Мой дед Георгий Ардашев (справа), боец ГПУ, Забайкалье, начало 1920-х годов

По иронии судьбы, заметки о юбилее были опубликованы в других хабаровских газетах, прозвучали сюжеты и на радио, телевидении. И ничего, небеса не обрушились.

Прошло пять лет. И вновь «круглый» юбилей – 90-летие окончания Гражданской войны. Что же изменилось? Дату в СМИ упомянули. А во Владивостоке, чьи краеведы обычно обижались на невнимание Москвы к прошлому региона, даже провели научную конференцию. Казалось бы, край «далекий, но нашенский», как его когда-то гордо именовали, теперь уж точно будет известен своей былой партизанской героикой. Но партизан-то забыли. И подпольщиков тоже. И вообще название Гражданская война рекомендуют писать с маленькой буквы. Дескать, таковы нормы русского литературного языка, хотя сплошь и рядом многие чиновничьи канцеляризмы пишут с большой буквы. Но не это главное. Выхолащивается смысл исторических понятий, связанных с Советской властью, а само событие, если не замалчивается, то дается в таком упрощенном и обезличенном виде, что диву даешься.

Вот и о памятной для России дате 25 октября 1922 года сообщалось так, будто не конкретная армия с реальными именами, а некая масса, именуемая «большевиками», вступила во Владивосток. Да не большевики, не коммунисты, а Народно-революционная армия Дальневосточной республики поставила точку в братоубийственной войне. И у нее были опытные полководцы. И воевали не только «красные» с «белыми», но и с интервентами. А это уже национально-освободительная борьба, когда даже состоятельные селяне, позже объявленные «кулаками», поддерживали красных комиссаров, а не заморских эмиссаров, без спросу явившихся на российскую землю.

Да, война в регионе была необычной. И если в советские времена заслуги приписывались пролетариям и нижним чинам царской армии, вдруг ставшими полководцами, то сейчас и бывших полковников с генералами могут углядеть среди красных командиров. Но чаще вообще не называют имен, мол, зачем перегружать публикации.

Вот и в недавних сообщениях СМИ напрочь исчезли имена Уборевича, Блюхера, других военных и государственных деятелей Дальневосточной республики, репрессированных при Сталине. Что тогда говорить о каких-то партизанах и подпольщиках, хотя во времена ДВР они сыграли немалую роль?

Знаю об этом с детства, да и позже, став историком, общался с последними очевидцами той кровавой междоусобицы.

Оба моих деда тоже участвовали в Гражданской войне, были на стороне «красных». А кто-то из родственников оказался у «белых», скитался по чужбине. Поэтому интерес к теме не случаен, и некоторые свои открытия я делал отнюдь не по учебникам.

И особенно меня интересовало, кто же были дальневосточные партизаны? И всегда ли это слово звучало гордо?

Такие вопросы в дни моей комсомольской юности прозвучали бы кощунственно, ибо никто не сомневался в мужестве и репутации приамурских партизан. А вот после Гражданской войны подобные вопросы возникали часто. И коль речь заходила о партизанах, непременно уточнялось, что речь идет о «красных», а не о «белых», «зеленых» и прочих, коих было великое множество. А вообще слово «партизан» лучше было не вспоминать, ибо обвинение в «партизанщине» было весьма серьезным. И лишь после Великой Отечественной войны с её лихими бородачами, пускавшими под откос вражеские эшелоны, партизанам воздали должное.

С тех пор слово «партизан» звучит гордо. И в начале шестидесятых годов местные власти наконец-то вспомнили, что и в приамурских сёлах есть свои таёжные герои, которых прежде не жаловали, а многих и вовсе «раскулачивали», высылали, отправляли за решётку. И решили их отметить, вручить скромные подарки. И наши деды, не очень-то вспоминавшие о своем партизанском прошлом, стали чуть разговорчивее.

