«Айгуньский договор» художника Василия Романова, на котором запечатлен момент подписания Н.Н.Муравьевым и И Шанем в 1858 году документа, определившего границу между Россией и Китаем

Музейные байки

В ознаменование заслуг Н.Н.Муравьева, в 1891 году в Хабаровске состоялась церемония открытия ему памятника, на которой присутствовал цесаревич Николай Александрович Романов - будущий российский царь Николай II. Дела Н.Н.Муравьева не забыты и в наши дни: по требованию хабаровчан было восстановлено название главной улицы Хабаровска, поименованной в честь Муравьева, недавно ему был поставлен памятник и во Владивостоке, появилось его изображение и на самой большой денежной купюре Российской Федерации номиналом в 5 тысяч рублей. А что же И Шань?

Многие  жители и гости  Хабаровска видели в краевом музее историческое полотно «Айгуньский договор» художника Василия Романова, на котором запечатлен момент подписания Н.Н.Муравьевым и И Шанем в 1858 году документа, определившего границу между Россией и Китаем.

При знакомстве с историческими событиями того времени и с содержанием этой картины посетителям музея рассказывают, что после заключения договора Н.Н.Муравьев был возведен в графское достоинство с прибавкой к фамилии звания «Амурский», а И Шаню отрубили руки, подписавшие этот невыгодный с китайской точки зрения договор. Так ли это?

Он просто защищал Китай

Генерал-губернатор провинции Хэйлунцзян - И Шань (1790-1878); рисунок в представлении художника Василия Романова

Он стал одним из главных чиновников, который долгие годы и военными методами наводил порядок на далеких окраинах государства и умиротворял соседние государства. Особенно это касается Синьцзяна, где он дважды был генерал-губернатором и где пробыл в общей сложности 25 лет. Императоры считали его действия в отношении иностранцев эффективными, что и определило его положение в императорском дворе.

Однако как при жизни И Шаня, так и сейчас его считают неумелым генералом, не знающим военного дела, и недальновидным аристократом. Но, по мнению китайского исследователя Сунь Гочжи, такая оценка носит, скорее всего,  эмоциональный оттенок, и не основывается на серьезном и глубоком изучении жизни этого человека.

Деятельность И Шаня проходила во времена, когда уже прошла эпоха процветания Китая при маньчжурских императорах Канси (1654-1722) и Цяньлуне (1711-1799). Именно при Канси в 1689 году был подписан Нерчинский договор - первый договор между Китаем и Россией, не в полной мере определивший на то время границу между двумя странами. Нежелание китайских правителей открывать страну для внешнего мира, их чрезмерное самомнение, что китайская культура и древнее и лучше всех, привели к глубокой изоляции страны от остального мира, где уже шла техническая революция и начал складываться капиталистический рынок, требовавший вовлечения в него все большего числа торговых участников, в том числе и Китая. Это сейчас китайцы мгновенно заимствуют, копируют и совершенствуют все научно-технические новинки, а тогда закрытая для внешнего мира страна безнадежно отставала в оснащении армии передовым на то время оружием и техникой, испытывала нехватку финансовых средств из-за разложения и коррупции сановников и чиновников, все больше расшатывалась и ослаблялась в войнах по отражению иностранной агрессии и усмирению внутренних волнений и восстаний. Именно в таких условиях и пришлось действовать И Шаню, сыграть свою роль, которая, как считают в Китае, характеризуется сдачей государственных и национальных интересов.

До сих пор в Китае не могут определить,  приходился ли И Шань императору Даогуану, при котором  он начал свою военную карьеру, двоюродным братом или племянником. Но он тоже входил в императорский клан Айсингёро. Обычно маньчжурские императоры не привлекали на военную службу своих родственников, опасаясь внутриродовой угрозы своей власти, однако И Шань оказался  одним из исключений.

Перед ним, как членом императорского клана, никогда не стоял вопрос о преданности или измене существующей власти. Он просто защищал Китай, находящийся под маньчжурским правлением, как свою родовую собственность. Родившийся в 1790 году, И Шань в 1821 году стал императорским телохранителем 3-й категории. После прохождения службы при дворе, он в 1826 году был назначен в Синьцзян, граничащий со среднеазиатскими ханствами, министром-предводителем войск в ряде синьцзянских городов,  министром-советником в Или (Северный Синьцзян), а затем стал илийским генерал-губернатором, что по нынешним меркам соответствовало командующему Синьцзянским военным округом.

Карьера воина

Он принимал участие в войнах по усмирению различных мятежей, аналогов кавказских войн, которые Россия вела в XIX-м веке,  в том числе и мятежа Джангира, потомка бежавших за рубеж  синьцзянских феодалов, разбитых императором Цяньлуном в 1759 году. Поддерживаемый Кокандским ханством, располагавшимся на территории нынешних среднеазиатских государств, и имея английских советников, Джангир, начиная с 1820, года неоднократно вторгался в Синьцзян, творя насилие над местным населением, свергая местную  власть, учреждая вместо них религиозные суды. Окончательно он был разбит цинскими войсками 1828 году, взят в плен и казнен в Пекине. Поскольку И Шань блестяще проявил себя при освобождении Кашгара и других городов от мятежников, то его военная карьера за короткое время получила стремительное развитие. В 1835 году он  захватил в усмирительных сражениях 8 кокандских военачальников и получил от кокандского посланника гарантии о ненападении на Синьцзян.

