Борис Николаевич развел руками: Ну, знаешь, одно дело на жуке летать, а другое дело, заговорить с микробами. А потом не факт, что они тебя послушаются.

 

– Им нужна мотивация, как и всем нам, чтобы работать и выполнять команды, – приводил свой довод генерал. – В армии думаешь просто так приказы выполняют. Есть материальная заинтересованность, а потом и престиж и гордость за принадлежность к военной касте, к защитникам Отечества. А некоторые вообще ничего другого и делать не могут... Так и в микромире должно быть...

 

– Да, скажи еще о физиологическом страхе – как движущей силе эволюции... Слушай, в Америке, в Орегонском университете совсем недавно ставили опыты на мышах, увеличивая в их рационе углеводы и жиры, изменяли таким образом состав микроорганизмов (микробиом) в кишечнике, и, как следствие, у грызунов ухудшалась умственная деятельность и память[1]. Так, похоже, может происходить и с людьми. То есть, на микробиом влияет то, что мы едим, а микробиом влияет на нас, – сделал неожиданный вывод Борис Николаевич.

 

Он посмотрел в глаза генералу: Но раз у тебя есть уже таблетка, которая выдает электроны, можно попробовать ими управлять. Правда в микромире есть еще некое «чувство кворума»[2], когда бактерии действуют единым фронтом, как в армии солдаты, и координируют свое поведение за счет типов молекул («гормонов» – феромонов) – это уже химическая частица. Но обойдемся пока первым – электрообщением – неким телеграфом. Можно сделать эксперимент. А ты к нему готов?

 

– Готов! – не думая сказал Аркадий Николаевич. Уж так ему хотелось поговорить с микромиром.

 

– Значит, нам нужен передатчик, – что-то чертил на бумажке ученый. – Давай рассуждать так: раз электроны – это элементарные электрические частицы, получается каждая частица – может быть словом, слогом или командой для того, кто так общается. Электрон передается особыми белками в мембранах бактерий и они реагируют. Фактически мембрана это наш рот и уши, только издает и понимает она не звуки, а заряд. Твоя таблетка издает микроток, нам надо научиться принимать в этом микроморе ответные электроны, если конечно они есть и их дешифровать. Это и буду слова. Составим словарик как в японской катакане – слоговой азбуке и сможем адекватно ответить бактериям...

 

«Celui qui sait quels microorganismes font partie de la constitution de l'homme, sait de quoi est constitué le monde», – произнес по-французски со знанием дела Аркадий Николаевич, почти как Лев Толстой в «Войне и мире». Но генерал вспомнил девиз института в Париже. Да, тот самый: «Кто знает из каких микроорганизмов (микробиом) состоит человек – тот знает мир»...

 

Прибор, читающий голос микромира, конструировали месяц. Помогал и собирал его сосед по даче генерала – безработный микробиолог, по совместительству хакер – Коля Носов. За это время Борис Николаевич успел съездить в ЗИН – Зоологический институт РАН в Петербург, отвез коллекцию бабочек, которых наловил в дальневосточной тайге. И по его возвращению приступили к испытаниям.

 

Коля принес прибор к генералу в дом, и не особо вдаваясь в его компоненты, показал два эбонитовых[3] круга, которые по замыслу творца, надо было прислонять плотно к человеку – один к животу, второй к спине, на уровне первого. Отдельный провод шел к осциллографу[4]. Именно на его экране должны быть импульсы из микромира...

 

Все собрались 13 марта, в понедельник, в большой комнате большого особняка у генерала. Пока Коля настраивал осциллограф и компьютер, Аркадий Николаевич ходил взад и вперед, нервничал, чего-то бормотал себе под нос. Всем было понятно такое его состояние, ведь именно ему и предстояло стать связующим звеном с микробами. Первому человеку в мире, почти как космонавту. Борис Николаевич откинувшись в кресле, спокойно листал подшивки журналов «Nature» и «Химия и жизнь», которые выпросил в институте.

 

– Готово, можно прикладывать эбонитовые круги, – сказал Коля, прерывая всякие занятия наших героев.

 

– У меня таким кругом бабушка от головной боли избавлялась, – улыбался Борис Николаевич, скептически относясь к прибору. – Не знал, что можно через него с микробами разговаривать...

