Кессель Ж. [Joseph Kessel] Смутные времена. Владивосток 1918-1919 г. г. Роман. - Владивосток: Тихоокеанское изд. Рубеж, 2012. - 144 (Серия Библиотека альманах Рубеж)

Французский прозаик с российскими по отцу корнями Жозеф Кессель (1898–1979) у нас не очень известен, хотя на русский переводились его «Княжеские ночи», «Дневная красавица», «Всадники», «Лев». Книга Кесселя «Смутные времена» издана в России впервые. Понятно, почему издателем стал (при поддержке «Альянс Франсэз - Владивосток» и Паскаля Мартен-Даге, натягивавшего ванты на владивостокских мостах) владивостокский «Рубеж»: в этой книжке автор пишет о том, как в составе Французского экспедиционного корпуса оказался в 1919 году во Владивостоке. Говоря по-нашему, был одним из иностранных интервентов (до этого Кессель успел поучаствовать в Первой мировой войне как военный летчик, а позже примет участие и во Второй - в Сопротивлении).

 

Отправиться «в Сибирь» 20-летний лейтенант пожелал добровольно. Долгая дорога - из Европы через Америку и Японию - и вот наконец Владивосток: «иная вселенная», «другая планета». Этот странник - скорее ошарашенный, нежели очарованный. Вот Владивосток 1919 года от Кесселя: «все было мрачным и грязным»; «жалкий провинциальный городок в глухой местности»; «ни одного проспекта или приличной улицы».

 

Французская миссия - в музее естественной истории (ныне корпус музея им. Арсеньева на Петра Великого). Офицеры располагаются прямо среди китов и тигров. Порт контролируют японцы, железную дорогу - чехи. В Омске находятся лидер белых Колчак и французский генерал Жанэн, которые в плане снабжения зависят «от Транссиба, то есть от чехов, и от порта, а значит, от японцев». Тем временем красные партизаны ведут «свою войну, нескончаемую и жестокую». Такова обстановка, в которой оказался романтически настроенный летчик, оставшийся к тому же без самолета, который все еще где-то в пути.

 

Кесселю, толком не понимающему, зачем он вообще здесь, поручают организовать отправку в Омск оружия, боеприпасов и одежды - то ли для французов, то ли для Колчака, а в Читу еще нужно отправить оружие для атамана Семенова. Француз идет на железнодорожный вокзал, который «был источником зловония», потому что пол вокзала «услан густой отвратительной массой», и «понадобилось много времени, чтобы различить в этой массе… человеческие тела». Офицер ищет свободные вагоны - и находит в каких-то очкурах целый состав, но он оказывается наполненным умершими или умирающими от тифа. Случайно связывается с казаками-семеновцами - на вид и по манерам вполне разбойниками. Вырванные ноздри, нагайки, водка, гитары - весь набор. Спасаться приходится разгульным ночным клубом «Аквариум», который действует где-то посреди Светланской и в котором лейтенант влюбляется в певицу Лену родом из Омска, уже зараженную, естественно, чем-то венерическим.

 

Оригинальное название книги точнее было бы перевести не как «смутные», а как «дикие» (sauvages) времена. Дикие времена и дикие места - именно такое впечатление оставляет книга Кесселя. Убогие бордели, «русские страсти», пальба из револьверов в потолок, разбивание бокалов, песни, брудершафты, кабацкий надрыв - разве что дрессированных медведей не хватает. Возникающее порой ощущение карикатурности отсылает к другому французу - де Кюстину, побывавшему в России восемьюдесятью годами ранее. Правда, жизнь порой бывает карикатурнее любого кукрыникса. А может, дело в том, что Кессель писал свои «Смутные времена» спустя полвека после изображаемых в них событий, успев насмотреться и начитаться о России абы чего. Да и доля художественного вымысла в этой автобиографической книге - вопрос, на который уже никто не даст ответа.

 

Владивосток, 1919 г.