После усмирения мятежей основной задачей  стало обеспечение продовольствием войск, расквартированных в Синьцзяне, и местного населения. Поэтому  в 1836 году император Даогуан поручает И Шаню решить эту задачу за счет освоения пахотных земель. Будучи министром-советником, И Шань  лично исследовал качество земель и наличие воды, разработал план освоения свыше 8 тыс. гектаров. Назначенный в 1838 году на пост генерал-губернатора, он продолжал расширять сельскохозяйственные угодья, доведя их площадь до 10 тыс. гектаров, и расселять на них уйгурских крестьян. Таким образом, при недостаточном финансировании и постепенном сокращении поставок продовольствия из центра И Шань смог увеличить продовольственное обеспечение армии и полностью претворить в жизнь сельскохозяйственную политику цинского правительства.

В 1840 году Англия начала против Китая первую «опиумную» войну. Будучи закрытым государством, Китай производил все необходимое для себя, и не нуждался в зарубежных товарах, которые не выдерживали конкуренции с китайской продукцией. В то же время китайские товары пользовались большим спросом за рубежом, поэтому в торговле с Китаем у Англии, бывшей в то время империей с незаходящим солнцем, образовался огромный торговый дефицит. Но Англия нашла продукт, производство которого в Китае было под запретом - опиум, выращиваемый в Индии, и стала в огромных количествах поставлять его через единственный открытый порт Гуанчжоу, отравляя китайцев. Цинское правительство направило в Гуанчжоу своего представителя Линь Цзэсюя, который в 1839 году стал перехватывать и сжигать большие партии опиума. Такие его действия привели к трениям с англичанами, переросшим в войну.

Живя в закрытом обществе, китайцы имели смутное представление об иностранцах, их знания об англичанах были больше похожи на суеверия и нелепые выдумки.  Когда английские посланники в Пекине отказались приветствовать китайского императора тремя коленопреклонениями и девятью челобитьями, китайцы, спасая репутацию сына Неба, коим считался император, стали распространять слухи, что у иностранцев просто ноги в коленях не гнутся, а потому достаточно китайской армии иметь длинные бамбуковые шесты, чтобы ими опрокидывать иностранных солдат, после чего они уже не смогут подняться с земли. Однако паровые машины на судах, мощные орудия и слаженные действия морской пехоты быстро продемонстрировали военное преимущество английского флота, пробившего бреши в береговой обороне китайцев.

В 1841 году император Даогуан направляет И Шаня в южную провинцию Гуандун на защиту города Гуанчжоу, осаждаемого английским флотом. В качестве главнокомандующего И Шань в мае проигрывает 5-дневное сражение.

Но как его можно было выиграть, когда те же китайцы, будучи солдатами, при первых же выстрелах с английских кораблей по ходу сражения в массовом порядке покидали свои позиции, переодевались в простых горожан и в качестве зевак наблюдали еще за отдельными очагами сопротивления английским морским пехотинцам.

Когда из-за предательских донесений китайских торговцев опиумом английский адмирал Эллиот знал обо всех военных планах И Шаня и размещении китайских войск и соответствующим образом производил расстановку и перегруппировку своих сил. Когда приходилось изготавливать деревянные  пушки в учебных заведениях, чтобы замаскировать военные приготовления, спрятать их от английских осведомителей из числа все тех же китайцев. Когда не было единства мнений среди находящихся рядом руководящих сановников в ранге министров цинского двора, которые предложили даже такой экзотический способ изгнания англичан, как отправка на плотах по реке Чжуцзян (Жемчужная) в сторону их эскадры бочки человеческих экскрементов, собранных по всему городу, в надежде, что англичане не вынесут вони и уйдут.

Поэтому И Шань был вынужден после пятидневных боев поднять белый флаг, чтобы спасти город от разрушения, и выплатить контрибуцию в размере 6 млн. лян серебра. Правда, в своем оптимистичном донесении императору Даогуану он рапортовал, что выплатил по долгам китайских торговцев. Когда этот обман раскрылся, И Шань был снят с военного руководства и на два года посажен под домашний арест.

В 1843 году Даогуан снова отправляет И Шаня на службу в Синьцзян. Поражение в сражении с англичанами не обескуражило его. В 1847 году в Синьцзяне вспыхивает новый мятеж, и И Шань на передовой лично руководит войсками. Имея менее 5 тысяч солдат и офицеров, он одерживает победы над многочисленным противником, насчитывавшим свыше 20 тыс. человек, освобождает захваченные города, оправдывая надежды императора Даогуана, в результате чего в 1850 году он снова был назначен илийским генерал-губернатором.

