - масса фамилий. Но ни одной из тех, кто мне нужен. Беру в руки очередной том - из фонда личных дел Далькрайкома; взгляд скользит по столбцам фамилий, на разных страницах появляются мои знакомцы: Красильников, Ран, Шацкий, Володин… Неужели они? Тогда почему здесь нет Швера, Кукуя, Решетова? Догадываюсь - двое последних в аппарате крайкома не числились. Но Александр Владимирович Швер был членом бюро…

Заказываю архивариусу нужные мне дела. Приносит штук шесть тощих папок. Первой открываю ту, на которой фамилия Красильникова. И сразу же - разочарование: фамилия, отчество «мои», а вот имя не то. Мне же нужен был Геннадий Михайлович Красильников. Его однофамилиец - из рабочих людей. Почему он попал в эту компанию - не ясно.

Откладываю в сторону папочку с личным делом Шацкого - она мне знакома. (О судьбе этого человека, его работе в «Тихоокеанской звезде» рассказано в прошлых публикациях, в главе «Старый бундовец»).

Беру в руки папку с личным делом Володина Ивана Алексеевича. Его предваряет короткая опись хранящихся документов: личный листок по учету кадров, автобиография, командировочное удостоверение и какое-то «решение».

Начинаю с листка учета и биографии. Первый документ заполнен лично Володиным (это ответы на многочисленные вопросы); подробно изложена автобиография, две страницы машинописи, внизу красивая размашистая подпись Ивана Алексеевича, почему-то красным карандашом. Эту подпись я уже встречал в редакционных приказах, очевидно, нравился Володину мягко пишущий грифель, ярко-красный цвет карандаша. Автобиография написана 17 марта 1937 года.

Почему-то в деле оказалось два идентичных личных листка, заполненных 2 мая 1936 г. и 12 марта 1937 года. Эта шарада скоро станет понятной - тот, кто «собирал» в 50-е годы личное дело Володина, сложил в папку все имевшиеся документы…

Откуда же появился в Хабаровске и кем был Иван Алексеевич Володин? Родился он 16 сентября 1903 года в с. Ляхи Горьковского края в семье рабочего сталелитейного цеха Нижне-Виксунского завода. Отец участвовал в русско-японской и Первой мировой войнах. Четыре года провел в плену в Германии. Домой вернулся в 1919 и пошел работать на завод, в родной сталелитейный цех. Туда же устроился и его старший сын Иван. В семье было четверо братьев.

Автор биографии предусмотрительно пишет: «Из моих родственников нет никого за границей. Также никто  не лишался избирательных прав и не служил у белых». Четыре года трудился в трубопрокатном цехе Нижне-Виксунского завода Иван Володин. Здесь и был он замечен партийными функционерами. В 1924-м его послали на учебу в совпартшколу второй ступени, закончил ее успешно; работал агитпропагандистом на стеклохимическом заводе, откуда был призван в ряды Красной Армии. Служил в Москве, в электротехническом батальоне, отсюда был направлен в школу военно-воздушных сил РККА. На летной практике случилась аварийная посадка, его демобилизовали. Оказался в распоряжении Борисоглебского окружкома партии. За короткое время прошел карьерный путь от заведования совпартшколой до редактора районной газеты. Был направлен на редакторские курсы в Коммунистический институт журналистики (КИЖ).

Вернулся и был назначен редактором городской ежедневной газеты «Колхозная правда» (г. Борисоглебск).

Далее Володин пишет так: «В апреле ЦКВКП(б) в числе «500» направил меня на работу в ДВК, где работаю инструктором крайкома по печати». И дополняет: «Состав семьи: жена и ребенок (4 года). Жена на моем иждивении, происходит из бедной крестьянской семьи. Два ее брата - коммунисты… О своей работе: имею желание закрепить себя на журналистской работе».

Есть в папке и дополнение к  учетному листку, на три его вопроса даны такие ответы: прошел проверку и обмен партдокументов, из партии не исключали, партвзысканий не имеет. Командировочное удостоверение уточняет: ЦК ВКП(б) направляет Володина Ивана Алексеевича в распоряжение Дальневосточного крайкома ВКП (б) для работы редактором Куйбышевской районной газеты (по вашей заявке) 27.IV.1936 г.».

На обороте - короткая запись: «Тов. Володин И.А. удовлетворен командировочными в размере 5462 рубля за счет Наркомпросса».

Последний документ из володинской папки - то самое «решение» о работе тов. Володина И.А. «Утвердить… инструктором отдела печати крайкома партии». Таково решение бюро Далькрайкома ВКП(б) от 26 мая 1936 г.

Рассматриваю крохотную (3х4 см) фотографию Володина на листке учета. Молодое, приятное округлое лицо, целеустремленный  взгляд, короткая стрижка. Угадывается темная рубашка-«кировка». А вот и главная находка володинской папки - на листке с описью документов наискосок крупно написано одно слово: «арестован».

Папка эта собиралась в 1950 году. Понятно, что не все документы в нее попали. Но слово-подсказку кто-то в ней оставил.

Папка с надписью «Ран Хава Мордуховна» оказалась совсем тощей - всего несколько тускло исписанных листков разного цвета с трудом прочитываются. Судьба ее такова. Хава Мордуховна была зачислена в штат «Тихоокеанской звезды» 1 апреля 1938 года. Литературным работником отдела культуры и школ. Такой приказ подписал ответредактор Красильников. А 27 июня он же подписал другой приказ: «Литработник Ран Х.М. с 25 июня отстраняется от работы в редакции».

Это обозначает только одно: два дня назад человек уже был арестован, позвонили и сообщили об этом в редакцию, позже появился приказ.

Хава Мордуховна родилась в Латвии в 1889 году. С 1922 года была членом ВКП(б), состояла в рижской организации, была арестована за принадлежность к партии и осуждена на 4 года. Выпущена под залог. В 1931 года уехала в СССР. В июне 1938 НКВД арестовало ее мужа, А.В. Беляева, заведующего отделом школ крайкома ВКП(б). Вскоре была арестована и его жена. Почему же ее освободили так быстро - в марте 1939 года? Такое случалось, возможно, признали ошибку и человеку повезло. Но трагедия все равно коснулась ее жизни - за время заключения в детском доме умерли ее дети.

После освобождения Х.М. Ран продолжила работу в «Тихоокеанской звезде», заведовала отделом писем. Трудилась в редакции 16 лет, до выхода на пенсию.

По имеющимся у меня сведениям, И.А. Володина арестовали в мае 1938 года. Человеку с такой биографией должны были дать возможность оправдаться. Но не сложилось - в той жестокой истории газеты и ее редакторов уцелеть было невозможно… Володин был осужден, приговорен 7 августа 1938 года и расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1957 году.

Такова судьба еще двух тозовцев.

Четвертая пуля

…Запущенная Володиным чистка штата газеты продолжилась и при Красильникове. Иного быть не могло - он также выполнял установки свыше. Так, уже 17 марта был «отстранен от работы в редакции Алексеев А.Я. (фотокор) в связи с его арестом». А в приказе от 15 мая нахожу единственную запись: «Бывш. заместителя отв. редактора И.А. Володина с работы в редакции отстранить с 13 мая». Роковым становилось слово «отстранить» для тех, кому оно адресовалось.

Через десять дней Красильников снова подписывает приказ в две строки: «Бывшего ответсекретаря редакции Полянского С.А. отстранить от работы в редакции с 25 мая 1938 г.». 23 мая его наверняка арестовали, а спустя два дня уволили… В июне «отстраняется от работы» литсотрудник Х.М. Ран.

Вначале июля наступит очередь и самого Г.М. Красильникова, ответственного редактора газеты. Почти все они, начиная с «несправившегося с работой» Шацкого (возможно, репрессии настигнут его в Омске или Москве), расстрелянных Швера и Кукуя, все эти и другие тозовцы получат в лучшем случае лагерные сроки, в худшем - будут расстреляны. Красильникову почему-то дадут несколько дней свободы после увольнения 8 июля. Его арестуют 15 июля, военная коллегия Верховного суда 16 сентября объявит приговор, обвинив Красильникова по статье 58-1а-8-11 УК РСФСР. Расстрелян 19 сентября 1938 года, похоронен в Хабаровске.

Почему так быстро оборвалась жизнь этого талантливого журналиста, способного организатора газетного дела? Полагаю, этому способствовали обстоятельства, сложившиеся в коллективе газетчиков. Красильников стал их жертвой. Прежний обширный опыт журналистской работы позволял ему достаточно быстро увидеть недостатки в работе тозовских  журналистов и полиграфистов (это был единый коллектив), он начал их устранять, закрывать имевшиеся прорехи. За короткий срок (с 1 марта по 5 июля 1938 г.) Геннадий Михайлович вменил в обязанность сотрудников редакции проверять действенность газетных публикаций и тех писем, которые направлялись на места для принятия мер, по-новому строилась работа с нештатными авторами газеты. Детально были разработаны гонорарные тарифные ставки по всем жанрам - от передовой статьи до заголовка.

Александр Чернявский

(Продолжение в следующих номерах).