Помню, как расчувствовался после встречи с командиром Бойко-Павловым на торжествах в Благовещенске мой дед по матери Михаил Алексеевич Ачкасов, собиравшийся до революции уйти в монахи, но попавший против своей воли к красным партизанам и ставший штабным писарем в отряде легендарного Якова Прохорова. Того самого, что действовал в районе села Верного и отличившегося в событиях, получивших название «Мазановской вспышки».

Стрелять дед Михаил так и не научился, зато встретил в тайге землячку и мою будущую бабушку Дарью Ананьевну, тогда ещё молоденькую, с младенцем на руках, мужа которой, богатея Рытикова, «красные» расстреляли вместе с отцом и братьями. Бабушка потом вспоминала, что ей особенно было жаль младшего брата мужа, четырнадцатилетнего мальчишку. Да и несчастная свекровь, ослепшая с горя, не единожды являлась ей во сне, прося перевести через падь у села Лиманного, что в Серышевском районе Амурской области. И бабушка, плача, переводила её через брод, а вода поднималась всё выше, почти по-библейски…

Вот с таких грустных эпизодов и началось моё «знакомство» с Гражданской войной и вообще былым лихолетьем.

И я до сих пор не могу понять, как в семье доброго и набожного человека, каким был мой дед Михаил, выросли такие отчаянные сыновья? Дядька Николай стал в 1941 году военным диверсантом, и, случайно уцелев после гибели парашютного десанта, контуженный, потом частенько срывался. Десант был в первые недели войны, и наград тогда не давали, так что единственный свой орден, и то гражданский, «Знак Почета», дядька получил спустя многие десятилетия.

Кстати, словом «диверсант» в Отечественную войну… гордились. Ибо это была высшая оценка военных профессионалов, уходивших за линию фронта. И в экспозиции Хабаровского краеведческого музея, где я работал в семидесятые годы, среди вещей легендарного подпольщика Константина Заслонова рядом с пистолетом лежал справочник именно диверсанта, а не какого-то абстрактного партизана.

Енисейское село Кривляк, куда выслали наших родственников Ардашевых

Вот и мой дед Михаил однажды не то брякнул. Это когда он, ещё в тридцатые годы, сопровождал на машине приезжего начальника и, когда авто застряло в грязи, не к месту обмолвился, что «в этой самой пади мы положили батарею японцев». «Так ты саботажник?!» – взъярился начальник. Деда потом пару недель продержали в камере, допросили и выпустили, не найдя ничего «такого».

Зато не повезло старикам по отцовской линии, из Забайкалья. Там вообще «раскулачили» целый Улётовский район, выслав на Енисей сотни семей, в том числе и Ардашевых, наших родичей. Прадед Василий Михайлович в 1933 году погиб в ссылке на Кичибаше, его сын Яков, мой двоюродный дед, дважды получал срок за якобы антисоветскую пропаганду. Все родичи давно реабилитированы. Некоторые воевали в Великую Отечественную, стали офицерами, получили ордена и медали.

Но самое удивительное в том, что ещё в 1928 году прадеда арестовали вместе с сыном Георгием Ардашевым, моим родным дедом. Прадеда причислили к «богатеям», а сына… за родство с ним. А ведь дед четыре года воевал за Советскую власть, да ещё в батальоне ГПУ, как записано в следственном протоколе, чью копию я получил несколько лет назад. В чекистском отряде, стало быть. И действовали отряды на чужой территории секретно, подчиняясь только Москве, ибо Дальневосточная республика, хотя и «буферная», считалась другим государством. И эта секретность и минимум оперативных бумаг сыграли роковую роль в судьбе многих. Как считают исследователи, к концу тридцатых годов было репрессировано до девяноста процентов чекистов, бойцов ГПУ и ЧОНа, сражавшихся в Гражданскую войну. И это были наиболее энергичные, смелые люди.

Так что «белых пятен» в истории Гражданской войны ещё немало. И слово «партизан» на Дальнем Востоке звучит куда трагичнее, чем принято думать. А нынче его и вовсе не вспоминают, как и многое из отечественной истории.

Владимир Иванов-Ардашев,

историк и публицист.