 |
| Иван Иннокентьевич Серебренников - министр снабжения Сибирского, а затем Всероссийского правительства, после крушения Восточного фронта эмигрировал в Харбин, затем в США через Японию. Он писал о бандитизме на Нижнем Амуре |
| |
Ч.2. Дальневосточная республика
Ч.3. «Тряпицын был борцом за власть Советов...»
Ч.4. Вариант биографии
Ч.5. Амурский поход
Ч.6. Клостер-кампское сидение
Ч.7. Николаевская страда, Китайская Цусима Амурского разлива
Ч. 8. «Штурмовые ночи Спасска, Николаевские дни»
Ч. 9. Николаевск-на-Амуре в Гражданскую войну
Ч. 10. Николаевский инцидент
Ч. 11. Пропуск слова «Социалистическая»
Ч. 12. Антибуферная политика
Ч. 13. Заговор против Тряпицына
Ч. 14. Агония «Николаевской коммуны»
Часть IV. Дорога в вечность
Таёжные мытарства
Еще в середине мая по распоряжению облисполкома, на случай эвакуации жителей города в поселок Керби, а это порядка 600 верст, готовилась трасса пешего перехода: ремонтировались отдельные участки дорог, частично наводились мосты, создавались питательные пункты по маршруту движения. Но, несмотря на проделанную работу, дорога в Керби для николаевцев стала «дорогой смерти».
По этому маршруту прошло несколько тысяч мирных жителей и партизан. Вот как об этом переходе вспоминал командир партизанского отряда Стрельцов-Курбатов: «Отряд отступающих под моим командованием был очень громоздкий, потому что с нами находилась санитарная часть, врачи и весь медицинский персонал, а также женщины, работающие в швейных мастерских.
Шли по тайге большей частью пешком, и только несколько было с нами коней, на которых вьюками везли продукты. Не все лошади проходили мари, а некоторые совершенно не могли пройти. Таких лошадей пристреливали и кониной питались. Люди тоже проваливались в марях и болотах».
Лёгкой прогулки по благоухающему ароматами летнему лесу не получилось. Сказать, что это был тяжелый переход, - ничего не сказать. Тайга в низовьях Амура, особенно в то далёкое время, отнюдь не предназначена для транспортного движения, тем более в конном порядке.
Непроходимые буреломы, болота в низинах сопок, сотни быстрых рек и речушек, несущих свои воды к берегам Охотского моря, и с утра до вечера тучи жужжащих комаров, от которых просто не было спасения - вот что ожидало путников.
Константин Паустовский писал о своём друге писателе Рувиме Фрайермане:«Всё тело у него, там где проходили швы гимнастёрки, было покрыто кровавыми полосами и рубцами - комары прокусывали одежду только на швах, где можно засунуть тончайшее жало в тесный прокол от иглы». Это спустя годы у здорового мужика!
Представляете, каково приходилось детям и женщинам. Все трудности похода, с которыми столкнулись на пути в Керби эвакуируемые, пришлось преодолеть и небольшому отряду Тряпицына. Даже больше.
Отступая в числе последних, отряду довелось с лихвой хлебнуть «таёжной романтики», а ведь будь Тряпицын настоящим диктатором - плыл бы себе вальяжно на пароходе и в ус не дул. А тут, не успели углубиться в лесные дебри, как случился роковой казус: группа, направляясь в Керби, заблудилась в тайге, несмотря на то, что их вёл проводник- туземец, знавший местность вдоль и поперёк. Почему это произошло?
Скорее всего, это «дитя природы» было «засланным казачком», возможно японским лазутчиком. Заведя партизан в таёжные мари, этот местный Сусанин, тихонько «сделал ноги», бросив их на произвол судьбы.
Через несколько дней закончились продукты. Спустя годы оперуполномоченный ОГПУ по ДВК Соколов в 1932 рассказывал об одном таком проводнике (а может он и был?) - старике-гольде Гаврииле Актанка Бельдай, которому в ту пору стукнуло 76 лет.