«Тихоокеанская звезда», 25.09.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/doroga_na_golgofu_prodolzhenie/

----------

Дорога на Голгофу. Продолжение

(Окончание)

Самая высокая оплата гонорара выделялась на художественные очерки, рассказы (от 100 до 200 рублей), стихотворная строка оценивалась в полтора-два рубля. Отделы, качественно выполнявшие месячные планы, получали премии до 500 рублей. Была разработана система подготовки выпуска и оформления газетных материалов; повысились требования к корректорам. Иные новшества ответредактора сегодня взывают улыбку. Но они объяснимы - коллектив попал под пресс репрессий и понес существенные кадровые потери. А кадры посылали сюда из Москвы, Поволжья для усиления газетного дела. Красильников чувствовал кадровую уязвимость коллектива, в своих приказах он обращал внимание на ошибки сотрудников, объявлял выговоры виновникам, предостерегал. Пытался усилить, образовать журналистский коллектив - при нем в редакции начали работать Петр Комаров, Юлия Шестакова, Федор Шабанов, Вадим Павчинский. Были организованы курсы повышения квалификации сотрудников (их вела Шестакова).

Избежать «проколов» все же ему не удалось. Вот один пример. В «Листке объявлений» за 24 мая 1938 г. был допущен обычный газетный ляп, на который Красильников откликнулся приказом, объявив выговор виновникам. Этого оказалось мало, и скоро было проведено «специальное расследование и выявление конкретных виновников в допущении политической ошибки». Это цитата из акта расследования, которое провел некто Молчанов. Вот что он обнаружил.

«Первый конкретный виновник - линотипист тов. Госьков, который набрал это объявление и исказил слово «изобретатели» на «избиратели». Хотя в оригинале четко и ясно было напечатано на машинке «изобретателей».

При разговоре с т. Госьковым я пытался вызвать его на откровенный разговор и получить исчерпывающий ответ, при каких обстоятельствах и по какой причине он мог допустить такое грубое извращение слова. Линотипист Госьков показывает: «Набирал это объявление 20 мая, когда набираешь объявления, то ежеминутно приходится переключаться на другие работы, т. е. набор заголовков, правка корректуры и полос… В настоящее время при наборе в каждом оригинале по нескольку раз встречается слово «избиратели», и я механически набрал «избиратели» вместо «изобретатели».

Казалось бы, линотипист признал свою ошибку. За что редактор Красильников объявил ему и корректору Абрамовой выговоры. Но «ревизор» Молчанов посчитал, что одного Госькова мало, вторым виновником он называет корректора Абрамову, которая «не имела никакого права читать какую-либо заметку без оригинала». Молчанов пишет в акте: «Корректор тов. Абрамова - читавшая это объявление, закрепила ошибку, тем самым усугубила свою вину, за что должна понести большую ответственность, чем линотипист Госьков».

Проверяющий нашел и третьего виновника допущенной газетой «политической ошибки». Им стал заместитель директора тозовского издательства Россихин, который по доносу Молчанова «провертывал эту работу, сам бегал в Крайлит (цензурный орган. - А.Ч.), собственноручно наложил подпись и разрешил печатать, но не удосужился послать оттиски полос ревизионному корректору, ответственному секретарю, редактору тов. Красильникову».

«Тов. Россихин, - резюмировал Молчанов, - является самым основным, конкретным виновником, который скомкал все это дело горячкой и спешкой, самостоятельно, без ведома редакции выпустил этот листок объявлений за 24 мая, за что к нему должны быть применены самые строгие меры партийного и административного взыскания».

Акт расследования был составлен в июне. Красильников объявил Россохину выговор, корректору Абрамовой наказанием стал уже строгий выговор (позже приказ будет отменен). Своим приказом Красильников запретит выпуск листка без редакторской подписи. Что стало с фигурантами расследования, допустившими «политическую ошибку» в обычном тексте объявления? Линотипист Госьков был прощен, корректор Абрамова, добившись отмены строгого выговора, продолжала работу, была назначена даже старшим корректором. А вот Россихину не повезло, в июле он лишился своего поста и наверняка познал строгие меры тогдашнего «партийного взыскания».

8 июля 1938 года Геннадий Михайлович Красильников был освобожден от обязанностей ответредактора «Тихоокеанской звезды», 15 июля его арестуют, а 16 сентября расстреляют по беспощадно-зловещей 58-й статье. Вот ее содержание.

Первый советский Уголовный кодекс России был принят 26 мая 1922 года, в июне он вступил в силу, действовал с изменениями и дополнениями до февраля 1927 года, когда был принят новый Уголовный кодекс РСФСР. Но и после этого он дополнялся и уточнялся не единожды. В частности, перечень подпунктов статьи 58-1 был обновлен в 1934 году.

Статья предназначалась «для противодействия контрреволюционной деятельности». Вот как определялось это понятие: «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и… правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской ревлюции».

Так жестко декларировалась статья - новичок в российском уголовном кодексе. Хотя она была всего лишь преемницей прежних наказаний.

Кто-то подсчитал: по 58-й статье и соответствующим ей статьям в уголовном законодательстве других республик до 1953 г. было осуждено 3780000 человек.

Геннадий Михайлович Красильников обвинялся по этой «популярной» статье: 58-1а-8-11. Что обозначали эти пункты?

Пункт 1а - измена Родине: расстрел с конфискацией имущества или 10 лет с потерей всего, что было до этого нажито. «Расшифровка» пункта 8 такова: террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций; наказание аналогично статье 58-2.

(«Вооруженное восстание или вторжение с целью захватить власть: расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и лишением гражданства»…).

Пункт 11 наказывал за «всякого рода организационную деятельность, направленную к подготовке или совершению преступлений.

Редактора Красильникова приговорили, образно говоря, к двум расстрелам и… последующему контрольному выстрелу.

Девять из четырнадцати пунктов 58-й статьи Уголовного кодекса не исключали высшей меры - расстрел. Последний, 14-й пункт был добавлен к ней в июне 1937 года. Зачем он понадобился? На тот случай, если в других не было смертельного наказательного повода: «Контрреволюционный саботаж, т. е. сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно  небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой лишение свободы не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до расстрела с конфискацией».

Можно было взять просто на улице любого гражданина, «пришить» ему эти туманные формулировки и пустить его в расход.

В уголовных кодексах других союзных республик СССР были аналогичные статьи. В частности, в Уголовном кодексе Украинской ССР ей соответствовала 54-я статья.

Статья 58 применялась также за пределами СССР. В советской оккупационной зоне Германии советские граждане подвергались арестам по подозрению в шпионаже и могли быть осуждены на основании статьи 58 советского Уголовного кодекса. В специальных лагерях НКВД в Баутцене 66% заключённых относились к этой категории.

После осуждения сталинизма Н. Хрущёвым текст был значительно изменён. 25 декабря 1958 года были приняты «Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», и республиканские уголовные кодексы начали приводиться в соответствие с ними. В Уголовном кодексе, который начал действовать в РСФСР с 1 января 1961 года, глава «Государственные преступления» содержала статьи с 64-й по 88-ю и делилась на две части: «Особо опасные государственные преступления», в которые входили измена Родине, шпионаж, террористический акт и т. д., и «Иные государственные преступления», такие как нарушение национального и расового равноправия, разглашение государственной тайны, бандитизм и т. д.

Действующий Уголовный кодекс Российской Федерации был принят Государственной думой 24 мая 1996 года, подписан президентом 13 июня 1996 года и вступил в силу с 1 января 1997 года, сменив Уголовный кодекс РСФСР, применявшийся до тех пор.  

В нем есть статьи, которые фактически являются «наследниками» той, пресловутой 58-й статьи. Например - статья  280. И последние выступления оппозиции призывали к отмене этой статьи, как средства для подавления инакомыслия.

Уцелевший Калинников

...Восьмого июля 1938 года ответственным редактором «Тихоокеанской звезды» был назначен Трофим Георгиевич Калинников, 17 июля он подписывает приказ, в одном из его параграфов есть лаконичная строка: «Освободить от работы с 8 июля с. г. Красильникова Г.М.». Целую неделю после этого он еще был на свободе, возможно, пытался выяснить причину своей отставки, каким-то образом обезопасить себя от надвигавшейся беды. Тщетно - через два месяца, 16 сентября 1938 года, оборвалась его жизнь.

Калинников был одним из двух редакторов газеты, кому повезло - их не арестовали, они избежали репрессий. Это сменивший в феврале 1935 года Шацкого Василий Олишев и упомянутый Калинников, принявший газету после Красильникова. Судьба их такова: Олишев в 1936 году уедет в Москву, будет участвовать в составлении многотомной «Истории КПСС»; тридцатилетнего Калинникова в группе партийных работников направят из Москвы на Дальний Восток, «Тихоокеанскую звезду» он будет возглавлять с 1938 по 1943 год. Оба напишут небольшие воспоминания по случаю 50-летнего юбилея газеты.

«В нашем коллективе было немало талантливых журналистов и даже литераторов, - вспоминал Олишев. - Нельзя не отметить добрым словом Иосифа Шацкого, работавшего редактором «Тихоокеанской звезды» в 1932-1934 годах. Он привлек к работе в газете много способных газетчиков и сплотил их в хороший творческий коллектив. Он способствовал росту таких способных журналистов, как Кулыгин, Фетисов, Шишакин… Фетисов был во время войны корреспондентом последних известий на радио в Москве и погиб при выполнении задания редакции в партизанском отряде… В «Тихоокеанской звезде» вырос Дмитрий Нагишкин, ставший впоследствии писателем. Проявлял себя незаурядным фельетонистом Сергей Полянский. Активной силой в коллективе газеты были питомцы Всесоюзного коммунистического института журналистики Гавриил Виноградов, Леонтий Агафонов, Михаил Черноброд, Александр Харин…».