Судя по тексту, Жозеф оказался во Владивостоке в самом конце января или начале февраля 1919 года. Покинул он город, скорее всего, в середине февраля того же года - «несколькими днями ранее мне исполнился двадцать один год» (родился писатель 10 февраля). Тогда получается, что пробыл он во Владивостоке всего около двух недель. Однако автор упоминает, рассказывая о своей работе по отправке грузов с китайскими кули, двух- или трехчасовом сне и пьянках в «Аквариуме», что ему «удалось жить в подобном режиме в течение многих недель». То ли где-то ошибка, то ли беллетристическое допущение, тем более написана книга, как уже сказано, отнюдь не по горячим следам - в 1975 году.

 

Неточность (или намеренное смещение координат) и в расположении «Аквариума»: по данным историка Сергея Корнилова, клуб находился в угловом здании по адресу: Алеутская, 22 (Адмирала Фокина, 12). Рядом, но все же не Светланская. Интересно, что потом здесь разместился клуб милиции имени Дзержинского.

 

Книга Кесселя о Владивостоке не портрет, а набросок, но набросок безусловно ценный. Владивосток времен революции, Гражданской войны, Дальневосточной республики - интереснейшее место. То и дело меняется власть, за городом партизаны воюют с казаками и японцами, в «Балаганчике» сидит Бурлюк, в «Версале» скандалит Штирлиц, и тут даже неважно, кто реален, а кто нет.

 

До сих пор у нас был, например, Фадеев - это «красный взгляд». Вот его описание Владивостока тех «смутных времен» (как раз весной 1919 года Фадеев ушел из Владивостока в тайгу - в партизаны): «С горы открывался вид на корпуса и трубы военного порта, на залив Петра Великого, на дымную бухту, заставленную судами, на зеленый лесистый Чуркин мыс. За мысом простиралось Японское бирюзовое море, видны были скалистые, поросшие лесом голубые острова. По эту сторону бухты теснились расцвеченные солнцем дома: они, лепясь, лезли на гору; видна была извивающаяся, кишащая людьми лента главной улицы и вливающиеся в  нее боковые пересеченные улочки. Влево и вправо по горам и падям в дымке от фанерных заводов и мельниц тянулись слободки - Рабочая, Нахальная, Матросская, Корейская, Голубиная падь, Куперовская падь, Эгершельд, Гнилой Угол. У заднего подножия Орлиного Гнезда начинались зеленые рощи, за рощами - длинные холерные бараки, за бараками - одинокое, тяжелое, темно-красного кирпича здание тюрьмы. Огромное небо покрывало все. И, подпирая небо, как синие величавые мамонты, стояли вдали отроги Сихотэ-Алиньского хребта» («Последний из удэге»).

 

Недавно появился (тем же «Рубежом» разыскан и опубликован) Михаил Щербаков с его «Одиссеями без Итаки» - это уже «белый взгляд», впечатления человека, уходившего в 1922 году с флотилией адмирала Старка в азиатскую эмиграцию: «…Помните, как он замкнут в горном кольце, этот странный, нерусский город? …В этот городок, прилипший ласточкиными гнездами к обрывам сопок, которые выперли то пасхами, то куличами, то просто шишами какими-то, - сколько людей, сколько пламенных надежд лилось в него в двадцатых годах из агонизировавшей России… Чего-чего там только не было: и парламенты с фракциями, и армия, и журналы, и университеты, и съезды, и даже - о архаизм! - Земский Собор. Точно вся прежняя Россия, найдя себе отсрочку на три года, микроскопически съежилась в этом каменном котле, чтобы снова расползтись оттуда по всем побережьям Тихого океана… Странная жизнь текла тогда во Владивостоке: тревожно-острая, несуразная, переворотная, и все-таки какая-то по-русски вальяжная и не трудная. И каких только людей туда не заносило…»

 

Еще есть уникальная кинохроника, откопанная где-то журналистом Владимиром Ощенко и недавно с успехом демонстрировавшаяся на больших экранах Владивостока, - в кадрах мелькают то те самые «кули», то Колчак. Семиминутная пленка снята как раз французскими военными документалистами.

 

Время было безумное, веселое, страшное. От него нам осталось несколько калейдоскопных осколков. Теперь к пазлу добавился еще один элемент - беглые, но сильные впечатления французского офицера Кесселя.

 

Авченко Василий,

«Новая газета во Владивостоке», №176, 28.02.13

http://novayagazeta-vlad.ru/176/Istoriya/IzVladivostokaslyubovyuivsyakoymerzostyu

.