«Когда я с ним прибыл на стойбище Джонго по реке Хор, то я понял, каким авторитетом пользуется этот старик у туземцев. Они его считали просто за шута и мне о нем рассказывали, что он - Бельдай во время японской интервенции на ДВК был проводником то у японцев, то у партизан. Говорили о Бельдай, что у него «Ум один, а язык раздвоен» (т.е. двурушник)». Вот так-то.
«Мавр сделал дело - мавр может уходить!» Заплутавший, таким образом, отряд провёл в тайге лишнее 13 дней и не пришёл вовремя на приготовленный заранее продовольственный склад перевалочной базы у озера Орель-Чля. Вышедшая раньше из Николаевска группа партизан, в составе которой были О. Ауссем, Б. Дылдин и Беляев, не дождалась в установленное время на озере отряд Тряпицына и посчитала, что тот уже прошел этот питательный пункт. Тогда они забрали сколько могли продовольствия, а остальное уничтожили.
Когда измотанные после блуждания по тайге, тряпицынцы все же вышли на озеро Орель-Чля, продовольствия там не было.
Голодные и оборванные, после продираний сквозь непроходимую чащу, лишившись возможности восстановить свои силы, они отправились дальше на реку Амгунь.
Для Марии Кукушкиной, которая сама принимала участие в походе партизан на Николаевск и его освобождении, а затем в отряде Тряпицына блуждала по тайге в поисках дороги на Керби, Тряпицын и Лебедева являлись героями-партизанами.
Другой участник этого похода Трушенко вспоминал, что «шли, огибая озера Чля и Орель, в направлении на Кульчи («Якутское собрание»). Шли по марям, вязли во мхах и воде выше колена. Продукты кончились. Проводники бежали.
Член Ревштаба и Исполкома Перегудов и братья Чупрынины нашли в тайге спрятанную муку, это в определенной степени спасло группу от голода.
Тряпицын с небольшой группой ушел вперед, чтобы попытаться достичь жилых мест и решить вопрос с продовольствием.
В это время молодой партизан Михаил Ларич и один латыш разделили на всех вьюк с неприкосновенным запасом шоколада, заявив, что Тряпицын не вернется. Но Яков Иванович возвратился, узнав о съеденном «НЗ», потребовал к себе виновных. Латыш сбежал в тайгу, понимая, чем может закончиться этот вызов, а Ларич предстал перед командиром.
Тряпицын приказал его расстрелять, но никто этого делать не захотел. Тогда в присутствии всего отряда и штаба Тряпицын лично застрелил Ларича...
Сбежавшему латышу посчастливилось впоследствии добрался до Керби, где он стал рассказывать, что Тряпицын со «своими архаровцами» сеет террор по Амгуни.
Керби. Амгуньский террор и бандитизм
Пока Тряпицын со своей группой плутал по тайге и кормил комаров, часть эвакуированного населения города пришла в Керби и присоединилась к прибывшим ранее на пароходах, другая все еще совершала свой беспримерный в истории переход. Казалось бы трудности скитаний позади и страдальцы могут вздохнуть спокойно, но нет.
Ко всем бедам, которые испытали эти люди, добавился бандитизм.
И.И. Серебренников - министр снабжения Сибирского, а затем Всероссийского правительства пишет в мемуарах: «Когда обозначалась неизбежность падения власти адмирала Колчака, города легко переходили под новую власть и не оказывали сопротивления красным силам. Иногда случалось, что белые офицеры и солдаты, из числа непримиримых, составляли небольшие вооруженные группы и уходили в тайгу, становясь на положение белых партизан. Приблизительно так же два года тому назад осенью и зимою 1918 года скрывались в сибирской тайге группы большевиков, бежавших из городов от мести белых. Как тогда, так и теперь этим невольным лесным бродягам приходилось претерпевать множество злоключений. Когда бежали в леса красные комиссары, они привлекли внимание таежных охотников, ибо беглецы зачастую имели с собою значительные суммы денег. Началась охота на людей. Убить человека было гораздо выгоднее порою, чем подстрелить соболя. Устроить засаду и перестрелять группу белых не было уже таким выгодным промыслом, но все же, при случае, можно было позаимствоваться у убитых винтовками, шубами, кое-каким скарбом. В тайге даже и это - добыча».