Дипломатический опыт И Шаня

Вслед за развитием капитализма и стремлением выиграть конкурентную борьбу с Англией  за влияние в Средней Азии, Россия трижды направляла письма цинскому двору с предложением наладить российско-китайскую торговлю  через Синьцзян, но получала отказ. Тем не менее в 1849 году цинский двор приказал тогдашнему илийскому генерал-губернатору и с ним министру-советнику И Шаню обследовать три места для открытия двусторонней торговли.

После того как И Шань вновь стал генерал-губернатором, вся ответственность за переговоры с российской стороной легла на него. Выполняя волю центрального правительства, он в 1851 году подписал с полковником Е.П.Ковалевским, возглавлявшим  российскую сторону, так называемый «Торговый устав» (Кульджинский трактат), первая статья которого подчеркивала стремление обоих государств к дальнейшему развитию «взаимной дружбы двух держав».  

По «Уставу» царская Россия получила право открыть в двух местах – Или (Кульджа) и Тарбагатай (Чугучак) – русские консульства  и торговые зоны. «Устав» считался выгодным для обеих сторон, так как давал им право вести беспошлинную торговлю. И хотя торговые коридоры здесь были открыты  не по инициативе Китая, а по предложению России, но впервые именно здесь Китай открыл границу для внешней торговли не по военному принуждению, как это было сделано на восточном побережье Китая под огнем английских и французских корабельных пушек, а путем мирных переговоров и по обоюдному согласию.

Следуя наставлениям министерства иностранных дел российская сторона предлагала наладить прямые контакты между илийским генерал-губернатором и генерал-губернатором Западной Сибири, но встретиться И Шаню со своим русским коллегой (в ту пору это был Гасфорд Густав Христианович) в этом месте не пришлось. Встретится позже, но с генерал-губернатором Восточной Сибири.

Уже потом из конъюнктурных соображений беспошлинный характер торговли сочтут невыгодным для Китая на том основании, что китайские купцы якобы очень мало ездили в Россию, а открытие российских консульских служб и факторий, контролировавших русских торговцев и оформлявших им документы, посчитали нарушением национального суверенитета.

Однако император Сяньфэн одобрил «Устав», посчитав его  выгодным инструментом, который может воспрепятствовать силовому проникновению русских в Кашгар, и потому в 1854 году возвысил И Шаня до правительственного министра, которому даже было даровано разрешение ездить верхом на коне внутри Запретного города  – резиденции китайских императоров в Пекине.

Императорское доверие

Учитывая дипломатический опыт И Шаня, накопленный на переговорах с русскими в Средней Азии, император Сяньфэн в декабре 1855 года назначает И Шаня генерал-губернатором в провинцию Хэйлунцзян, чтобы разрядить обстановку на Амуре, пустынное левобережье которого в это время активно заселялось русскими крестьянами и казаками. Главным организатором и исполнителем переселенческого движения был Николай Николаевич Муравьев (1809-1881).  

Хотя и с некоторой натяжкой, но между И Шанем и Муравьевым можно провести некоторые параллели. Оба пользовались императорским доверием: императоров Даогуана и Сяньфэна в Китае, Николая I и Александра II в России, оба занимались переселением крестьян в новые места.  Как и И Шань, Муравьев тоже в 1820-х годах начал участвовать в боевых действиях, только против турок, тогдашних противников России. В 1833 году в чине штабс-капитана вышел в отставку, решив, что выгоднее заниматься сельским хозяйством. В 1838 он в чине майора возвращается на военную службу и в 1841 воюет с мятежными горцами на Кавказе. В 1846 назначен военным  губернатором Тулы и гражданским  губернатором Тульской губернии. Именно деятельность на этом посту показала его как энергичного  и деятельного человека, неуклонно идущего к намеченной цели. Поэтому в 1847 году в возрасте 38 лет он был назначен генерал-губернатором Восточной Сибири. И на этом посту он многое сделал для того, чтобы укрепить далекие окраины России, присоединить и заселить пустующие пространства по левому берегу Амура и к востоку от Уссури.  

Никакого прогресса      

Согласно китайским исследованиям, хотя цинское правительство и основало на китайской стороне китайско-российской пограничной линии вдоль Аргуни, определенной Нерчинским договором, несколько сторожевых постов, однако большинство из них вовсе не было предназначено для охраны границы. Основная их функция заключалась в присмотре за китайскими охотниками и пограничным населением, то есть в «охране внутренней, а не в охране внешней».

Например, в подчиненном районе Цзилиньского гарнизона было основано 105 сторожевых постов, но большинство из них было размещено к западу от линии реки Уссури. К востоку же от линии Уссури находилось только 7 постов.  Что касается пограничных городов и пограничных гарнизонов, то расположение их было очень нерационально. Так из шести военных городков на западной линии пять находились к востоку от Большого Хингана на линии реки Нэньцзян, впадающей в Сунгари.  

К западу же от Большого Хингана ближе к реке Аргунь был лишь один гарнизон в городе Хулунбуире, составлявший только 28 % от общего количества военных.