А вот что писал о том времени Трофим Калинников: «В день прибытия в Хабаровск нас пригласили в Далькрайком. После непродолжительной беседы секретарь крайкома партии обратился ко мне:

- Известна ли вам обстановка в редакции?

- Только в общих чертах - ответил я.

- Там у нас не все в порядке. Вам надо сегодня же приступить к работе.

Из краевого комитета я сразу же отправился на улицу Калинина, представился редакционному коллективу и, как говорится, не переводя дыхания, начал читать статьи, заметки, отбирать клише для очередного номера…

На следующий день стал знакомиться с людьми. Дела в редакции действительно оказались не блестящими. После Олишева, уехавшего в Москву, в течение года сменилось три редактора (Швер, Володин, Красильников были арестованы и расстреляны. - А.Ч.).

По известным обстоятельствам того времени вслед за редакторами освобождалась и часть рядовых сотрудников (Б. Кукуй, Л. Решетов, П. Житников, Е. Данишевский, И. Степанов, Б. Сизов были расстреляны этот список неокончательный, сотрудники редакции Пушкарева, Маймистрова, Тышкевич, Кабанов, Хорошаев и другие осуждены на различные строки. - А.Ч.). Все это лихорадило редакцию, отражалось на содержании газеты. Надо было приободрить людей, вселить в них уверенность, вызвать творческую инициативу. С этого и пришлось начинать нелегкую редакторскую работу.

Вскоре коллективу пришлось держать серьезный экзамен. В конце июля начались события на озере Хасан. Когда пришла весть, что на нашу священную землю напали японские самураи, люди в редакции словно преобразились. Они трудились без сна и отдыха по нескольку суток подряд. Приходилось насильно отправлять сотрудников домой, чтобы они немного поспали, набрались сил… в те дни нас буквально завалили телеграммами из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Тбилиси и других городов с просьбой передать подробные корреспонденции о том, что происходит на Хасане. Текст диктовали на машинки и отправляли в несколько адресов». (На Хасане находился корреспондент газеты Петр Чередниченко. - А.Ч.).

* * *

Репрессивный мартиролог людей, работавших в «Тихоокеанской звезде» в роковые тридцатые годы прошлого века, еще неполон. Не все имена репрессированных тозовцев нам известны, неводомы судьбы тех, кого  отправляли в мрачную страну по имени «Гулаг». Выжили они там? Если и выжили - то немногие. Куда и почему, к примеру, без вести исчез репортер газеты Е. Шиманчик (Ефим? Евгенин?)? Что стало с осужденной на восемь лет лагерей корректором Софьей Владимировной Маймистровой, ее коллегой Пушкаревой, журналистами Б.И. Тышкевич, Н.Е. Фурмановым, И.А. Степановым? В списке репрессированных также Р.А. Хороршаев, В.К. Чернышов, Е.М. Явнова, И.Е. и Г.И. Добролюбовы, Г.К. Кабаков, В.К. Никитенко… Что с ними стало?

Более полным выглядит «расстрельный список». В нем - четыре главных редактора газеты: И.И. Шацкий, В.А. Швер, И.А. Володин, Г.М. Красильников, их заместители Б.Я. Кукуй, Е.С. Данишевский, очеркист Л.С. Решетов, писатели Е. Титов, П. Кулыгин, работавший здесь зав. отделами В. Батманов, П. Житников, литературный секретарь Б. Сизов. Поиск надо продолжать, поставим пока в конце текста не точку - отточие…

Александр Чернявский,

«Тихоокеанская звезда», 26.09.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/doroga_na_golgofu_prodolzhenie1/

------------

Ради нескольких строчек в газете

«Тихоокеанская звезда»… Под таким названием газета стала выходить в Хабаровске со 2 июня 1925 года. До этого ее предшественницы (под другими названиями) выходили в Верхнеудинске (Улан-Удэ) и Чите. В Хабаровске редакционный архив сохранился, начиная с 1930 года, в довольно скромном виде. То, что было с газетой до этого, надо искать в других местах.

Перелистывая папки с приказами, я искал за казенными строками «принять», «уволить», «объявить»… и т. д. приметы живой жизни людей.

Бундовец Шацкий

Между листами книги приказов довольно часто встречаются вложенные заявления, просьбы и многое другое. Вот пожелтевший, с выцветшими чернилами листок, написанный некоей Новиковой. В тексте - отголосок какой-то личной драмы, похоже, любовной или семейной, - шесть лет работы в редакции и вопрос со слезами: «неужели должны быть вычеркнуты из моей жизни?» Обида гложет человека и не дает четко высказаться. На обороте - резолюция редактора А. Швера: «От работы освободить. Разъяснить, что она может устроиться в любой другой организации, к ней лично никаких обвинений не инкриминируется».

Не виноватая, но увольнять надо… Так посчитал редактор.

В мае 1931 ответредактор Л. Паперный утверждает структуру редакции: 6 отделов, художник, тех. работники, контора, журнал «Рабселькор ДВ». Всего 52 человека.

А вот и первый «разоблачительный» приказ, подписанный заместителем редактора Арк. Кимом. В нем говорится, что «по полученным редакцией из авторитетных источников сведений в 1925 году заместитель зав. сельхозсектором редакции Зыков работал в газете «Красный Крым (г. Симферополь. - А.Ч.) под фамилией Ярко. Выдавал себя за члена ЦК комсомола, был арестован и посажен в дом заключения. По собственному заявлению он дважды исключался из партии и высылался из Москвы за активное участие в контрреволюционных группировках «Рабочей правды» (?) и троцкизма… За время работы в «Тихоокеанской звезде» делал неоднократные попытки дискредитировать коммунистов, возглавляющих отдельные сектора. Считая себя «незаменимым» журналистом, он относился недобросовестно к поручениям, к основной своей работе… сотрудничал в двух других газетах… Исходя из этого и считая невозможным дальнейшее оставление активного участника контрреволюционной группировки «Рабочей правды»… тов. Зыкова считать уволенным от работы с 28 марта 1931 г. с сообщением о всех его поступках».

Как видите, «троцкистов», будущих «врагов народа», еще не расстреливали. Пока от них избавлялись. Но брали на заметку - для будущего. Потом пригодится.

В конце того года на должность художника редакции был зачислен Д.Д. Нагишкин.

С 22 сентября 1931 года газета переходит на «непрерывный выпуск» - это означает 6 номеров в неделю. Рабочая неделя становится шестидневкой, а рабочий день сокращается на 30 минут.

В начале января 1932 года освобождается от работы третий по счету отв. редактор по фамилии Зорин Д.Ф. С 11 января им становится И.И. Шацкий. Первым приказом своим помощником (заместителем) он назначает П.Г. Кулыгина. 30 января в штат зачисляется А.П. Гайдар - разъездным корреспондентом с окладом в 300 рублей и с обязательством давать в газету четыре очерка в месяц.

С 1 февраля заведующим сектором международной политики становится Е.И. Титов (оклад равен гайдаровскому). В середине марта репортером утверждается совсем молоденький Виктор Королев, тот самый, которому Шацкий поручил встретить с ночного поезда Гайдара. Но парень в ожидании запоздавшего поезда крепко уснул в редакторском кабинете. Гайдар сам добрался до редакции и разбудил паренька. Именно Королев спустя много лет напишет воспоминания о Шацком, Гайдаре, Кулыгине и других.

Упоминание о «вредителях» все чаще встречаются в документах 1933 г. Вот объявляется строгий выговор двум сотрудникам за то, что при верстке «перепутали материалы процесса вредителей». Совсем не повезло некоему Некрутюку (инициалы в приказах обычно отсутствуют). Его послали с заданием в с. Некрасовку, чтобы разобраться с жалобой здешнего жителя Марфутина о его якобы неправильном раскулачивании. В ноябре 1932 года газета напечатала материал Некрутюка, который оправдывал некрасовца. Грозный приказ появился почему-то только в апреле 1933 года. «В настоящее время совершенно точно установлено (кем установлено - понятно), что помещение этого письма было ошибкой. Марфутин оказался не только явным кулаком, эксплоататаром, но и руководителем контрреволюционной группировки. Тов. Некрутюк проявил совершенно недопустимую для работника партийной печати классовую слепоту… все «расследование» свел к обсуждению дела на собрании (в присутствии Марфутина), грубо обманул редакцию органа краевого комитета партии.

За проявленную классовую слепоту, за недобросовестное выполнение серьезнейшего задания и обман редакции тов. Некрутюк с работы в редакции «Тихоокеанской звезды» увольняется…»

Как сложилась судьба Некрутюка, удалось ли ему избежать злой участи массового террора, но фамилия его из редакционных приказов исчезла. А вот «раскулаченный» Марфутин наверняка попал в жернова смерти.

Долгое время в редакции трудился на разных должностях опытный журналист Евгений Шиманчик. Нелегкой была его судьба - его перебрасывали из отдела в отдел, гоняли по командировкам, его имя часто упоминалось в редакторских приказах. Вот один из них (№166 от 11 ноября 1933 г.) «Увольняется с работы в редакции зав. транспортным отделом Е. Шиманчик в связи с установлением его полуторагодичной службы в белой полиции…»

Каким образом Шиманчик добился реабилитации, установить не удалось. Но в феврале 1934 г. он был восстановлен на работе в редакции.

Не один раз над головой Шиманчика гремели грозы, но каким-то образом он сумел уцелеть в этой жестокой круговерти тогдашней жизни. До 1937 года - тогда началась массовая чистка журналистских кадров, аресты, расстрелы (об этом речь впереди), и Евгений Шиманчик бесследно исчез во время массовых репрессий.