Как видно из этой цитаты, уже более двух лет практиковались таёжные убийства и для многих охота на людей стала своеобразным хобби-заработком, и эвакуация открыла для них безграничную перспективу наживы за счёт многочисленных беженцев.
С одной стороны, это было делом рук уголовников, с другой - начала разлагаться и партизанская армия. В ее составе было достаточно много бывших каторжан с Сахалинской каторги. О «сахале» уже говорилось выше. Осевшие по селам Нижнего Амура, они теперь были в своей стихии. Да, что там каторжане?
О настроениях, царивших среди однополчан-партизан в то время, рассказывает С.А. Птицын: «До чего мог людей довести вид постоянных убийств, что вполне мирные люди, достаточно пожилые, отцы семейств просили, как милостыни, у Смолина разрешить акт убийства совершить именно им!» (Птицын С.А. Николаевск в 20-м. Воспоминания партизана, Хабаровская краевая типография, 2013, стр.142).
Между прочем, автор в этих строках описывает состояние партизан уже после гибели Тряпицына.
Поистине, эту партизанскую вольницу удавалось сдерживать только железной дисциплиной. Когда же пришлось отступать, естественно, контроль ослаб, а где-то вообще пропал и тут стали проявляться звериные инстинкты, сидящие в этой публике.
Кроме вышеназванных категорий сеющих приписываемый Тряпицыну «террор на Амгуни», была ещё одна - контрреволюционеры. Возникает вопрос - о какой контрреволюции идет речь? Может, просто подменяются понятия «бандитизм» и «контрреволюция»?
Частично ответ на этот вопрос дает телеграмма командира одного из небольших партизанских отрядов Нехочина, отправленная в адрес Тряпицына 18 июня 1920 года: «В деревнях Солонцы, Красный Яр, Богородское, Тахта, Мариинск организовалась белая крестьянская гвардия из бежавших мобилизованных крестьян. Они в количестве 65 человек устроили засаду против нас в 2-х верстах выше Солонцов... Работают они, как видно, в контакте с японцами. Их главная цель и задачи - выловить командный состав и советских руководителей, говорят, что край стал международным».
Для них беженцы - семьи краснопузых и отношение к ним соответственное. Не стоит сбрасывать и тот факт, что местные жители, воспользовавшись установлением Советской власти, принялись сводить счёты с более зажиточными согражданами, стали проводить уравниловку и конфискации имущества, а если что не так, то не обессудьте дорогие соседи.
Слово Лидии Никандровне Сермягиной, в то тревожное время жительнице Удинска: «Через несколько дней к нам пришли наши же жители, поставленные у власти, и сказали маме:«Давай все имущество переписывать, открывай комод». Мама выдвинула ящик, достала стопку белья, сосчитали, записали.
Дошли до белья отца, обнаружили, что его много, спросили, «что же это у Никандра Григорьевича аж 12 подштанников, куды ему?» Мама обозлилась и сказала, «а у него дрис, он их все время меняет». Тут один говорит, «ты, кума, смотри, ведь от слова и до проруби не далеко, туда и уйдешь с ребятишками», и показал в окно, а там действительно была прорубь.
Я стояла тут же, и мне стало страшно». Вот так, чуть, что не так и расправа не заставит себя ждать не взирая на пол и возраст. А ведь сколько лет жили бок о бок, детей друг другу крестили. Так стоит ли удивляться происхождению безвинно убиённых и большому количеству плывущих по реке трупов? Лишнее подтверждение тому, что многие нагрелись на чужом горе - свидетельство уже цитируемого мной ранее жителя края Лоскутникова: «Я в 1937-1938 годах неоднократно видел, как жители г. Николаевска разыскивали в амурских селах и забирали вещи: перины, верблюжьи одеяла, одежду, посуду.
Я был удивлен: у людей отбирают вещи, а они не протестуют. Отец объяснил мне, что хозяева забирают свои вещи, награбленные мародерами еще в 1920 году. ГПУ разыскивало по сёлам горшки с намытым золотом и изделиями из него - кольцами, серёжками, золотыми зубами. Понятые рассказывали, что оперативники приходили во двор, два раза ударяли ломом в углу двора и сразу выкапывали горшок с золотом».