На северной линии по левому берегу реки Хэйлунцзян не было ни одного города с военным гарнизоном, который бы нес охранную службу.

Еще до подписания Нерчинского договора цинское правительство основало на левом берегу реки Хэйлунцзян город Айгунь, который был местом нахождения командующего Хэйлунцзянским гарнизоном. Но вскоре командующий переехал на южный берег реки, затем в 1693 году перебрался в Моэргэнь, а с 1699 года стал находиться в Цицикаре – главном в то время городе провинции Хэйлунцзян.

Таким образом политический и экономический центр обширного района в верхнем течении реки Хэйлунцзян и к югу от Внешнего Хингана все больше отдалялся от границы. На восточной линии по нижнему течению реки Хэйлунцзян и до ее устья и к востоку от реки Уссури на протяжении тысяч километров не было ни одного гарнизона и не было ни одного центрального города.

По тем же китайским исследованиям, за сто лет после подписания в 1689 году Нерчинского договора  количество населения из малочисленных народностей, проживавших в бассейнах рек Хэйлунцзян и Уссури, не увеличилось. Они жили разрозненно, занимались рыбалкой и охотой, постоянно страдали от болезней, испытывали большие трудности. По своему общественному устройству они по-прежнему находились на этапе первобытного родового племени, верили в первобытный шаманизм. Некоторые племена даже находились на грани постепенного вымирания. Кроме взимания с них налога на пушнину, цинское правительство не принимало никаких мер, чтобы повысить уровень их цивилизации. И не только местных аборигенов, но даже маньчжуров и ханьцев здесь также было совсем немного.

Согласно подсчетам, которые сделал во время обследования района рек Хэйлунцзян и Уссури англичанин Бруней, исполнявший обязанности епископа, в 1845 году в бассейне реки Уссури и ее притоков проживало в общей сложности менее 800 человек, из которых ханьцев было 200 человек, маньчжуров – более 500 человек.

Вследствие переброски войск  для подавления тайпинского восстания и отражения англо-французской агрессии во второй опиумной войне, начавшейся в 1856 году, вооруженных сил на китайской стороне границы не только не хватало в количественном отношении, но и их качество вряд ли могло уравновесить российские войска. Англичанин Ливенштайн, посещавший Хэйлунцзян, описал внешний вид цинских солдат в Айгуни.

Он пишет, что когда в 1854 году Муравьев в своем первом сплаве по реке Хэйлунцзян достиг Айгуни, все расквартированные в городе войска выстроились возле возведенного у реки шатра для встречи.

«Всего было примерно одна тысяча человек, снаряжение у них было очень плохим. Многие из них имели на плече шест с заостренным концом, окрашенным в черный цвет, который должен играть роль копья. Только очень немногие имели фитильные ружья. Большинство же были вооружены луками и имели за спиной колчан. Позади отряда было несколько пушек, установленных на грубо сработанных лафетах красного цвета и укрытых конусообразными зонтиками, сделанных из березовой коры и тоже окрашенных в красный цвет. Рядом с каждой пушкой стоял человек с веревочным запалом или же с палкой в руке, один конец которой тоже был выкрашен в черный цвет. Совершенно очевидно, что за последние почти двести лет у китайцев в этом районе не было никакого прогресса».

Когда после второго муравьевского сплава по Амуру И Шань в декабре 1855 года прибыл в Хэйлунцзян, он обнаружил огромную нехватку вооружений и боеприпасов. Пороха было только 15 тонн. И Шань запросил еще 100 тонн, но они ушли на юг страны для борьбы с повстанцами. Из ответов на свои донесения в Пекин о действиях русских И Шань понял, что цинский двор не желает нового обострения на границе, чтобы справиться с крестьянским восстанием в южных провинциях, что в отношении русских действий следует проявлять терпение. В таких условиях И Шань после шестидневных переговоров  подписал 28 мая 1858 года в Айгуне договор, по которому весь левый берег Амура отходил к России, а область восточнее Уссури оставалась под двойным управлением России и Китая. Вот как в китайском варианте проходили переговоры и подписание документа, описанные в книге «Император Сяньфэн: исторические рассказы».

Исторический момент

«Во времена императора Даогуана И Шань, как командующий, нанес ущерб своей стране и навредил своему народу. И хотя наказание ему за это не было строгим, однако он понимал, что императорский двор осуждает его, недоволен его действиями. Став хэйлунцзянским генерал-губернатором, он мечтал совершить что-нибудь такое, что подняло бы его авторитет, чтобы окружающие не считали его ничтожеством. Поэтому он решил на переговорах с российской стороной продемонстрировать жесткую позицию.

22 мая 1858 года И Шань облачился в официальные одежды, надел шапочку важного сановника и, сидя в зале, ожидал прибытия Муравьева.

Русские имена очень трудно запомнить. Поэтому в разговорах со своими подчиненными И Шань коротко называл Муравьева «Лао Му» (уважаемый Му(равьев). И пока еще Муравьев не появился, И Шань думал: «Этого Лао Му люди называют «хитрым и коварным дьяволом», поэтому мне нужно быть начеку, проявлять осторожность, использовать подходящие формулировки и ни в коем случае не дать ему никаких зацепок».