Новый редактор, посланный возглавлять нашу газету из Архангельска, пока по неизвестным мне причинам оставил эту должность осенью 1934 года. Поскольку он был из числа старых большевиков, годами упорно расшатывающих Россию, самодержавие, то очевидно сказался его возраст и заслуги. Надо было отдохнуть старику. Возможно, были другие причины.

После себя Шацкий оставил любопытный документ. Это приказ, подписанный сразу после вступления в должность, который вызвал интерес у тогдашних сотрудников газеты. Ответственный редактор (И.И. Шацкий), его заместители и заведующие ведущими отделами получали одинаковую заработную плату, но оклад художника превышал редакторский на пятьдесят рублей.

Все написанное выше о Шацком было навеяно воспоминаниями о нем тех, кто работал с этим редактором. Писались они во второй половине 60-х годов прошлого века, когда готовилась к изданию книга, посвященная 50-летию «Тихоокеанской звезды» («Время. Газета. Люди», 1970 г.). В этих заметках по памяти Шацкий выглядел весьма достойно: это был опытнейший редактор и хороший человек.

В принципе, все так, очевидно, и было. В поисках материалов о дальнейшем фигуранте газетных репрессий, редакторе нашей газеты А.В. Швере в госархиве края я наткнулся на тощую папку зеленоватого цвета. Это было личное дело И.И. Шацкого. (Ни фамилий Титова, Кулагина, Батманова и искомого мною Швера в архиве отыскать не удалось - расстрельные дела по-прежнему хранятся в подвалах других ведомств). А вот папка Шацкого оказалась любопытной.

Иосиф Исаакович Шацкий-Гольдин родился в 1893 году в Белоруссии, в еврейском местечке, в семье народного учителя, получил здесь среднее образование и поступил на физмат Харьковского университета. В раннем возрасте стал участником подпольной революционной работы. С 1916 по 1920 год состоял во Всеобщем еврейском рабочем союзе - Бунд. Это была своеобразная еврейская социалистическая партия, существовавшая в России, Польше и Литве с 90-х годов XIX века до 40-х годов ХХ века. Бунд претерпел тернистый путь - от потери самостоятельной идеологии до союза с меньшевиками и большевиками. Идеология Бунда была противоречивой, неустойчивой. В 1921 году на территории России Бунд самоликвидировался. Что, по-видимому, спасло жизнь Шацкому.

Он участвовал в боях Первой мировой и гражданской войн (красноармейцем). Судьба Шацкого сложилась удачно. В начале 20-х годов он стал замредактора журнала «Красная печать», затем редактировал областные газеты в Новосибирске, Архангельске, Хабаровске и возможно в Омске, Ташкенте.

В одном из протоколов заседания комиссии по проверке членов и кандидатов РКП(б) от 8 сентября 1924 года есть такая запись: «Слушали - постановили - Шацкого-Гольдина И.И. 1893 г. р. считать проверенным в партии с 1920 г.» В другой характеристике читаем: «Предан делу рабочего класса, хорошо подготовленный маркист».

Словом, переродившийся в большевика бундовец твердо встал на редакторскую тропу. Не случайно он был послан в Хабаровске с группой опытных журналистов поставить на ноги, вправить мозги молодой и неопытной газете.

Все же удержаться долго в редакторском кресле хабаровской газеты ему не довелось. 8 февраля 1935 года Шацкий подписал свой последний приказ по редакции: «С 9 февраля с.г. передаю исполнение обязанностей редактора тов. Олишеву, назначенному решением бюро крайкома ВКП(б) ответственным редактором «Тихоокеанской звезды».

Чем был вызван такой странный приказ? Ответ на этот вопрос я нашел в самом конце тощей папки с личным делом Шацкого. Вот несколько документов из нее.

Выписка из протокола №80 заседания бюро Далькрайкома ВКП (б) от 4/II.1935 г.

«Редакция «ТОЗ», тов. Ошиеву, т. Шацкому, культпром.

О т. Шацком.

1. т. Шацкого за плохую работу снять с работы редактора ТОЗ.

2. Утвердить редактором ТОЗа т. Олишева.

3. Просить ЦК утвердить пункт 1-й и 2-й.

4. Зам. редактора ТОЗ утвердить т. Вольховского.

5. Освободить т. Шацкого от обязанностей члена бюро крайкома ВКП (б).

6. Ввести т. Олишева кандидатом в члены бюро крайкома ВКП (б).

Секретарь Далькрайкома ВКП(б)Самойлов».

А 19 апреля бюро крайкома утверждает т. Шацкого заместителем заведующего Хабаровским горОНО. Почти через год бюро Далькрайкома удовлетворяет просьбу некоего «т. Таль об откомандировании т. Шацкого в Омск на газетную работу». Этот документ адресован в Омский обком.

Очевидно, Шацкий, привыкший к редакторской синекуре, нашел в Омске нужных людей, которые похлопотали за него…

Теперь можно догадаться, к кому уезжал из Хабаровска наш П.Г. Кулыгин - к Шацкому, конечно, давнему приятелю и наставнику, наверняка ставшему одним из руководителей здешней областной газеты.

Василий Олишев провел на Дальнем Востоке около четырех лет - с тридцать третьего по тридцать шестой. Вначале работал заместителем начальника политсектора крайземуправления, а затем - ответственным редактором нашей газеты. После возвращения в Москву стал членом редколлегии V тома «Истории КПСС». Годы правления Олишева газетой ничем особым не примечательны, подписанные им приказы носят рутинный управленческий характер: кому-то повысить зарплату, кому-то объявить выговор, отправить в командировку и т. д. В апреле 1935 года он принял на работу В.В. Павчинского выпускающим газеты. Издал, правда, один «репрессивный» приказ: уволил с работы репортера Каца «за дискредитацию звания советского журналиста, за желтые методы работы, рвачество и хлестаковские выходки».

Следующий параграф приказа №22 гласил: «Уволить с работы по редакции Иорданского за разложение и потерю бдительности».

Управлял газетой Василий Олишев недолго. «Среди журналистов нашей газеты выделялся Николай Потапов, работавший впоследствии редактором «Последних известий» на Всесоюзном радио, заведующим редакцией информации ТАСС, - напишет позже Олишев. - Прекрасно проявил себя молодой журналист Евгений Склезнев, выросший затем в известного литератора. В «Тихоокеанской звезде» вырос Дмитрий Нагишкин, ставший впоследствии писателем. Проявлял себя незаурядным фельетонистом Сергей Полянский, работавший многие годы корреспондентом «Известий».

Назовет редактор Олишев и других своих коллег - Г. Виноградова, Л. Агафонова, А. Харина, М. Черноброда.

«Чистильщик» Володин

1936 год не нанес особого урона коллективу редакции. Наступал жестокий и кровавый 1937-й. В самом начале его покинет пост редактора Олишев. «С сего числа (22 февраля 1937 г.) вступил в исполнение обязанностей ответственного редактора газеты «Тихоокеанская звезда».

Основание: постановление ЦК ВКП(б) от 16 января и постановление Далькрайкома от 4 февраля 1937 года» - этот бодрый приказ напишет на себя новый редактор Александр Владимировч Швер - одна из самых трагических фигур руководителей газетного коллектива 30-х.

Мне пришлось не единожды перечитывать папку редакционных приказов за 1937 год. Их содержание постепенно нагнетало чувство тревоги, формулировки приобретали жесткость, напряженность. Папка казалась мне горячей, обжигающей пальцы.

Вот некоторые из «циркуляров» Швера. «Члена редколлегии Файна А.Ф., исключенного из партии как двурушника, отстранить от работы в редакции»; «объявить ответственному секретарю т. Сизову Б.Ф. выговор в приказе» (за публикацию «вредной статьи»); немного спустя читаю новый приказ Швера: «Сизова Б.Ф. уволить с 11 сентября с работы в редакции, как разоблаченного врага народа». Далее: «Уволить с работы Кужелева за протаскивание в газету ложного материала». Кужелев пишет Шверу объяснительную, пытается оправдаться. На ней редакторская резолюция: «уволить тов. Кужелева в связи с ликвидацией занимаемой им должности». Какую должность Кужелев занимал, я не смог установить, но разоблачал он в своих публикациях «вредителей».

Думаю, это была одна из последних подписей Швера на документах. 4 октября 1937 года будет издан роковой для Александра Владимировича приказ под №142. Приведу его полностью.

«Приказ по редакции «Тихоокеанская звезда», 4 октября 1937 г. №142, гор. Хабаровск.

1. Бывшего редактора газеты Швера, за связь с троцкистско-бухаринскими шпионами и засорение аппарата редакции «Тихоокеанской звезды» враждебно и политически сомнительными людьми уволить из аппарата с 4 октября с.г.

2. Кукуя - заместителя редактора газеты за связь с врагами народа, за засорение аппарата враждебными и политически сомнительными людьми из аппарата уволить с 4 октября с. г.

3. Лаврова - заведующего отделом международной информации за проявленный либерализм к зажимщикам самокритики, за примиренческое отношение к засорению аппарата редакции враждебными и политически сомнительными людьми уволить из аппарата с 4 октября с.г.

Врид. ответ. редактора «Тихоокеанской звезды» И. Володин».