По этому поводу хочется сказать: ну, что господа, опять Тряпицын виноват? Устроил беспредел, а местным жителям, словно Робин Гуд, раздал добро: лишнее барахлишко и золотишко, а они в простоте душевной его и попрятали - на хрена всё это в тайге?
Вспомните, разве не эти люди шушукались в Керби, дескать «Тряпицын-то с Нинкой полюбовницей всех убивают, изверги, чтобы никто не мешал им с награбленным золотом на ероплане в америку улететь».
Полноте, Тряпицын не ангел, всех, в ком видел угрозу контрреволюции, уничтожал безжалостно, но беспредельщиком или душегубом он ни в коей мере не был, верил в светлое будущее и без корыстно пытался строить новое без классовое общество.
Но без крови ни одна новая человеческая формации, как известно, не возникает, так на смену рабовладельческому строю, пришёл феодализм, он в свою очередь уступил место монархизму, тот был сметён республиканством и т. д. Везде старая власть сопротивлялась, цепляясь за свои привилегии и смывалась лишь потоками крови. Вот и лилась в гражданскую кровушка человеческая, чтобы возник новый мировой порядок.
* * *
Тряпицын всё ещё блуждал по тайге, Рогозин с Бузиным оказались в японском тылу и как выяснилось толкового организатора готового обустроить быт эвакуируемых, грамотно навести порядок, командира могущего прекратить весь нарождавшийся беспредел среди пришедших в Керби мирных жителей и партизан не нашлось.
Отдельные историки пытаются всю вину за произошедшее в Николаевске и Керби свалить исключительно на Якова Тряпицына, но ведь он действовал не в одиночку. Существовал ревштаб, съездом были выбраны члены исполкома, которые в свою очередь, утвердили из своего состава комиссаров, отвечающих за тот или иной род деятельности.
Все значимые решения принимались коллегиально, а не волевым «диктаторским» решением Тряпицына. Правда, случилась одна вещь - стоило лидеру не надолго выпасть из общей обоймы, как произошёл хаос.
Многие из числа этих выбранных псевдо-руководителей, умевших замечательно ораторствовать с высоких трибун, при решении вопросов практического устройства жизни, необходимости проявить умение решительно действовать в любых, даже сложных, ситуациях, оказались беспомощными, умыли руки и отошли от дел, предпочитая наблюдать со стороны, за тем как оно там всё сложится.
В случае успеха, потом с той же привычной трибуны, можно будет опять заняться привычной демагогией, а если будет неудача, то снять с себя всякую ответственность и объявить о совершённых другими ошибках и промахах. Но теперь сложилась крайне сложная ситуация, грозящая уничтожить их самих.
Среди скопившихся в районе Керби полуголодных, больных беженцев, обременённых заботой о семьях и деморализованных, незнающих, что дальше делать партизан, обострились конфликты. Дисциплина упала, появились недовольство и ропот. Всё грозило, действительно, вылиться в анархию. И тут возник исконно русский вопрос: «кто виноват?»
Во всех бедах винили Тряпицына - эвакуированные жители не могли простить ему сгоревшего имущества и разрушение привычного уклада жизни, а также смерть близких, ведь многие не выдержали тяжёлого таёжного перехода, а другие были убиты. Их поддерживали партизаны-николаевцы. Исподволь сеялись различные слухи, создавая негативное к нему отношение. Так подготавливалась почва для создания заговора.
А в это время, измотанные до предела, голодные, люди отряда Тряпицына, проплутав в тайге много лишних дней, наконец-то вышли к реке Амгуни в районе Красного Яра, у Херпучинских приисков.
Сам командир, несмотря на выпавшие трудности, по- прежнему деятелен - предварительно организовав оборону, он не мешкая отправился с кавалеристами в Благовещенск за продовольствием.
Отметим, всё это Тряпицын выполняет, несмотря на последствия ранений. Решив все организационные вопросы, Яков Иванович уже 16 июня со своим отрядом прибыл в Керби, и тут же отдал приказ об аресте Дылдина, Беляева и Ауссема. Цель - расследование обстоятельств уничтожения продовольственного склада на озере Орель-Чля. Допрос арестованных вел председатель ВЧК Керби П. Виноградов.