Именно во время таких размышлений прибыли Муравьев и сопровождающие его лица. При международных контактах необходимо придерживаться определенного этикета. Согласно этому этикету И Шаню не нужно было выходить для встречи гостей, во дворе уже были цинские чиновники соответствующего ранга. И Шань поднялся и встал в центре зала, обозначая, что переговоры пройдут здесь. На китайской земле И Шань был принимающим хозяином.

Войдя в зал, Муравьев слегка прищурил небольшие голубые глаза, его пышные усы раздвинулись в улыбке: «А, уважаемый генерал-губернатор, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. У генерал-губернатора очень воинственный и гордый вид». При этом Муравьев раскинул в стороны руки с намерением обнять И Шаня. И Шань отступил на два шага назад и холодно произнес: «Прошу садиться!»  

Он поднял руки перед грудью, обхватил ладонью кулак другой руки и легким поклоном поприветствовал гостя. Муравьев засмеялся: «Я забыл, что у вас, у китайцев, по этикету не принято обниматься. И если обнимаются, то это делают только разнополые люди, когда рядом никого нет».

Переводчик работал быстро. Услышав это, И Шань невольно нахмурился, а про себя подумал: «Этот Лао Му не только хитер, но также знает китайские обычаи. Поэтому с ним надо быть еще осторожнее».

Обе стороны заняли свои места. Муравьев светился улыбкой, а И Шань сидел с насупленным выражением. Во всем этом проглядывалась какая-то театральность.

Муравьев начал первым: «Уважаемый генерал-губернатор, нам нет необходимости говорить обиняками, поэтому давайте разговаривать начистоту».

«Как указал наш император, ответил И Шань, со времени императора Канси границей между нами являются река Горбица и Хинганский хребет, и здесь у двух стран давно нет никаких разногласий».

«Нет, нет, нет, генерал-губернатор не знает, что есть еще кое-что, на что следует обратить внимание».

Муравьев одновременно отрицательно закрутил головой и замахал руками, как будто знал что-то, известное только ему одному,  и напористо продолжал говорить: «Китай и Англия сейчас воюют между собой. И совершенно очевидно, что Дайцинское государство не соперник для Великобритании. Цель Англии заключатся не в одной только торговле и в заполучении торговых привилегий. Очень вероятно, что они могут занять устье реки Амур и побережье к югу от него. К тому времени силами своего государства вы не сможете справиться с англичанами. Только после передачи по договору этого района в собственность России, они будут побаиваться России, и таким образом можно будет помешать англичанам занять этот район».

Муравьев говорил с весьма самодовольным видом. Он не заметил, как изменилось настроение И Шаня, и продолжал: «Чтобы Россия могла с моря защитить свою территорию, она должна занять приморский район. А чтобы установить связь Приморья с Сибирью необходимо на Амуре строить населенные пункты. Во имя интересов двух сторон Китай и Россия должны провести границу по Амуру и Уссури, которые являются самыми подходящими природными границами между двумя странами».

Муравьев без всякого стеснения строил свои радужные расчеты. И Шань сжал кулаки, лицо его потемнело. С холодной интонацией он произнес: «Не видит ли господин Муравьев сны средь бела дня: граница между двумя странами уже давно определена и не может быть изменена. И я, как генерал-губернатор, тоже не позволю сделать это».

«Тем не менее прошу генерал-губернатора И Шаня еще раз подумать над нашим предложением».

На лице Муравьева по-прежнему была такая улыбка, которая порождает у людей неприязненное чувство. В ответ И Шань хмыкнул: «Нечего даже и говорить об этом».

С этими словами он встал, взмахнул широкими рукавами, давая понять, что разговор окончен, повернулся и направился к выходу. Муравьев тоже изменился в лице: «У генерал-губернатора нет искренности, переговоры на этом сегодня закончены!»

Обе стороны разошлись с неприятным осадком в душе.

На второй день переговоры продолжились. Муравьев уже не улыбался, как это было вчера. Он как будто был недоволен холодным выражением на лице И Шаня, поэтому при разговоре его интонация была жесткой. Он вытащил разработанный им самим проект договора и передал его И Шаню. Переводчик в общих словах объяснил, что по этому договору границей между Китаем и Россией должны стать реки Амур и Уссури и что на пограничных реках между двумя странами могут плавать только суда Китая и России и никаких других стран; в торговых портах Россия пользуется одинаковыми с другими странами правами; вдоль побережья пограничных рек между двумя странами разрешается свободная торговля; китайское население на левом берегу Амура должно в течение трех лет переехать на правый берег.

Со всей очевидностью этот проект шел вразрез с разграничением между двумя странами, установленным еще во времена императора Канси. По нему огромная территория к северу от рек Хэйлунцзян и Уссури должна быть занята царской Россией. Как мог И Шань самостоятельно согласиться с этим? Поэтому И Шань встал и сказал: «Прошу господина Муравьева забрать и исправить проект. В таком виде мы не можем принять его».