Кто же такой Володин? Его появление в редакции подтверждено таким документом: «На основании решения бюро крайкома от 3/Х.37 вступил во временное исполнение обязанностей ответ. редактора. ВРИД ответредактора ТЗ - Володин».

Наверняка это был один из партийных функционеров. Скорее из состава Далькрайкома ВКП (б). Послан он был в газету для того, чтобы провести капитальную чистку журналистских рядов. «Вридовец» рьяно взялся за дело.

В день вступления он издает еще один приказ, затем следующий, следующий… Суть их параграфов карательная: «Кукуя - заместителя редактора газеты за связь с врагами народа, за засорение аппарата враждебными и политически сомнительными людьми из аппарата уволить». Литературного секретаря редакции Дьякова (к этой фамилии мы обязательно вернемся), «приглашенного ныне разоблаченным «Правдой» (обзор от 30/IX.37) Швером с работы в редакции уволить».

С похожими формулировками Володин изгнал из редакции заведующего отделом международной информации Лаврова, очеркиста Л. Решетова, журналистов Г. Виноградова, В. Павчинского, Е. Данишевского, П. Житинкова, зав.

сельхозотделом Степанова и других. Не все из уволенных сдавались без боя. Так, В.В. Павчинский добился своей реабилитации (обвинялся «за связь с врагом народа П. Решетовым»). Приказ о его увольнении Володину пришлось отменить, восстановить на работе, зачислить художником отдела иллюстраций. И даже оплатить вынужденный прогул «за один месяц из расчета среднего месячного оклада»). Безработным Павчинский был более трех месяцев.

Была также изменена формулировка приказа об увольнении Дьякова, который вернулся в Сталинград и оттуда подал жалобу. В новом приказе он уволился якобы по собственному желанию.

Но подписывал его уж не ВРИД Володин, а новый редактор Г.М. Красильников, назначенный 2 марта 1938 года.

Свергнутого Володина вначале он назначает своим заместителем, но уже в мае отстраняет от работы в редакции. Геннадий Михайлович Красильников рулить газетой будет недолго. Но успеет принять на работу П.С. Комарова, Ю.А. Шестакову.

Сменит его в июле 1938 года тридцатилетний редактор - долгожитель Трофим Георгиевич Калинников, приехавший из Москвы в составе группы партийных работников. Вот что он вспоминал: «Дела в редакции оказались не блестящими. После Олишева, уехавшего в Москву, в течение года сменилось три редактора.

Александр Чернявский,

(Продолжение следует).

«Тихоокеанская звезда», 24.04.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/radi_neskolkikh_strochek_v_gazetegh/?sphrase_id=41970

----------------

Ради нескольких строчек в газете

(Продолжение).

По известным обстоятельствам того времени вслед за редакторами освобождалось и часть рядовых сотрудников. Все это лихорадило редакцию, отражаясь на содержании газеты.

Надо было приободрить людей, вселить в них уверенность, вызвать творческую инициативу. С этого и пришлось начинать нелегкую редакторскую работу». Калинников начал комплектовать штат. Он проработал в газете почти пять лет и немало сделал для ее становления. Сменит его в 1943 году Алексей Васильевич Гребнев.

Судный деньАлександра Швера

Вернемся в 1937 год, к судьбам редактора Швера и литературного секретаря редакции Бориса Дьякова. Два эти человека давно и хорошо знали друг друга, в их взаимоотношениях угадывалось временами даже некое подобие дружбы. Оба приехали в тот давний 1937 год в Хабаровск. Один - за смертью, другой - за противоречивыми поступками дальнейшей своей жизни.

Сведения о пребывании Швера в Хабаровске оказались скупыми, если не сказать - скудными. Оказался он здесь благодаря покровительству и тесным связям с Иосифом Михайловичем Варейкисом. Это был опытный партработник, член РСДРП с 1913 года, большевик. Вел партработу в Подмосковье, не раз арестовывался. С 1918 года его карьера поползла вверх - Варейкис занимал руководящие посты в Донбассе, Киеве, Баку, возглавлял ряд обкомов, с 1930-го - член ЦК ВКП(б). В 1934-1936 годах возглавлял Воронежский, затем Сталинградский обкомы партии. Здесь и произошла встреча со Швером и позже - с Дьяковым. С 1 января 1937 г. Варейкис был назначен первым секретарем Дальневосточного крайкома партии. В октябре был арестован, а 29.07.1939 г. приговорен к смертной казни и расстрелян. Реабилитирован и восстановлен в партии в 1956 году.

Наверняка он и позвал Швера в Хабаровск на должность редактора газеты. Тот, в свою очередь, пригласил Дьякова. Основания для такой должности у Швера были веские.

В Ульяновске на углу улиц Федерации и Красногвардейской сохранилось двухэтажное каменное здание постройки шестидесятых годов позапрошлого века. Числилось оно за симбирским мещанином Горягушниковым. Здание горело, но было восстановлено. В 1914 году домик арендовал под свою аптеку провизор В.О. Швер. Спустя три года он покупает особняк. Известно, что с 1914 по 1926 год в доме отца жил партийный деятель, журналист, редактор газет «Известия Сибирского Совета», «Пролетарский путь», «Красная жатва», «Наше дело» и других изданий Александр Владимирович Швер (1898-?).

И.М. Варейкис с 1928 по июнь 1935 г. возглавлял обком Центрально-Черноземной (позже Воронежской) области, затем Сталинградский крайком. Так вот редактором воронежской газеты «Коммуна» при Варейкисе стал Александр Владимирович Швер. Вслед за Варейкисом он переехал в Сталинград и тоже стал редактором. В дальнейшем сведения о Швере будем брать из другого источника - мемуарной книги Бориса Дьякова «Пережитое». Коротко о нем. Родился в Воронеже в 1902 году, работал инструктором в губисполкоме, секретарем в губплане, в областном отделении Госиздата. Женат был на Вере Александровне Дьяковой. В 1929 году стал штатным репортером воронежской областной газеты «Коммуна», которую редактировал А. Швер. Вскоре состоялось знакомство с Варейкисом. После публикации очерка о процессе над кулаками-террористами получил повышение, был послан редактировать районную газету, а в 1935 г. отозван в «Коммуну». В апреле этого года вместе со Швером и Варейкисом оказался в Сталинграде, где работал корреспондентом газеты «Сталинградская правда» под руководством А. Швера. Занимался литературным творчеством, писал пьесы.

1937 год - Варейкис и Швер едут в Хабаровск, зовут с собой Дьякова. После арестов первых двух уволенный из редакции Дьяков возвращается в Сталинград. Начнется его долгая творческая жизнь, он станет писателем, не избежит ареста в 1949 году, получит десять лет лагерей (как участник троцкистской группы Варейкиса). В 1954 году будет реабилитирован, вернется в Москву, напишет свои воспоминания (журналы «Звезда» и «Октябрь»). Будет награжден орденом «Знак Почета». Умрет в 1992 году.

Но это не весь Дьяков. Его пристрастием была не только журналистика, литература, но и стукачество. Им он занимался задолго до своего ареста. Приведу такой документ.

«ИЗ ПИСЬМА Б. ДЬЯКОВА МИНИСТРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ СССР. Два с лишним года я нахожусь в заключении, не совершив никакого преступления перед партией и Советским государством - ни словом, ни делом, ни мыслью. Сижу среди врагов в чуждой и гнетущей меня духовной атмосфере. Временами кажется, что все это происходит в каком-то страшном бреду... В 1937 г. вместе с Мельниковым Г.Н. и другим моим лжесвидетелем Терентьевым Ф. И. были арестованы еще 6 сотрудников «Сталинградской правды». Им тогда было предъявлено такое же обвинение, как и мне 12 лет спустя. Их тогда, так же, как и меня, Мельников и Терентьев уличали в принадлежности к редакционной троцкистской группе. Эти 6 чел. находились под следствием два года, и в 1940 г. их освободили, восстановили на работе и в партии. Вражеская клевета была разоблачена. Они полностью в курсе того, как появились в 1937 г. материалы, на основании которых я теперь осужден...

Вы знаете, что враги народа, сидевшие до 1937 г. в руководящих организациях Воронежской и Сталинградской областей, широко афишировали себя безупречными большевиками, и не я один верил в их преданность партии, не я один не мог распознать в них двуликих Янусов. Вы знаете также, что порою они показно и лицемерно проявляли себя инициативными руководителями: то была ширма, за которой им легче было прятать свое вражеское лицо... Должен сказать, что я никогда, к счастью, не раболепствовал перед руководителями области. В газетах нет ни одной моей подхалимской статьи, хотя и Варейкис, и Швер, и иже с ними что было мочи раздували свои авторитеты, насаждали культ преклонения перед ними. Но для этой цели они прибегали к помощи не местных журналистов, а известных московских писателей, занимающих и сейчас видное положение в Союзе писателей. Если потребуется, я могу дать об этом подробное показание, но были или не были у этих писателей преступные связи с Варейкисом или Швером - такими данными я не мог располагать и не располагаю... Не скрою, что я также был обманут всей этой широковещательной шумихой о Варейкисе как якобы о крупном партийном руководителе, и все же, повторяю, несмотря на все это, никогда его не воспевал. Наоборот, так складывались обстоятельства, что я, сам того не подозревая, часто преподносил ему горькие пилюли и однажды чуть не поплатился за это жизнью. Безусловно, многие воронежцы и сталинградцы до сих пор это помнят.