Вот что он писал в воспоминаниях: «Выяснилось, что Ауссем, Дылдин и Беляев не поняли приказ Тряпицына, кроме того, встретили товарища, который им сказал, что отряд Тряпицына прошел мимо и им надо торопиться с отходом, что они и сделали. Пока разбирался этот вопрос, произошло восстание андреевцев, которые всех арестовали и судили».
Видя во что превратилась партизанская армия за время отступления и его отсутствия, Тряпицын ужаснулся, и спешно собрав штаб, стал принимать меры. 19 июня штаб издал грозное распоряжение, касавшееся как населения, живущего по Амуру и Амгуни, так и партизан, поскольку поступали сведения о самочинных действиях некоторых из них.
В нём говорилось: «Все лица, чем-либо оказывающие содействие японцам и белогвардейцам, будут расстреливаться на месте как явные контрреволюционеры». В том же распоряжении штаб требовал от партизан «соблюдения самой строгой революционной дисциплины. Всех, не исполнявших боевые задачи, распоряжения, а также самовольно оставлявших позиции и уходящих из цепи во время боя и вносящих раздор, дезорганизацию в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии распространением нелепых и непроверенных слухов, расстреливать на месте как предателей общего дела рабоче-крестьянской социальной революции, ибо в настоящее время полумер не может быть».
Кроме всего прочего, выяснилось, что на межнациональной основе между партизанами стали нередко возникать конфликты. Для предотвращения розни Тряпицын издает специальное распоряжение:
«Некоторые из партизан нашей армии, которая является армией рабочих и крестьян и армией интернациональности, допускают возмутительные поступки в отношении товарищей корейцев на почве национальности. Эти партизаны позволяют себе оскорблять товарищей корейцев, грубо ругать их, притеснять, отбирать у них продукты и вещи, а некоторые из партизан (фамилии их пока не опубликовываются до окончания расследования) заявляли даже, что «если бы не эти корейские рожи, которые пошли в отряды, то и нам не пришлось бы страдать здесь в тайге».
Считая подобные поступки не только хулиганскими и глупыми, но прямо таки позорными для Красной Армии, обращаю внимание всех партизан на эти гнусные выходки и предлагаю всем товарищам, которые являются искренними защитниками рабоче-крестьянской власти и защитниками интернационала, бороться с этим злом своими силами и принимать самые решительные меры в отношении виновных, арестовывая их и передавая суду...
Только лица, являющие скрытыми врагами советской власти и старающиеся внести разлад в ряды нашей партизанской армии, позволяют себе оскорблять партизан корейцев, направлять одних партизан на других.
Обращаясь к товарищам корейцам от имени всей Красной Армии, приветствуем их как своих товарищей и братьев и протестуем против поступков отдельных русских партизан, позволяющих себе оскорблять партизан корейцев вопреки нашей идее братства всех народов, братства трудящихся всех стран.
Если кто-либо из партизан позволит себе впредь оскорблять корейцев или чем-нибудь притеснять их, то таковой будет считаться провокатором, противником рабоче-крестьянской власти, врагом идеи интернационала, а потом будет арестовываться и предаваться военно-полевому суду».
Я процитировал этот документ почти полностью. Согласитесь, для диктатора - анархиста такой документ, мягко говоря, странен. Да и «бандитская шайка Тряпицына», как ее до сих пор еще продолжают называть, подобное воззвание вряд ли бы приняла. Хотя нельзя отрицать и тот факт, что в числе партизан пригрелись хулиганы и уголовники, а часть людей, подпав под их влияние, тоже стала бандитами.
Такие лица находились и среди приближенных к командующему партизанской Красной Армии. Настоящий ужас наводил на беженцев Биценко, пользовавшийся после раскрытия большевистского заговора, доверием Тряпицына.
Получив в награду за донос должность помощника командира Софийской группы партизан, к выполнению обязанностей он так и не приступил, а, окружив себя уголовниками и прикрываясь именем Тряпицына, бандитствовал на реке Амгунь, творил беззаконие и насилия, чинил массовые расстрелы, убивая целые семейства местных жителей.