Видя, что цель не достигнута, что И Шань по-прежнему держится очень холодно, Муравьев был крайне раздражен: «Формулировку о прохождении границы по рекам ни в коем случае менять не будем, а по остальным делам переговорим завтра».

Сказав это, он встал и спокойно вышел из зала.  

26 мая Муравьев и И Шань, представляющие две жестко противостоящие стороны, снова сели за стол переговоров. Это была их третья встреча. Видя в руках у Муравьева бумаги, вероятно, с проектом договора, И Шань подумал: «Если российская сторона намерена достичь единства мнений, то ей придется исправить проект, в противном случае не будет никаких переговоров!».

В таких размышлениях он увидел, что Муравьев передал бумаги переводчику, и поспешно спросил: «Исправили?»

«Ни единого слова» - ответил китайский переводчик.  

И Шань мгновенно подавил появившуюся было улыбку: «Раз уж господин Муравьев неискренен, то думаю, что сегодняшние переговоры просто излишни. Такой проект мы не можем принять».

Муравьев тоже вскочил и на повышенных тонах произнес: «Не знаю, кто не искренен, но здесь даже не хотят взглянуть на проект, невежливо отказываются взять его, а это уже слишком!»

При этих словах он резко забрал проект и пошел к выходу. Остановившись около дверей, он обернулся, и, обращаясь к И Шаню, громко произнес: «Вся ответственность за последствия будет лежать на вас!»

Не попрощавшись, Муравьев уехал. И Шань в мрачном настроении меланхолично ходил взад и вперед по гостиной генерал-губернаторского особняка. Наступила ночь. В доме стояла абсолютная тишина. Никто не смел говорить даже шепотом. И только жена, беспокоясь, тихонько уговаривала И Шаня: «Поешь, что толку от переживаний».

«Айя, - вздохнул И Шань, вскинув голову, - как трудно быть человеком! Несколько лет назад я уже падал, терял лицо и чуть  было не потерял свою жизнь. Так было тяжело оставлять  столицу и ехать в дальние края. Но оказалось, что и здесь совсем неплохо. И надо же взяться этой России! И все давят и давят на меня. Согласиться с ними? Но император не согласится. Отказать им? Но Россия не отстанет по-хорошему».

Неожиданно издалека донесся гром нескольких пушечных выстрелов. «Эй, - в удивлении крикнул И Шань солдатам, - пойдите и узнайте, что там происходит».

Вернувшись, солдаты доложили: «Господин генерал, как сообщила городская охрана, пушечные выстрелы доносятся с левого берега. Там даже стало светло от огня, боимся, как бы чего не вышло».

«Продолжайте следить!»

Пушки грохотали непрерывно, так что в эту ночь И Шань ни на минуту не смог сомкнуть глаз. Он понял, что русские демонстрируют свою силу. Вдруг раздался оглушительный грохот, испугавший И Шяня – ядро разорвалось рядом с домом генерал-губернатора. Прибежали две наложницы и, вцепившись в его рукава, стали слезно умолять: «Господин, мы хотим вернуться в столицу. Господин, почему вы такой упрямый? Вам не одолеть их!»

Обе женщины наперебой призывали и молили его так, что, разозлившись, И Шань топнул ногой: «Чего раскричались? А ну, марш отсюда!»

Наложницы в испуге убежали, а И Шань стал вслушиваться в происходящее снаружи. Орудийная пальба не прекращалась, выстрелы следовали один за другим. Было такое ощущение, что ядра рвутся прямо на крыше, сотрясая весь дом. «Наверное не стоит быть таким жестким, - подумал И Шань. – Как видно из действий Муравьева, от него можно ожидать все, что угодно. Сначала отношение его было теплым и даже в какой-то мере дружественным. Однако на последних двух заседаниях лицо его становилось все жестче и жестче. Похоже, что если и дальше упорствовать и вызвать его гнев, то это для меня добром не кончится».  

Под утро пальба как будто стала реже. Не раздеваясь, И Шань прилег и на какое-то время погрузился в забытье. Когда рассвело, пальба возобновилась с новой силой. И Шань переоделся, спешным шагом вошел в зал переговоров и велел солдату отыскать самого способного помощника Айжиндая. «Русские уже разозлились, - сказал он торопливо Айжиндаю, - мы не можем больше упорствовать, поэтому захвати картины и отправляйся на их судно, поприветствуй и добейся, чтобы они вернулись  и продолжили переговоры».

Не теряя ни минуты, Айжиндай взял из губернаторского дома две картины художников предыдущей династии Мин с изображением придворных женщин, торопливо завернул их и отправился на русское судно, чтобы встретиться с Муравьевым. С хмурым видом Муравьев холодно сказал: «Если ваш генерал-губернатор не хочет по-хорошему, то будем действовать по-плохому. Раз ему не нравятся дружественные переговоры, то в эту ночь ему снова придется провести в страхе».

