Владимир Иванов-Ардашев |
(function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: "R-A-127969-6", renderTo: "yandex_rtb_R-A-127969-6", async: true }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks");
|
– Итак, Владимир, есть ли этот самый злой рок или мы, по примеру давних эмигрантов, тосковавших по России, готовы и впредь «накручивать» тему, проливая реальные и надуманные слёзы?
– Вообще-то фразу эту, о злом роке, тяготевшем над русской общиной в Шанхае, я вычитал в одной из эмигрантских газет и вынес в заголовок книги, что, наверное, оправданно. Хотя некоторые бывшие эмигранты, вернувшиеся из Китая, деликатно журили, мол, не такая уж и плохая жизнь была там, на чужбине. Да и какая уж там чужбина, в «русской Маньчжурии», если её с грустью вспоминают до сих пор.
– А вам-то какое дело до этой самой Маньчжурии?
– Так ведь она у нас совсем рядом, всего в нескольких километрах от Хабаровска. Уже и на Большой Уссурийский остров «перемахнула», где создаётся нечто огромное и пока что туристическое.
А вообще я когда-то грустно пошутил, что если мой именитый однофамилец писатель-эмигрант Всеволод Никанорович Иванов вернулся из «жёлтой» Маньчжурии в «белобрысый» Хабаровск, то как бы и нам не оказаться на старости лет в «русской Маньчжурии», только «перемахнувшей» на российский берег.
– Но ведь ещё не перемахнула?
– Пока что нет. Но дело даже не в этом, а в чувстве обречённости и ненужности родному Отечеству.
– А вы не преувеличиваете? Ведь у литераторов богатое воображение.
– Так я ещё и историк, занимаюсь этой темой профессионально. Опубликовал статьи о русских военных эмигрантах и книгу очерков об археологах «Тайны забытых этносов». И не хочу, чтобы мы, россияне, оказались среди этих самых забытых приамурских этносов.
– Ну, до этого ещё далеко.
– Надеюсь. А вообще нынешние времена, при всех своих бедах, дают возможность высказываться откровенно. Свобода слова как-никак. Но свободе не помешает и кусок хлеба, в данном случае – возможность публиковаться и хотя бы немного зарабатывать на этом. А заработок литератора сейчас – понятие эфемерное. Особенно за свои книги, которые не просто убыточны, а словно укор прозаикам и поэтам, зарывающим талант в землю. Отсюда и вектор авторских интересов, и география наших публикаций.
Было время, когда я с замиранием сердца ждал публикации своих очерков и стихов в Австралии. Ну и что? Дождался, за что большое спасибо женщине-редактору, бывшей харбинке, бережно хранящей русское слово в далёкой стране.
Нет проблем и с другими зарубежными русскоязычными изданиями. Или русскими, как иногда подчёркивают их редакторы, ещё не утратившие симпатии к былому Отечеству. Я бы и сам, наверное, вспоминал с грустью родные места, окажись на их месте, но… что-то не хочется в загранку. Тем более что загранка сама напрашивается в гости, точнее – навсегда, как в Русской Америке, проданной в одночасье и бездарно.
Нынешнее российское Приамурье, конечно, в иной ситуации, но его периферийный статус всегда давал о себе знать. И до революции политики привычно использовали слово «колониальный», не видя в этом ничего зазорного, а просто называя вещи своими именами. И пытались освоить эту территорию, порой энергично, как Столыпин. Но Дальняя Россия, как её тогда называли, всегда оставалась дальней, обособленной и ущемлённой, хотя и весьма зажиточной, и этим достатком старожилы гордились. И не надо винить потомственных сибиряков, что называли «голытьбой» новосёлов, ведь именно крепкий сибирский мужик из ссыльных и староверов, а не какие-то поздние бедолаги и авантюристы, создавали упрямых и сильных хозяев, позже погубленных сталинскими репрессиями.
Предки мои тоже из тех упрямых строптивцев, что крепко держались за семейные предания, подкреплённые к тому же архивными данными. Поэтому три столетия жизни в Забайкалье, на Енисее и Амуре, коими я обязан своим предкам по отцовской линии, дают право быть недоверчивым и поглядывать с усмешкой на тех умников, что пытаются учить нас безоглядному оптимизму и вере в светлое будущее региона. Нет этой веры, пошатнулась. И дай Бог ошибиться в прогнозах.
– Ну, зачем же так сурово, Владимир? Вы же историк, изучали и не такое лихолетье.