В исторической литературе Биценко и Тряпицын подаются как соратники по оружию и близкие друзья. Да и на суде мятежники попытались бездоказательно обвинить последнего в том, что он окружил себя преступным элементом. Как было на самом деле? Обратимся к архивным документам и воспоминаниям участников тех событий.
П.Я. Виноградов непосредственный участник устранения Биценко позже вспоминал:
«Были слухи, что в среднем течении Амгуни разъезжает на катере некто Биценко и терроризирует население и приезжих эвакуированных граждан. В первых числах июня в Керби прибыл из Николаевска председатель ревтрибунала Борис Дылдин.
Через несколько дней в Керби на своем катере прибыл Биценко с отрядом и остановился в бывшей резиденции, ставшей оружейной мастерской. Дылдин и Виноградов решили его задержать. Когда Биценко вышел из мастерской, его встретил Дылдин и пригласил пройтись по берегу. Виноградов наготове следовал за ними.
В разговорах они довольно- таки далеко ушли от катера. Биценко отделился от Дылдина и выстрелил в него, но промахнулся. Дылдин выстрелил в ответ, Биценко упал, но успел еще раз выстрелить в Дылдина, но снова промахнулся. Дылдин добил лежачего Биценко, который остался лежать мертвым на высоком берегу Амгуни... К убитому подошли наши товарищи и обыскали его.
Под подкладкой кожаной куртки они обнаружили зашитые колчаковские офицерские погоны. Террор Биценко темным пятном ложился на партизан. Тряпицын, узнав случай с Биценко, вызвал меня к себе, я доложил ему, как все было. Он наши действия одобрил, а относительно Биценко сказал: «Собаке - собачья смерть»...».
Об этом же случае рассказывает Мамоненко Иван Данилович: «Особые зверства творил некто Биценко, который, ещё до прибытия отряда Тряпицына, злобно бесчинствовал по всей Амгуни, разъезжая на катерах, с небольшим отрядиком подобранным им негодяев и чинил расправу над невиновными ни в чём людьми. Даже Вольный вынужден был принять меры, чтобы пресечь разнуздавшегося бандита.
По его распоряжению из Удинска был вызван Биценко якобы за получением боеприпасов от Харьковского и когда тот прибыл со своими людьми - встретивший его на берегу председатель трибунала Дылдин и сотрудник следственной комиссии Виноградов пригласили Биценко к себе для беседы. Я лично видел всю эту сцену т. к. находился тут-же на берегу.
Вот как всё это произошло: Когда Биценко, сопровождаемый с обеих сторон Дылдиным и Виноградовым, громко о чём-то споря и матерясь шли от (берега - зачёркнуто) Харьковского к канцелярии Вольного, то подойдя к месту, где начинался кустарник, вдруг внезапно остановился и выхватив из деревянной кобуры свой маузер, произвёл выстрел вверх, вероятно давая знать своим сорвиголовам, что он в опасности.
Но и нерастерявшийся Дылдин тоже успел выхватить свой браунинг и когда Биценко произвёл второй выстрел, целясь в голову Дылдина, - почти одновременно с бандитом выстрелил тому в грудь, от чего тот и упал. Но и упавший Биценко нажал на гашетку и выпустил всю обойму по Дылдину но уже бесприцельно. Только первая пуля пробила околыш дылдинской фуражки и слегка задела волосы а остальные пули пошли мимо. К тому времени и Виноградов успел обнажить свой наган и несколькими выстрелами сумел прикончить садиста.
И тут-же из кустов выскочили бывшие там в засаде люди Дылдина, которые прикладами винтовок добили поверженного Биценко, сломав ему нижнюю челюсть и разбив лицо. Здесь же, на месте, с Биценко сняли его кожаный костюм и обнаружили пришитыми к поясу офицерские погоны а во внутренних карманах, пачки царских денег - крупного достоинства («Екатеринок»). Он был раздет до гола и после тщательного обыска оттащен к реке и брошен в Амгунь».