«Нет, нет, нет, господин Муравьев, не надо сердиться, если есть вопросы, то их можно обсудить и успешно решить».

Айжиндай продолжал уговоры, и Муравьев смягчился. «Возвращайся, - сказал он, - и передай генерал-губернатору И Шаню, что если ваше Дайцинское государство сможет согласиться с нашим мнением, то мы немедленно ставим подписи на договоре, который становится официальным документом,  и в дальнейшем Россия и Китай живут друг с другом в дружбе. Если же вы не согласны, то я ни в коем случае не буду неволить вас, однако…»

Муравьев не договорил до конца, но Айжиндай понял смысл и торопливо сказал: «По возвращении я обязательно передам генерал-губернатору все, как вы сказали».

Вернувшись в губернаторский особняк, Айжиндай подробно доложил о разговоре с Муравьевым. И Шань задумался и произнес: «Действуем на их условиях».

28 мая 1858 года хэйлунцзянский генерал-губернатор И Шань поставил подпись на Айгуньском договоре, составленном царской Россией. В тот же день, зная, что он совершил смертельный грех, И Шань заперся в кабинете, не ел, не пил и не спал. По Айгуньскому договору царской России отошли 600 тысяч квадратных километров территории Китая по левому берегу реки Хэйлунцзян, а китайская территория восточнее реки Уссури оказалась под совместным российско-китайским управлением».

Такова художественная версия заключения Айгуньского договора. Согласно же другим записям,  22 мая состоялась протокольная встреча, а 23 начались официальные переговоры, на которых Муравьев передал И Шаню российский проект договора и потребовал дать ответ на следующий день. 24 и 25 мая переговоры шли между представителем российского МИДа Перовским и ротным командиром Айжиндаем, и тоже безрезультатно. 26 мая переговоры с российской стороны снова вел Муравьев, в ультимативной форме потребовал подписать договор, составленный российской стороной, а затем, не попрощавшись, уехал. В ту же ночь на российской стороне была устрашающая орудийно-ружейная пальба. 27 мая И Шань направил к Муравьеву Айжиндая, чтобы известить о согласии принять российский проект. Муравьев предложил подписать немедленно. И Шань ответил, что не имеет таких полномочий, и проект протокола необходимо сначала отправить в Пекин на утверждение. Муравьев решительно был против, и 28 мая договор был подписан.

-------------------

Айгунский договор

между Россией и Китаем о границах и взаимной торговле

Айхунь [Айгун], 16/28 мая 1858 г.

Великого российского государства главноначальствующий над 47 всеми губерниями Восточной Сибири, е.и.в. государя императора Александра Николаевича ген.-ад., ген.-лейт. Николай Муравьев, и великого дайцинского государства ген.-ад., придворный вельможа, амурский главнокомандующий князь И-Шань, по общему согласию, ради большей вечной взаимной дружбы двух государств, для пользы их подданных, постановили:

1. Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья р. Амура, да будет владением российского государства, а правый берег, считая вниз по течению до р. Усури, владением дайцинского государства; от реки Усури далее до моря находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне да будут в общем владении дайцинского и российского государств. По рекам Амуру, Сунгари и Усури могут плавать только суда дайцинского и российского государств; всех же прочих иностранных государств судам по сим рекам плавать не должно. Находящихся по левому берегу р. Амура от р. Зеи на юг, до деревни Хормолдзинь, маньчжурских жителей 48 оставить вечно на прежних местах их жительства, под ведением маньчжурского правительства, с тем, чтобы русские жители обид и притеснений им не делали.

2. Для взаимной дружбы подданных двух государств дозволяется взаимная торговля проживающим по рекам Усури, Амуру и Сунгари подданным обоих государств, а начальствующие должны взаимно покровительствовать на обоих берегах торгующим людям двух государств.

3. Что уполномоченный российского государства генерал-губернатор Муравьев и уполномоченный дайцинского государства амурский главнокомандующий И-Шань, по общему согласию, постановили - да будет исполняемо в точности и ненарушимо на вечные времена; для чего российского государства генерал-губернатор Муравьев, написавший на русском и маньчжурском языках, передал дайцинского государства главнокомандующему И-Шань, а дайцинского государства главнокомандующий И-Шань, написавши на маньчжурском и монгольском языках, передал российского государства генерал-губернатору Муравьеву. Все здесь написанное распубликовать во известие пограничным людям двух государств.

Город Айхунь, мая 16 дня 1858 года.

(На подлинном подписали:)

Всемилостивейшего государя моего императора и самодержца всея России ген.-ад., ген.-губернатор Восточной Сибири, ген.-лейт. и разных орденов кавалер Николай Муравьев.

Службы е.и.в., государя и самодержца всея России, по Министерству иностранных дел ст.сов. Петр Перовский.

Амурский главнокомандующий И-Шань.

Помощник дивизионного начальника Дзираминга.

Скрепили:

Состоящий при генерал-губернаторе Восточной Сибири переводчик губернский секретарь Яков Шишмарев.

Ротный командир Айжиндай.

--------------      

Где граница?