 

Но выбирать «переговорный пункт» не приходилось. Надо было испытывать прибор на практике, а не вспоминать бабушек.

 

Коля объяснил, что эбонит накапливает статический электрический потенциал на своей поверхности, который легко можно снимать. Именно эти круги и будут создавать поле и снимать информацию с процессора таблетки, которую выдали в Париже генералу и которая в данный момент находилась внутри него.

 

Аркадий Николаевич лег на диван, повернулся набок, к нему протянули провода и приложили эти эбонитовые штуки – блестящие, черные круги к животу и спине. А чтобы они не падали, затянули обычным поясом.

 

Электроимпульсы, которые начал снимать осциллограф с Аркадия Николаевича, то прыгали, то дрожали, то замирали в форме зигзагов. Понять их смысл в системе пока было невозможно.

 

Борис Николаевич, смотрел то на экран, то на генерала, и тоже ничего не понимал.

 

– Нам нужно из этих модуляций написать азбуку общения, иначе мы не сможем понять их, а они нас, – загадочно говорил Коля. – Давайте примем верхний пик колебаний за положительное слово или условное «да», а нижний – за отрицание, условное «нет», синусоиду колебаний и ее амплитуду в цифрах от 1 до 9 разделим ключевым словами-именами и противоположными антонимами, к примеру: поглощение-отторжение, внимание-игнорирование, накопление-разделение, создание-уничтожение, а точка равновесия будет «0» и означать «вперед».

 

– Бактерии не отступают! – услышали от генерала.

 

– Подожди ты, не перебивай... А мы можем передавать импульсы общения? – обратился Борис Николаевич к Коли, при этом Аркадий Николаевич был весь во внимании.

 

– Конечно, у нас есть реостат, – Коля показал небольшой пульт.

 

– Тогда подай им сигнал, к примеру «да», – скомандовал ученый. – Пусть это будет как наше приветствие.

 

Живот у Аркадия Николаевича пощипывало. Зато на экране всякие хаотические колебания стихли, вверх поднялась лишь одна черта.

 

– Впервые в мире мы передали команду микроорганизмам! – объявил всем Борис Николаевич. – Будем ждать ответной реакции.

 

...Черточка дрогнула и пик повторился.

 

– Боже! Они нам ответили! Они нас услышали. Они сказали, что слышат нас. «ДА»! – разбирал этот сигнал ученый.

 

– Точно услышали? – спросил с дивана Аркадий Николаевич. – Я никакого ответа не чувствую.

 

– Тихо, не шевелись, Аркаша, – успокаивал генерала ученый...

 

Так, шаг за шагом, началось общение с микромиром через генерала. Понятно, что это был микромир генерала, но в общем-то какая разница, ведь его микромир – это часть единого и целого микроморя на Земле.

 

К обеду выяснилось, что каждый «бактероидный тип» отвечает за свой участок работы, есть среди них производители, делители, стражники, у каждого есть сородичи – «свои» и враги, которые распознаются как «чужие».

 

С помощью такого электрообмена узнали и о том, что есть в жизни человека самые «важные бактерии», которые на экране находились в верхней положительной амплитуде. Борис Николаевич разделил ее на такие слова: любовь-лояльность, жертвенность-героизм, и назвал патриотами из «отдела Патриотикус». Стало ясно, что эти бактерии попадают в организм человека с молоком матери, и вызывают большую любовь к Отчизне, несут в себе необходимость общности и понижают агрессивность.

 

Но Патриотикус оказались не только самыми «важными», но и самыми редкими, правда поддаются размножению в лабораторных условиях, культивируются и приживаются в стрессовой среде, хотя в любой момент могут и перестать размножаться, а значит, пропасть или вымыться из организма.

 

Без Патриотикуса люди становятся агрессивными, они не могут адекватно оценивать свои поступки и действия.

 

Бактерии Патриотикус в нашем мире содержаться кроме молока матери, еще и в винограде[5]. Сейчас возделыванием винограда занимаются по всему миру[6]. Произрастал виноград в достаточном количестве для массового потребления и в царской России, в Советском Союзе, но вырубался по злому умыслу на корню в 1914 и 1985 годах.