Обратите внимание, дело происходит в начале июня, когда эвакуация ещё не закончена, большая часть партизан пешим порядком движется в Керби, Тряпицын, так вообще, только что покинул Николаевск, а здесь на Амгуни во всю свирепствует, подрывая веру в советскую власть, Биценко со своими головорезами.
Прибывший председатель ревтрибунала Дылдин, узнав о творящихся от имени Советской власти злодействах, по долгу службы, вместе с членом ВЧК Виноградовым, пресёк деятельность белогвардейского недобитка.
Впоследствии, Тряпицын, ознакомившись со всеми деталями, одобрил действия чекистов. В конечном итоге, за пресечение бандитизма группой Биценко, оба главных героя арестованы мятежниками и отданы под суд за Амгуньский террор. От расстрела их спасло недовольство общей массы партизан после первых расстрельных приговоров.
Газета «Красный клич», основанная в Керби на базе типографии вывезенной из Николаевска, 21 июня писала об этом бандите следующее: «Массовым расстрелом целого ряда семейств до грудных младенцев включительно, без суда и следствия, он провоцировал власть, сея к ней понятное недоверие и порицание».
Цель Биценко для руководства партизан была совершенно ясна и газета сформулировала её весьма точно: подорвать авторитет советской власти, разложить фронт и партизанскую массу, вызвать междоусобицу и предать всех врагам, перейдя на их сторону, что, по-видимому, и сделал бы Биценко, заранее приготовив себе офицерские погоны, кокарду унтер-офицера и царские деньги, найденные при нем.
По всей видимости, он был один из многих, хотящих свержения власти советов. У каждого из них был свой путь. Кое-кому, удалось в последствии, нанести ей урон - развалив Охотский фронт. А пока, Чрезвычайная следственная комиссия Военно-революционного штаба, проведя расследование по делу Биценко-Орленковского, выяснила, что он оказался затаившимся врагом, бывшим белогвардейским контрразведчиком, служившим в Сводной уссурийской отдельной дивизии атамана Калмыкова.
Из показаний свидетелей выяснилось, что вместе с ним действовали партизаны Буря, Лобастов и Журбин. Узнав о приезде членов следственной комиссии, Биценко рассчитывал их уничтожить, а в последствии готовился, если удастся, устранить Тряпицына и многих других партизанских руководителей. Вместо этого его раздетый труп был выброшен партизанами в реку и отправился «разгораживать заездки».
Утверждения о том, что июнь-июль 1920 года был периодом полнейшего беспредела в низовьях Амура, повлёкшим за собой гибель половины населения края, а власть, якобы полностью самоустранилась от наведения порядка, а местами и сама проводила террор, не выдерживают никакой критики. Это неверно.
Правильнее будет сказать, что Военно-революционный штаб во главе с Тряпицыным не успел провести весь комплекс мер по наведению порядка.
Враги нанесли упреждающий удар и не дали ему воплотить задуманное в жизнь. 20 июня 1920 г Тряпицын посылает Лапте и Бузину, которые вместе со своими отрядами остались в японском тылу, приказ под №258:
«Вашей задачей является полная очистка указанного района от белогвардейских элементов... всех оказывающих противодействие и не исполняющих наши распоряжения, - уничтожать, не считаясь с тем, если придётся вырезать пол деревни». 21 июня Я. Тряпицын подписывает следующее распоряжение:«Военно- революционный штаб Амгуно-Кербинского района, в виду несоответствия таковой формы организации задачам сельского исполкома, упраздняется, и населению предлагается провести выборы нового совета, согласно общих принципов организации советской власти».
Командиры партизанских отрядов Лавров-Тигров, Стрельцов-Курбатов, Негеевич- Случайный и другие предупреждали Тряпицына, что в армии началось разложение. Для предотвращения этого с опозданием, но был создан Военно-полевой прифронтовой суд. 29 июня на этот счет вышло специальное распоряжение:
«Рассмотрению суда подлежат дела политического характера, как то: по обвинению в принадлежности к белой гвардии, провокации, распространении ложных слухов, также за неисполнение распоряжений командного состава и за дезертирство».
Сергей Тимофеев,
Санкт-Петербург.
(Продолжение «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины» следует)