Несмотря на недовольство императорского двора, заявлявшего, что И Шань превысил свои полномочия, так как не вправе был решать судьбу земель восточнее реки Уссури, принадлежавшие провинции Цзилинь, никаких жестких мер к И Шаню никто не применял. Он продолжал оставаться на посту хэйлунцзянского генерал-губернатора и даже спустя 4 месяца после Айгуньского договора, оправдываясь, обвинил в служебном проступке Дзирамингу.    

Недовольство императора Сяньфэна  Дзирамингой усилилось еще и потому, что тот согласился следующей весной провести вместе с русскими демаркацию границы, в связи с чем Сяньфэн дал письменное указание: «Реки Суйфун и Уссури не граничат с Россией, поэтому следует отказать (в проведении демаркации)... При решении иностранных дел Дзираминга проявил безрассудность, поэтому повелеваю снять его с должности и приказываю И Шаню доложить всю правду».

Таким образом, козлом отпущения стал Дзираминга.

Когда спустя год после подписания Айгуньского договора император Сяньфэн узнал, что российская группа из 6 человек все-таки прибыла 23 апреля 1859 года в устье Уссури для демаркации границы, то собственноручно написал: «Реки Суйфун и Уссури относятся к провинции Цзилинь, не граничат с Россией и, следовательно, не подпадают под управление хэйлунцзянского генерал-губернатора. В прошлом году этот генерал-губернатор И Шань с легкостью поверил словам помощника дивизионного начальника Дзираминги, в общении с российскими посланниками не разобрался в существе дела, поэтому дело было решено плохо. И этому нет никаких оправданий. Повелеваю снять хэйлунцзянского генерал-губернатора И Шаня с должности, но оставить его для дальнейшего исполнения генерал-губернаторских обязанностей, а также приказываю ему разобраться со всеми прежними запутанными и непонятными делами. Что касается Дзираминги, снятого с должности, но оставленного для дальнейшего исполнения обязанностей, то повелеваю полностью отстранить его от исполнения этих обязанностей, а также повелеваю отправить представителя на Уссури, чтобы в качестве наказания надеть на него колодки и показать народу».

Хотя И Шань и Дзираминга были сняты с должностей, но поскольку императорский двор одно время не мог найти подходящих людей для новых назначений, то они продолжали исполнять в провинции Хэйлунцзян свои прежние обязанности. И Шань в тревоге проводил дни, опасаясь, что своим появлением русские создадут ему новые проблемы. И когда спустя месяц российские суда из Амура пошли на юг по Уссури, и И Шань не смог воспрепятствовать им, то император Сяньфэн окончательно лишил его министерского звания и отозвал в Пекин на совершенно незначительную должность.  К тому времени И Шаню было уже 70 лет.

В июле 1858 года Россия ратифицировала Айгуньский договор, а Пекин отказался признать его под предлогом, что И Шань не имел полномочий заключать его. Однако в ноябре 1860 года в Пекине был подписан договор, по которому не только левый берег Амура, но и территория восточнее Уссури стали российскими, что явилось фактическим признанием Айгуньского договора.

В подавляющем большинстве случаев и в прошлом и сейчас И Шаня обвиняют в том, что стоя на капитулянтских позициях и проявляя слабость он отдал России 600 тысяч квадратных км по левому берегу Амура и сдал 400 тысяч квадратных км восточнее Уссури. Однако скрупулезно анализируя обстановку того времени, некоторые китайские исследователи считают, что будь на месте И Шаня другой представитель, он мог бы только потянуть время, но все равно тоже не смог бы изменить ситуацию.

А сейчас  интересная географическая особенность того времени. Вот как звучит первая статья Айгуньского договора на русском языке:

«Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья р. Амура, да будет владением Российского государства, а правый берег, считая вниз по течению, до реки Усури, владением Дайцинского государства…»

А вот как начало первой статьи звучит в переводе с китайского языка:

«Левый берег Амура и Сунгари от реки Аргунь и до морского устья р. Сунгари принадлежит России, а правый берег до Уссури принадлежит Дайцинскому государству…»

Судя по китайскому тексту Айгуньского договора,  в море впадает река Сунгари, а Амур впадает в Сунгари и на этом заканчивается. То есть русские считали Амур главной рекой, а Сунгари ее притоком, а китайцы в то время считали главной рекой Сунгари, а Амур ее притоком.

Геннадий Константинов,

переводчик-международник, автор книги «Последний император Китая»

г. Хабаровск

23 апреля 2012 года

«Дебри-ДВ»

P.S.

И еще, глядя на некоторые детали картины В.Романова «Айгуньский договор». 16 июля 1839 года при штурме Ахульго на Каказе Муравьев был ранен пулей в правую руку с раздроблением средней части локтевой кости и повреждением лучевой; в результате явилось затруднение владения кистью, большим пальцем и мизинцем и полное невладение тремя средними пальцами, почему он должен был выучиться писать левой рукой.  (Русский биографический словарь, Аспент Пресс, Москва, 1999). На картине Василия Романова Муравьев держит перо правой рукой.