 

– Неужели патриоты должны пить вино и быть все время пьяными, – недоумевал генерал лежа на боку на диване, услышав про эти редкие бактерии.

 

– Судя по их структуре, от спирта они погибают, – заглядывая в какой-то атлас с несколько тысячами образцов биоматериала, отвечал Борис Николаевич. – Словом, пьяных патриотов не бывает!..

 

На этом общение с микромиром прекратили. Все устали. Вечером решили собраться опять у генерала дома и обсудить, как достать виноград с патриотическими бактериями и можно ли их выделить из винограда. И вдобавок выяснить, какова роль этих «важных бактерий» в истории, точнее отсутствие или присутствие их в определенные периоды мира...

 

Борис Николаевич вышел из дому и сразу же зажмурился от яркой вспышки солнца. На улице царил свет и звенела капель. Был март. Ранняя оттепель! С деревьев неслось чириканье невыездных воробьев, пахло прелой травой. Постояв немного, привыкнув к царю – свету, ученый решил сходить в местную библиотеку. И повод был: не хватало информации, а может, на самом деле, не хватало свежего воздуха.

 

То что узнал Борис Николаевич за полдня – не вмещалось в его голове. Эти знания надо было хорошенько осмыслить. Шел он не спеша, держа в руках, как грузило или противовес черный лётный командирский портфель...

 

«Вот почему в России всё время буза, все чем-то недовольны, «кипит наш разум возмущенный», – как пелось в песне, а на самом деле – не песня это, а бражка, где киснут и бродят идеи без доступа кислорода. Патриотизм сбивает пену, гасит газы, да только где взять патриотов, настоящих, ответственных, чтобы не о сегодняшнем дне думали, не о своем кармане, а о завтрашнем и о народе и своей стране?..», – размышлял по дороге, едва успевая переступать лужи ученый.

 

Пока он даже не знал, как должен выглядеть этот настоящий патриот, и является ли он им сам, или генерал, или хакер, который помогает в общении с микромиром. И на сколько процентов они все патриоты, если можно быть патриотом на половину, на четверть или на осьмушку.

 

«Дети любят своих родителей, идеализируют их, а когда подрастают, не у всех эта любовь и идеалы передаются к родителям в виде Отчизны, – рассуждал ученый. – Получается, патриотизм строится на субъективной картине восприятия мира, где обязательно должны быть идеалы, герои. Патриотизм – это когда все хорошо, и человек стремиться к хорошему, сделать хорошее для своих близких, для своей страны, даже с помощью самопожертвования – геройского поступка. Хотя инстинкт самосохранения должен уравновешивать такие поступки. Вот тебе и патриотизм...»

 

«Зачем тебе патриот?... – прервали вдруг раздумья ученого два парня у парковки, прямо напротив библиотеки. – Он сломается, потом будешь его ремонтировать». С трудом Борис Николаевич понял, что речь идет о машине... Остановился, прислушался, а спор продолжался: «Я беру его не только для работы, и если что сломается, так и ремонт будет стоит в пять раз дешевле... У меня отец на «УАЗике» ездил, и я помню, какой это был вездеход. Лучше его пока еще ничего не придумали... Я за наших...»

 

В библиотеке ученый отыскал кишиневский трехтомник «Энциклопедия виноградарства» советского издания, где еще не писали в открытую об антиалкогольных кампаниях[7], но зато подробно говорилось об ампелографии – науке о видах и сортах винограда, их био-графии[8].

 

Вот дата начала борьбы с виноградниками – 22 августа 1914 года. Прямо в канун Первой мировой войны вышло Высочайшее повеление, ставшее одной из причин бунтов и погромов[9].

 

«Сухой закон» царского периода привел прямо к революции 1917 года, к поражению в Первой мировой и началу Гражданского войны по всей стране. Именно в 1914-м на стол граждан перестало поступать не вино, а ягоды и их производные: сок, изюм, винный уксус, а еще листья винограда, как главные ингредиенты для тушения и маринадов, солений, супов и мясных рагу, для долмы и голубцов, в которых почему-то предложили заменять виноградные на капустные листья. Вместо вина и коньяка (бренди) пошел спирт, «хлебное вино» (водка) и самогон, население стало от такого «сухого закона» спиваться...