– Да, Александр. Только нынче всё сложнее и не столь явственно. Речь не идёт о сдаче Приамурья как таковой, хотя и это не исключено. Просто мне как историку и литератору, поработавшему когда-то на БАМе, в оборонной промышленности и музеях, приходится рыться не только в информационном чернозёме, но и в шлаке. Видел и старую, ещё гулаговскую, трассу БАМа, и рождение, крах таёжных городов. Даже мой роман «Оружейная поляна» с его заброшенными армейскими полигонами оказался пророческим, хотя и посвящён событиям двадцатилетней давности. Предупреждал ведь, что бардак с хранением и утилизацией снарядов был, есть и ещё скажется. Так и вышло, и по-прежнему гремят взрывы в сельской глубинке.
Но вернёмся к теме Русского зарубежья. Вы, Александр, как бывший дальневосточник наверняка слышали о той сытой и благополучной жизни, в коей пребывали наши маньчжурские эмигранты. Так какого же хрена они ностальгировали в этой самой «русской Маньчжурии»?
– Действительно, почему?
– Видать, натура у русских такая. Хотя там были и поляки, евреи, грузины. И тоже почему-то грустили в сопках Маньчжурии. И даже японскую оккупацию вспоминали без злобы, мол, была да сплыла, нас-то не трогали. И я вспоминаю, с какой лёгкостью один мой знакомый писатель получил от японцев разрешение на таёжную усадьбу и несколько бесплатных винтовок, кои местным китайцам и корейцам были строжайше запрещены.
Да и гонорары у русских журналистов, работавших в китайских и японских СМИ, были отменные, а всё равно маялись, кто-то и попивал, сводил счёты с жизнью. Зато гонора у наших будь здоров! Помню, как ещё один знакомый писатель-эмигрант, мнивший себя знатоком Китая, брезгливо отзывался о маньчжурской специфике, а ещё одна русская бабуля, прожившая в Харбине почти сто лет, даже гордилась, что так и не выучила чужой язык. Вот такие мы, россияне!
Но справедливости ради отмечу, что и погибали русские эмигранты на маньчжурской земле тоже лихо, многими тысячами. И долгое эхо наших «белых» волонтёров, как и «красных» советников, бойцов, всё ещё памятно южным соседям. Не то, чтобы маньчжуры и китайцы в восторге от русских корней Харбина, но относятся дружелюбно. Так что «страшилками» о возможной экспансии с юга нас не испугаешь. Пусть лучше соседи трепещут от наших лихих девиц и ресторанных балалаек!
И если бы речь шла просто о Маньчжурии, то, наверное, не стоило бы и волноваться. Но дело в том, что сейчас, как никогда ранее, ощущаешь полное безразличие центра к судьбам дальневосточников. Не надо только упоминать всякие там международные саммиты и прочие амбициозные проекты, от которых простым людям мало проку. Да и писателям тоже. Вы что-нибудь слышали о творческих командировках на «совместные» стройки? Я – нет, да и не очень хотел бы писать рекламную «заказуху». Тут бы выжить, что-то опубликовать. А кто-то уезжает либо замыкается в себе, уходит в духовную эмиграцию. Для меня отдушиной стала археология. Но не будешь же грезить одними лишь охотниками на мамонтов.
– Старики из первой волны эмиграции утверждают, будто настоящая эмиграция закончилась на них, а нынешний исход чуть ли не баловство. Это так?
– Я, конечно, отношусь со вниманием к таким пожилым людям, но когда в начале девяностых кто-то заявил, что «в истории русской эмиграции можно ставить точку», это вызвало горькую усмешку. А как же тридцать миллионов россиян, оказавшихся в ближнем зарубежье? И неведомо сколько миллионов на востоке страны, для которых такая угроза отнюдь не пустой звук?
– Но ведь появился и проект «Русский мир», поддерживаемый на государственном уровне.
– Да, разумный проект, и дай Бог ему удачи! Но ведь нужно не только возвращать соотечественников, но и не выталкивать их с российской окраины, которая неизбежно заполнится другими.
– А как насчёт идеи сибирской обособленности? Соединённых Штатов Сибири, о которых так много говорят?
– Эта идея не нова и отнюдь не так абсурдна, как представляли её в царские и советские времена. Только надо помнить, что идеологи этого движения, названного «областничеством», видели смысл в развитии собственных производительных сил, а не в сдаче территории американцам, за что ратуют нынешние сибирские радикалы. И обсуждаемый ими проект «американизации» Сибири и превращения её в «пятьдесят первый штат» пока ещё иллюзорен, а вот прогноз для российского Приамурья может стать явью. И очень хотелось бы ошибиться в нём. Увидеть добрые перемены на своей, российской, земле, а не в туманных заграничных далях…
Беседовал Александр Трапезников,
«Литературная Россия», №30. 27.07.2012