Вот факты: 1) В 1934 г. мною были подобраны для печати материалы, резко критикующие положение с животноводством в области, в частности, разоблачающие вредительскую деятельность ряда ветеринарных работников, виновных в чрезмерно высоком падеже скота и свиного поголовья. Зав. редакцией Мельников Г. Н. положил эти материалы под сукно. На этой почве между нами вспыхнула ссора, и я подал заявление редактору с требованием освободить меня от работы в редакции. Швер предложил компромисс: направить материалы на согласование нач. ветеринарного управления Викторову (пользовавшемуся, как известно было в редакции, большим авторитетом у Варейкиса). Я заявил, что в таком случае передам материалы в «Правду». Тогда Швер приказал их напечатать. Викторов вскоре был арестован, приговорен к высшей мере наказания, и, как потом выяснилось, эти материалы были тоже использованы, как обвинительные.

2) 11 января 1936 г. в «Сталинградской правде» был напечатан мой фельетон, нанесший удар по сподручному Варейкиса троцкисту Будняку - директору завода «Баррикады». Этот фельетон настолько взбесил Варейкиса, что он снял меня с работы и публично ошельмовал (см. «Сталингр. правду» от 12.1.36 г.). Лишь под общественным нажимом (письмо рабочих завода в «Правду») я был через 4 месяца восстановлен в должности фельетониста, с опубликованием в печати. А в 1937 г. в Сталинградском управлении НКВД мне сообщили, что Будняк расстрелян, а фельетон приобщен к его делу, как один из уличающих материалов.

3) Осенью 1937 г. «Тихоокеанская звезда» напечатала мой фельетон «Под вывеской музыкальной комедии», который вскрыл в Хабаровском театре группу антисоветчиков. Эта группа была репрессирована.

Это только то, что удается сейчас вспомнить. Вообще же и в «Коммуне», и в «Сталинградской правде» ежемесячно помещалось не менее 8 - 10 моих статей, в которых я, нелицеприятствуя, со всей остротой обрушивался на факты антисоветского, антипартийного характера. Ряд этих статей и фельетонов, с одной стороны, оказывал, как Вы видите, помощь органам, а с другой (как теперь становится ясным) - оставался бельмом в глазу у Варейкиса. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он на следствии в 1937 г., обуреваемый ненавистью ко всем и к каждому, кто хоть мизинцем когда-либо прямо или косвенно прикоснулся к нему, назвал мою фамилию, попытавшись нанести удар и по мне.

Кроме того, считаю своим долгом сообщить Вам, что, работая в Сталинграде, я в течение ряда лет являлся секретным сотрудником органов, причем меня никто никогда не понуждал к этой работе, я выполнял ее по своей доброй воле, так как всегда считал и считаю теперь своим долго постоянно в любых условиях оказывать помощь органам в разоблачении врагов СССР. Это я делал и делаю...

Выполняя конкретные поручения органов, я сдал в Сталинградское управление НКВД ряд материалов об антисоветской агитации, проводившейся отдельными лицами и группой лиц, работавших в литературе и искусстве. В частности, о клеветнических произведениях местных писателей Г. Смольякова, И. Владского и других (осуждены органами); о систематической вражеской агитации, которую вел финский подданный, артист Сталинградского драмтеатра Горелов Г. И. (он же Полежаев Г. И.), прикрывая ее симуляцией помешательства (осужден в 1941 г.); о враждебной дискредитации Терентьевым Ф. И. знаменитого советского писателя А. Н. Толстого на банкете в редакции в 1936 г., и т.д...

29 мая 1950 г. подал заявление в МГБ СССР (через следователя Чумакова) о подрывной работе ряда лиц в советской кинематографии. Судя по газетам, часть моих сообщений подтвердилась... В декабре 1950 г. в Озерлаге на лагпункте 02 я выдал органам письменное обязательство содействовать им в разоблачении лиц, ведущих антисоветскую агитацию. Это содействие я оказываю искренне и честно и нахожу в этом моральное удовлетворение от осознания, что я и здесь, в необычных условиях приношу известную пользу общему делу борьбы с врагами СССР... Конечно, я не святой человек, бывали и в моей работе ошибки, но ошибки невольные, случайные, не причинявшие вреда общему делу. Такова моя жизнь, и таков их жестокий конец.

Обращаюсь к Вам, как к члену Советского правительства, как Министру государственной безопасности: не оставьте без внимания это письмо; не допустите, чтобы зря была загублена моя жизнь, мои творческие способности - я могу, я хочу, я должен принести еще большую пользу; дайте, пожалуйста, распоряжение пересмотреть мое дело с учетом всего здесь изложенного, снимите с меня тяжкий груз клеветы, окажите мне политическое доверие, и я всесторонне оправдаю его

Борис Дьяков, 7 января 1952 г. Озерлаг, л /п 02».

Вот такое письмо послал министру Борис Александрович Дьяков. Можно предположить, что оно не было единственным в его биографии. Оставляю его без комментариев и оценок.

Хабаровск, 1937 год

Теперь обратимся к его документальной повести о пережитом. Остановимся на тех эпизодах, где речь идет о Хабаровске, тех людях, с которыми был знаком, под чьим началом трудился здесь Дьяков. В них прослеживается судьба Швера, Варейкиса, их семей. Этих сведений очень не хватало в моем расследовании, я выражаю благодарность всем, кто мне помогал в поиске, особо ценной была помощь хабаровчанина Владимира Александровича Павлюка и сотрудницы нашей газеты Е. Адовой.

«…Хабаровск, тридцать седьмой год... Я работаю в редакции «Тихоокеанской звезды». В одно из воскресений Варейкис приглашает к себе на дачу писателей Евгения Петрова, Александра Исбаха (были здесь в командировке. - А.Ч.), редактора Швера и меня. За обедом Варейкис острит, увлеченно рассказывает о реконструкции Хабаровска, об асфальтировании улиц и площадей. Кто-то вспоминает фельетониста Сосновского, который назвал в «Известиях» Варейкиса - руководителя Бакинского горсовета, в прошлом литовского рабочего-инструментальщика, «Трамвайкисом» за усердие по проводке первого трамвая в Баку. Иосиф Михайлович весело замечает: «Теперь Швер, наверно, прозовет меня «Асфальткисом»!..»

Вечером приходит живущей по соседству маршал Блюхер: гладко зачесанные назад, отдающие глянцем волосы, белый китель... Мы все спускаемся с обрыва на берег Уссури, разжигаем костер. Высоко вздымается пламя, бросая на черную гладь реки красные блики.. Блюхер запевает, а мы подхватываем «Волочаевские дни». Потом разговариваем о богатствах Амура, о «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова, о строящемся в Хабаровске Доме печати, о предстоящем пленуме ЦК партии. Костер горит жарко, мы все время подбрасываем сухие ветки.

…Хабаровск, Варейкис уехал по вызову ЦК, Швер по командировке крайкома партии - в Комсомольск-на-Амуре... На мой редакционный стол ложится длинная полоса бумаги - переданный по телетайпу из Москвы «Обзор печати», озаглавленный: «Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду»?» Читаю: «Швер - враг... пособник троцкистов... Швер долгие годы был связан с Варейкисом…»

«А разве такая связь - преступление? Ведь Варейкис... - И холодею от догадки. - Неужели и Варейкиса... Так пишут только о разоблаченных...»

Александр Чернявский,

«Тихоокеанская звезда», 27.04.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/radi_neskolkikh_strochek_v_gazetegyh/?sphrase_id=41970

------------

Ради нескольких строчек в газете

(Продолжение).

Читаю дальше: «Швер притащил с собой в Хабаровск длинный хвост темных личностей из Воронежа и Сталинграда».

- Какой же «хвост», если из Воронежа и Сталинграда я здесь один?! И никаких темных дел за собой не ведаю! - говорю я заведующему партийным отделом редакции Вигдоровичу.

Маленький, круглый, с лоснящейся бритой головой, Вигдорович стоит около моего стола и щурится, как стрелок перед выстрелом.

- Что делать с обзором? - спрашивает он с нарочитым хладнокровием, заложив руки в карманы.

- Как что? Обзор передан, и мы обязаны опубликовать его в очередном номере.

Красным карандашом пишу на уголке листа: «В набор».

...Подъезд краевого управления НКВД. Вхожу. Прошу пропуск к должностному лицу.

Начальник отдела слушает меня, мешая ложечкой сахар в стакане чаю.

- Мне известно, что Швер арестован, - заявляю я. - Что с Варейкисом - не знаю, но, судя по обзору печати, он уже не секретарь крайкома партии... И Швер и Варейкис пригласили меня на работу в «Тихоокеанскую звезду». И «длинный хвост темных личностей» - это я, в единственном числе. Прошу меня арестовать и убедиться, что я вовсе никакая не темная личность.

У начальника брови взлетают на лоб. Улыбается.

- Сам просит арестовать! Впервые такое... Мы вас, Дьяков, не знаем. В Хабаровске вы всего два месяца. Возвращайтесь в Сталинград, там вас, если надо, и арестуют. А пропуск на выезд из Хабаровска можете получить».

Обзор печати, о котором рассказывает Дьяков, в обязательном порядке передавался по телетайпам во все крупные города страны, выходящие в них партийные газеты обязаны были их печатать. Непонятно, почему в набор его посылал Дьяков - литературный секретарь редакции. Возможно, просто дежурил по номеру и нес за него ответственность.

Мои поиски газеты «Правды» (за 30 сентября 1937 г.), где был напечатан материал под названием «Кто редактирует газету «Тихоокеанская звезда», завершились в зале периодики Дальневосточной государственной научной библиотеки. Привожу его с небольшими сокращениями.

Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду»

«Приступив в конце марта 1935 года к исполнению обязанностей ответственного редактора «Сталинградской правды», Ал. Швер обнародовал краткие сведения о себе. В газете за подписью Швера сообщалось о том, что Швер якобы «принимал активное участие в организации переворота в Казани и Симбирске. С января 1918 года редактор симбирских «Известий». Летом 1918 года… был одним из организаторов разгрома муравьевской авантюры… Последние шесть с половиной лет редактировал воронежскую областную газету «Коммуна».

Второе жизнеописание Швера опубликовано в феврале текущего года в связи с назначением Швера редактором «Тихоокеанской звезды». Он снова огласил свою биографию в газете и опять с красочными деталями и следующим дополнением.

«За последние два года редактировал «Сталинградскую правду», являясь членом бюро Сталинградского крайкома ВКП (б) и членом крайисполкома».

Скупо, хотя и не без скромности, и не без вранья, повествует автор о себе, о пройденном им пути. Настоящий обзор может дать некоторые дополнительные материалы о том, кто редактирует «Тихоокеанскую звезду». Источники у нас надежные: газеты «Коммуна», «Сталинградская правда» и «Тихоокеанская звезда», где побывал редактором Ал. Швер.

Любовью к самокритике Швер никогда не страдал. И в речи на областном съезде рабюселькоров в Воронеже в 1934 году он заявил, что если редакция будет печатать острые разоблачительные письма и заметки, если вслед за этим неугодные скомпрометированные работники будут сниматься с постов, тогда в областной «партийной организации никого почти не останется, и тов. Варейкису придется одному распоряжаться по своей области».

Теория в данном случае не расходится с практикой. Газета, руководимая Швером, всячески свертывала самокритику и угодничала. Медоточивые очеркисты писали слащавые очерки о том, как и «восторженно встречали» местных руководителей.

Запросы читателя были чужды и неведомы Шверу. Однажды в припадке откровения он подтвердил, что редактируемая им газета скучная.

«Признаюсь, - писал он, - редко бывает, когда читаешь материал собственной газеты с большим интересом. Неужели и читатель переживает такие же ощущения, когда к нему приходит свежий номер «Сталинградской правды».

Читатель действительно был недоволен газетой «Сталинградская правда», как он был ранее недоволен воронежской «Коммуной». Газеты эти, под редакцией Швера, отличались тем, что не только не разоблачали подрывную работу троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов, но и рекламировали их, восхваляли. Например, Касиванова и Чунихина Швер всячески ограждал от критики, создавал им авторитет. Швер был тесно политически связан с бухаринскими шпионами Рябининым и Ремейко.

Швер широко привлекал к сотрудничеству в газете разоблаченных ныне врагов народа, печатал их статьи, расхваливал. Редакция неоднократно расшаркивалась перед Кузнецовым, оказавшимся подлым шпионом, воспевала его мнимые таланты…

Швер был председателем правления сталинградского отделения союза советских писателей. Он приобщил к союзу писателей людей, оказавшихся врагами. На страницах газеты превозносились калмыцкие буржуазные националисты.

Более того, как сообщается в сталинградской прессе.

«С благословении бывшего председателя правления Швера деньги служили доходом для врагов народа Дорошина… Владского… В знак благодарности Шверу устроили банкет за счет государственных средств».

Вопросы партийного строительства в «Сталинградской правде» были на задворках. В марте 1937 года собрание партийного актива в своем решении отметило «особенно нетерпимое положение в освещении партийной жизни».

Швер в это время был уже в Хабаровске. Здесь он продолжает свою линию привлечения к работе в газете вражеских элементов, линию замалчивания вопросов партийного строительства. Слыханное ли дело: крупная краевая газета в течение целых декад не помещала ни единой заметки о жизни партийной организации.

Один наблюдательный читатель справедливо заметил, что «Тихоокеанская звезда» всегда «сбавляет тон, когда речь заходит о краевых организациях»…

Линия поведения редакции «Тихоокеанской звезды» весьма сомнительного свойства. Недавно она писала об одном начальнике треста, как о неплохом работнике. Вскоре выяснилось, что неплохой работник - член вредительской организации троцкистско-бухаринских шпионов.

Всюду Швер разъезжает со своей артелью. Из Воронежа он привез в Сталинград целый штат приближенных, из которых значительная часть впоследствии была разоблачена, как шпионы и вредители. Особенно расхваливал Швер своего заместителя (в Воронеже) Егина. Он оказался бухаринским шпионом.

Аппарат «Тихоокеанской звезды», как сообщает корреспондент «Правды» тов. Вигдорович, чрезвычайно засорен чуждыми и враждебными партии людьми. Так, заместителем редактора является некий Кукуй - ближайший друг троцкистских шпионов Цаллихина, Беус и др. Промышленным отделом ведает «ростовец» Степанов. Очеркистом работает Решетов, которого враги народа окрестили - «дальневосточный Радек». Литературным секретарем подвизался харбинец Сизов - активный участник антисоветской прессы. Этот список с успехом можно продолжать. Впрочем, его не может не знать и крайком. Как будто уже ясна политическая физиономия А. Швера?!

Странно, почему же на должность редактора «Тихоокеанской звезды» Дальневосточный крайком избрал именно Швера. Странно и то, что Швер в роли редактора уже много лет неизменно сопутствует секретарю Дальневосточного крайкома тов. Варейкису».

Под кремлёвским прицелом

Разумеется, «обзором печати» эту публикацию можно назвать с большими оговорками. Александр Владимирович Швер и его покровитель Варейкис уже находились под прицелом кремлевской расстрельной винтовки. Для расправы нужен был лишь повод, а компромат слепили из обычного троцкистско-бухаринского «теста» - вредители, шпионы, отщепенцы. Те «грехи», которые приписываются в обзоре Шверу, кажутся невинными шалостями младенца по сравнению с сегодняшними грязными делами российских чиновников, олигархов и других воровских шаек. Швер имел неосторожно признаться в беззубости, безликости редактируемой им газеты и дал повод для расправы.

Разумеется, правдинский «обзор» был напечатан и в «Тихоокеанской звезде» 3 октября (воскресный номер) на 2-й странице. Подписал его все еще «друг шпионов», зам. ответственного редактора Б. Кукуй.

Дальнейшие события развивались так. Следующий номер подпишет «дровосек» И. Володин. 6 октября газета напечатает свой обзор печати под названием «Местная информация в газете». Похвалив свободненскую газету «Знамя коммуны», автор обзора катком пройдется по многим другим: местная информация мрачна по содержанию, большинство местных газет ею пренебрегают.

Окрик «Правды» был понят верно.

8 октября на месте передовой статьи, под газетным заголовком публикуется такое сообщение: «ЦК ВКП(б) постановило снять А.В. Швера с работы редактора газеты «Тихоокеанская звезда» (напомню, что именно этот орган и назначал Швера, посылая его в Хабаровск) и исключить из рядов ВКП (б) за связь с троцкистско-бухаринскими шпионами и засорение аппарата редакции «Тихоокеанской звезды» враждебными и политически сомнительными людьми. («Правда» от 6 октября 1937 г.).

Под этим сообщением подверстана статья «До конца разоблачать гнезда троцкистко-бухаринских шпионов».

Это было творение рук местного автора. В нем добивались «губители «Тихоокеанской звезды», приводились другие «аргументы» и факты. К примеру: «Швер постарался пополнить за счет своих воспитанников (имеется в виду редакционный штат. - А.Ч.). Он выписал и поставил литсекретарем «Тихоокеанской звезды» некоего Дьякова, человека политически неблагонадежного».

Александр Чернявский,

(Продолжение в следующих номерах).

«Тихоокеанская звезда», 02.05.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/radi_neskolkikh_strochek_v_gazetehui/?sphrase_id=41970

--------------

Ради нескольких строчек в газете

(Продолжение).

Или: «Газета не довела до сведения читателей о вражеских делах, вскрытых в Хабаровском горкоме партии. Не показала лицо подлого двурушника, быв. секретаря горкома партии Виноградова».

Досталось от автора и Далькрайкому ВКП(б). «В засорении редакции и издательства «Тихоокеанской звезды» немало повинен заведующий отделом печати крайкома ВКП(б) Грешенин, он все передоверил Шверу и самоустранился от газеты».

«Руководимая Швером, Кукуем и иже с ними газета была превращена фактически в беззубый, беспринципный листок. Все острое, партийное из нее тщательно выхолащивалось».

9 октября в «Тихоокеанской звезде» новая покаянная передовая статья - «Большевистская принципиальность и непримиримость». Не заголовок, а лозунг, которому всем поголовно велено поклясться. В ней опять топчутся по Шверу и его «пособникам».

Появляются и новые имена - руководящие сотрудники аппарата крайкома Каплан, Мякинен, Соколов оказались врагами народа. Газета сообщает о том, что бюро крайкома обязало созвать городской актив в Хабаровске и предложило секретарям обкомов и райкомов ВКП(б) провести активы в областях и районах. Тема - в заголовке передовицы.

Рядом с передовой опубликовано и решение бюро Далькрайкома ВКП(б), которое было принято еще 3 октября 1937 года. Речь, конечно, об обзоре «Правды» «Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду». Он признается целиком и полностью правильным. Швер, Кукуй и другие - шпионы и враги. Один абзац хочу выделить, он развивает задуманный кремлевскими большевиками сюжет.