 

В том же 1914-м, царь вписал в указ «об исключительном праве продажи вина и водки для ресторанов первого разряда и аристократических клубов», тем самым спаивая интеллигенцию – цвет нации, в тот час, когда простолюдины от такого неравенства кипели в злобе. Виноградникам царь никакой пощады не давал...

 

Это полупьяная интеллигенция привела Россию к Февральской революции, а уже целый «винный фронт», наступавший в пьяном революционном угаре в Петрограде осеню 1917 года – к Октябрьской. В Зимнем дворце, в винном погребе, хранилась пятая часть всего запаса алкоголя в городе, поэтому именно Зимний и взяли в первую очередь...

 

Взявшие уже власть большевики и их вождь – председатель правительства новой страны Владимир Ульянов/Ленин 19 декабря 1919 года спецпостановлением Совета Народных комиссаров запретил производство и продажу алкоголя. Страна стала успокаиваться и трезветь. А царский «сухой закон» отменили 5 октября 1925 года, уже после смерти Ленина. Указ о возобновлении винно-водочной торговли подписал следующий за Лениным председатель правительства РСФСР Алексей Рыков, водку в честь этого стали звать «рыковкой». С тех пор в СССР стали культивировать и виноград. В Кремле его любили...

 

К этим знаниям добавилась информация от русско-советского психиатра Николая Краинского[10], который одним из первых заявил, что природа любой революции или резкого изменения носит характер «умственной эпидемии»[11], у народов возникают и развиваются даже заболевания[12]: бесноватость и наваждение, их накрывает эпидемия одержимости[13].

 

Борис Николаевич водил пальцем по выгоревшим строчкам пожелтевшей бумаги книги[14] Краинского: «...По существу своему революция и острый слом исторически выработанного режима есть проявление повального психоза, тот тип умственных эпидемий, который представляет собой бич в жизни человечества, который разрушает государства и часто ведет народы к гибели». И через несколько страниц о революции: «...психическая эпидемия захватывает решительно всех людей». Здесь же про царя и его свиту: «...если на руководителях [министрах и пр.] и лежит грех измены царю и отречения от императорских заветов, то и это было не чем иным, как страшным симптомом повального предреволюционного безумия». Вот значит какое влияние микромира и бактерий на человека и мир?!

 

– А вы вспомните, в каком году Горбачев объявил свою антиалкогольную кампанию, и когда стали вырубать виноградники в Крыму, в Молдавии? – заинтересовавшись книгой Бориса Николаевича, спросила библиотекарша. Анна Сергеевна посвятила всю жизнь своей профессии, работала в библиотеке уже сорок лет, и почти свыклась с мизерной зарплатой. Но интереса к читателям и книгам не потеряла.

 

– В 1985-м[15], сразу, как пришел к власти и стал генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачев, – не дожидаясь ответила. – С этого и началась перестройка, приведшая к смене власти... Вот вам и сила винограда, голубчик!

 

Борис Николаевич ничего ей не ответил. Только сейчас из всего прочитанного и услышанного за целый день он захотел есть, голубцов (к чему это она сказала «голубчик»?), а еще понял: «Не винограда это сила, а бактерий! Не стало винограда (читай, тех самых бактерий с названием Патриотикус), не стало патриотизма, идеализма... И Николай II, и Михаил Горбачев, может и не осознавая того, не с пьянством боролись, а с патриотизмом... И что же стало: люди увидели реальную картину мира, и ужаснулись! Они свергли власть, чтобы другая – нарисовала им мир, где можно было жить...»

 

С этими вихрями мыслей Борис Сумашедов, попрощавшись с Анной Сергеевной, спешно вернулся домой к генералу. Прогулка в библиотеку и обратно, нагнала аппетит, поэтому ученый предложил начать обсуждение всего случившегося за целый день прямо за ужином...

 

Аркадий Николаевич подал рыбные розовые котлеты из кеты на пару, к ним отварил картошки, вынес к столу глубокую тарелку с зеленью, с местного рынка, с теплиц, и корзинку с черным хлебом (а голубцов не было). Вкуснота. Все ели с аппетитом!

 

Тройка революционеров, захватившая новый мир, мирно ужинала. И разговор не очень клеился.

---