«Таким образом, бюро крайкома и его первый секретарь т. Варейкис не выполнили указание товарища Сталина, данные на февральском пленуме ЦК, о повышении бдительности, о ликвидации идиотской болезни - беспечности». «Выбор редактора «Тихоокеанской звезды» Швера, бывшего зав. ОРПО крайкома Редина, ныне арестованного как врага народа, и ряда других работников, был сделан лично тов. Варейкисом».

В постановляющей части - 11 пунктов. Начинается перечень с исключения из партии Швера и Кукуя, далее следует исключение из нее же секретаря парткома редакции «Тихоокеанской звезды» Лаврова.

«В отношении Решетова, Лугового, Данишевского и Степанова предложить первичной организации решить вопрос о их партийности»; «снять с работы зав. отделом печати и издательств крайкома тов. Грешенина, как не справившегося с работой».

Пункт восемь гласит: «Временное исполнение обязанностей ответственного редактора «Тихоокеанской звезды» возложить на Володина.

Предложить тов. Володину срочно закончить проверку работников «Тихоокеанской звезды» и окончательно очистить аппарат редакции, издательства, типографии от чуждых и враждебных людей».

4 и 5 октября состоялось собрание партийной организации редакции «Тихоокеанской звезды» и издательства. «Резко, по-большевистски критиковали коммунисты работу партийного комитета, они единогласно одобрили решение крайкома ВКП(б) об исключении из партии врага народа Швера, его приспешников Кукуя и Лаврова.

Партийное собрание распустило партийный комитет… При помощи всей краевой партийной организации «Тихоокеанская звезда» ликвидирует последствия вредительской работы Швера…»

Так, в очередной раз, газета в номере за 8 октября сама себя высекла публично.

Перелистывая подшивку осенних номеров газеты (когда ее подписывал И. Володин), не один раз ловил себя на мысли: где большевики взяли такого лихого рубаку-исполнителя? Какие приказы издавал Володин, читатель, видимо, помнит.

А вот заголовки газетных публикаций, пестревших на «володинских» страницах: «Судебный процесс над диверсантами», «Злостные преступники в Амурском пароходстве», «Ликвидируем последствия вражеской работы», «Преступные порядки на Хабаровской пристани», «Антибольшевистская линия обкома», «Ликвидируем последствия вредительства в городском хозяйстве…».

Верных делу Ленина-Сталина большевиков в собственной стране окружали миллионы врагов, вредителей и шпионов…

Такие вот дела вершились в молодом советском государстве.

А теперь продолжим знакомство с воспоминаниями Дьякова. В них - финал всего рассказанного.

«…Мысли сначала обратились к жене Вере. «Спасибо, судьба сжалилась над ней!»... Потом - к Клаве, жене моего учителя в журналистике редактора Швера...

Дружба с Клавой, талантливой, требовательной журналисткой, завязалась еще в тридцатом году. Сколько было общих радостей, сколько вместе придумывалось полосных шапок, статейных заголовков, сколько наших очерков, передовых разбиралось по косточкам. Ее арестовали в тридцать восьмом в Хабаровске…

Мне живо представилось, как Вера и я встречали освобожденную из лагеря Клаву на Казанском вокзале Москвы. Она робко спускалась со ступенек вагона - длинная, худая, глаза, затуманенные горем.

В руках - деревянный ящик-чемодан. Наверно, думала: «А не боятся ли они этой встречи? Не досадуют ли, что пришли на вокзал?»... Крепкие объятия, букет цветов рассеяли ее страх. Она улыбнулась словно извинительно, спросила:

- А ничего, что я с таким чемоданом?..

- Как тебе не стыдно! - упрекнул я и добавил: - Конечно, лучше бы кожаный баул, с которым ты обычно уезжала в редакционные командировки!

- Борис, ты все такой же, - говорила она, когда мы ехали с вокзала к нам на квартиру. Неловко держала цветы, с детским любопытством рассматривала шумные улицы столицы.

- И ты такая же! - ответил я, хотя отлично видел и понимал: нет, уже не такая, не такая!..

Она рассказывала о пережитом угрюмым голосом. Курила и курила... Я слушал суровую, жестокую правду, не хотел верить... Все представлялось чуждым, органически противным нашей жизни.

«...Саша прилетел из Комсомольска по срочному вызову крайкома партии. Сидел дома и читал обзор печати, о себе, о «пособнике троцкистов». Был белый, как шелк его рубашки.

Потом ушел в крайком, на бюрo. А я - на телеграф, отправлять телеграмму Сталину: «Произошла чудовищная несправедливость. Я верный солдат партии с шестнадцатого года. Прошу лично вмешаться, разобраться, помочь»...

Прощался он со мной и крошкой-сыном как обреченный. Сказал: «Береги маленького. Мне хочется увидеть Сашку большим. Мы так долго его ждали...»

Разве могут человека, думала я, делавшего революцию своими руками, человека, в которого из-за угла стреляли белогвардейцы, разве могут его ни за что ни про что объявить врагом?

Объявили!.. Ночью пришли с обыском. С меня отобрали подписку о невыезде... Я сидела в разгромленной квартире одна, с ребенком на руках. Он спал, я плакала. «3а что?»…

Через пять дней арестовали жену Варейкиса Любовь Григорьевну... и престарелую мать Варейкиса, и даже няньку маленького

Иосика... Меня выселили из квартиры в подвальную комнату, уволили из краевого радиовещания «за невозможностью использовать как редактора...».

Каждый месяц я передавала Александру Владимировичу пятьдесят рублей в конверте, с запиской: «Мужайся, люблю...» В ответ только: «Получил. А. Швер». Как дороги мне были эти родные буквы!..

А в мае тридцать восьмого, спустя семь месяцев после Саши, взяли и меня. Отняли Сашеньку. Он умер в детприемнике НКВД...

В тюремной камере нас было сорок или пятьдесят - все жены, все ЧСИРы - «члены семей изменников Родины»...

Стиснув зубы, переносили мы глумления, издевательства...

Верили в благополучный исход, ждали его. Но прошло три месяца, и нас повезли. Куда, зачем - никто не знал. Везли две недели в «телячьих» вагонах... Длинный-длинный эшелон, набитый одними женщинами...

Однажды поезд остановился в поле. В вагон влез офицер, открыл планшет, стал вынимать пакет за пакетом, называл фамилии. И сроки... «За что?» - этот вопрос засел мне в голову, в душу... «Восемь лет... Восемь!.. Восемь!.. Пять!.. Восемь!.. Восемь!.. Пять!..»

Я услыхала свою фамилию:

- Каледина-Швер - восемь лет!

Кто-то спросил:

- А почему одним восемь, другим пять? «Вина» у всех одинаковая: мы - жены своих мужей, коммунистов! И многие сами коммунистки!..

Офицер помедлил с ответом, потом улыбнулся и сказал:

- Любимым женам дали восемь, а нелюбимым - пять лет!

Он еще шутил, этот глашатай произвола!..

Привезли нас в Акмолинск. Оттуда - за тридцать километров, в «26-ю точку», за колючую проволоку, в бараки на триста-четыреста человек... В лагере скопилось до восьми тысяч жен.

Мы прозвали его «Алжир» - «Акмолинский лагерь жен изменников Родины»... Одели нас в бахилы, казенные платья, телогрейки, шапки... Стали называть «зеками»...

Кого я только там не встретила!.. Клара Беккер - жена секретаря Владивостокского крайкома партии, родственница Варейкиса... Муся Тухачевская - сестра маршала... Жена и 14-летняя дочь директора Гознака Енукидзе...

Евгения Весник - когда-то награжденная орденом Ленина как инициатор женского движения в тяжелой промышленности...

Кира Андронникова - жена писателя Бориса Пильняка. Тамара Зелинская - сестра критика Корнелия Зелинского… Да разве всех назовешь?

За зону выгоняли с рассветом, возвращались затемно... Я стригла овец, копала арыки, копнила сено, была кучером-водовозом...

В жестокие морозы стеганые бахилы на веревочной подошве промокали и примерзали к ногам... Работали с остервенением... Хотелось забыться... Но это было невозможно! Что бы я ни делала - передо мной, как живые, стояли Саша и Сашенька.

Однажды пришло сообщение: Саша Швер погиб...

В тот день друзья водили меня под руки - онемевшую, полуслепую.. Я не могла ни сидеть, ни стоять. Только двигаться, только двигаться!.. Водили, водили... И тоже молчали. Потом я привалилась к какому-то стогу и от изнеможения уснула...»

Давно это было. Но забывать нельзя никогда.

Александр Чернявский,

«Тихоокеанская звезда», 15.05.12

http://194.165.3.2/newspaper/iz_istorii_sovremennosti/radi_neskolkikh_strochek_v_gazetfyh/?sphrase_id=41970

------

См. также:+

Батманов, Кулыгин, Титов… эти три трагические фигуры - редакторы «Тихоокеанской звезды», судьбы которых крепко и печально переплетены

Последняя командировка

Последняя командировка-2

Почти каждый номер «ТОЗа» тех лет, как комок нервов, отражает жизнь, а журналистские материалы - один забойнее другого. Тон, конечно, задавал Торбин/ «Тихоокеанской звезде» - 90 лет!

Пусть светит всем знакомая звезда!

См. из бумажной серии:

«Тихоокеанская звезда» на Бурейшахтстрое

«Тихоокеанская звезда» в Оборском леспромхозе

«Тихоокеанская звезда» в Хорском леспромхозе