В начале июля исполнилось 50 лет Институту истории, археологии и этнографии (ИИАЭ) ДВО РАН. Созданный полвека назад подвижническими усилиями и под руководством легендарного ученого-историка Андрея Крушанова, институт стал за эти годы, пожалуй, самой авторитетной региональной площадкой не только в области истории, но и политологии. В юбилейные дни наш корреспондент встретился с академиком Виктором ЛАРИНЫМ, который возглавлял институт с 1991 по 2018 год - больше половины его истории.

 

 

- Абсолютно. И никакой конспирологии здесь нет. Решение о создании института было принято в августе 1969 года ЦК КПСС и Совмином СССР в условиях жесточайшей идеологической полемики с Китаем. Более того, был создан не только Институт истории во Владивостоке. Одновременно было принято решение о создании академического Института Дальнего Востока (ИДВ) АН СССР в Москве, нацеленного на изучение прежде всего современного Китая, а также Восточного факультета в ДВГУ. Факультет был образован в 1970 году на базе существовавшего с начала 1960-х годов восточного отделения филфака.

 

Я полагаю, что институт в любом случае был бы создан, для этого уже существовали необходимые условия: задачи, идеи, кадры. На уровне академии наук решение о его создании было поддержано еще в июне 1967 года на выездной сессии отделения истории АН СССР во Владивостоке. Но политическое решение было принято два года спустя и явно под влиянием событий международной жизни.

 

 

- Огромное значение, которое невозможно переоценить. Прежде всего он был блестящий организатор. Его инициатива, активность, напор сыграли большую роль. С 1961 года он занимал должность первого заместителя председателя Дальневосточного филиала Сибирского отделения АН СССР, руководил отделом истории, археологии и этнографии в ДВФ и использовал свой потенциал в полной мере. Как организатор науки он был очень большой величиной. Мне кажется даже, что его роль пока недооценена вообще в масштабах развития дальневосточной науки.

 

Быстро было построено и само здание института на Пушкинской улице. В первую очередь - благодаря конструктивной позиции и поддержке крайкома партии в связи с плотным идеологическим взаимодействием. Институт регулярно издавал бюллетень «У карты Тихого океана», который был четко ориентирован на структуры, работавшие за рубежом, - на моряков и рыбаков.

 

 

- Конечно. Вся квинтэссенция развития института - это востоковедение. Все крутится вокруг этого - и археология, и этнография, и всеобщая история, и даже отечественная история, потому что наш регион развивается в окружении восточных стран и во взаимодействии с ними. В этом, кстати, и одна из уникальных черт нашего института. Второй такой чертой я бы назвал его комплексность: в нем присутствуют, помимо упомянутых в названии истории, археологии и этнографии, также философия, социология, филология, политология и целый ряд других отраслей фундаментальной науки. Плюс временной диапазон: от глубокой древности до завтрашнего дня.

 

 

- Знаете, когда я сюда пришел, на меня смотрели с некоторым недоверием: Институтом истории пришел руководить востоковед. Пришлось многих переубеждать, и, кажется, мне это удалось. Те функции, которые в Москве выполняют ИДВ и ИВ (Институт востоковедения), на Востоке России во многом выполнял и выполняет наш институт. С обоими этими институтами у нас в советское время связка было очень плотная. Скажем, до 1991 года у нас были защищены 22 кандидатские и две докторские диссертации, и 70 % из них - в этих двух институтах. Был очень хороший патронаж с их стороны, хорошо налаженное взаимодействие, на базе которого и был сформирован, собственно, костяк профессиональных востоковедов.

 

 

- С одной стороны, мне было просто, потому что я не работал в Академии наук в советское время, когда ее пестовали, защищали и когда она была на особом положении. У меня не было ностальгии по благополучному прошлому.

 

С другой стороны, было очень непросто, и это касалось в первую очередь работы историков. Пример: один из главных проектов института - это создание фундаментальной Истории Дальнего Востока России. Изначально планировалось издать три тома. К 1991 году вышли два тома - первый охватывал период до XVII века, второй - с XVII века по 1917 год. И третий том - по советскому периоду - был практически готов. Так вот практически все эти последующие 30 лет историки работали над пятью книгами третьего тома. Мы не стали менять концепцию, но последний том сделали в пяти книгах. Первая книга, посвященная периоду революций и Гражданской войны, вышла в 2003 году. Последняя, посвященная периоду 1941–1945 гг., - к 9 Мая прошлого года.

 

Мы не торопились. Крайне важным было то, что открылись многие архивы, историкам стали доступны многие из прежде закрытых источников. Но главное, им пришлось многое переосмысливать.

 

Сейчас стоит задача подготовки новой редакции томов, посвященных древней и средневековой истории, дореволюционному периоду истории российского Дальнего Востока. Появилось много новых материалов, сформировались иные взгляды.

 

Но в целом процесс был хоть и сложным, но спокойным, не взрывным. Я очень доволен, что мы смогли избежать резких движений, как в некоторых иных научных учреждениях, где наблюдались крайне радикальные шатания и переосмысления ценностей.

 

 

- Понимаете, деидеологизация - это достаточно ложная цель. Нельзя деидеологизировать гуманитарные и общественные науки. Посмотрите по тем же американским или европейским исследовательским центрам - везде идеология присутствует. Есть такая профессиональная цель, которую должен ставить перед собой каждый историк: осознавать субъективность своих взглядов и при этом стремиться к максимальной объективности. Но он никогда не может стать абсолютно объективным.

 

Две важные вещи мы сделали. Первое - максимально широко обсуждали на наших конференциях все новые идеи и концепции. Так рождалась каждая новая книга истории Дальнего Востока. И второе - интернационализация.

 

Большой проблемой 90-х годов стал для дальневосточной науки разрыв с московскими институтами. Но в то же время мы очень активно развивали связи с учеными соседних стран - из Китая, Японии, Республики Корея, на определенном этапе - из США, Австралии. Был очень широкий научный обмен, что очень хорошо способствовало и освежению мозгов, и расширению кругозора. Многим нашим сотрудникам это позволило по-новому взглянуть на известные, казалось бы, вещи.

 

Наука по определению интернациональна, и замыкаться в своем мирке - неправильно…

 

 

- Если подумать, я нынешний вряд ли поступил бы так, как поступил тогда я молодой. Я бы, наверное, постарался поговорить с губернатором, что-то объяснить с глазу на глаз. Хотя в те годы сделать это было очень непросто.

 

И есть еще один интересный нюанс: Наздратенко не воевал против Китая. Я же очень внимательно перечитал все его выступления и заявления: он ни разу ни одного плохого слова про Китай не сказал. Москва исключительно виновата. Он сделал ставку на конфликт с Москвой как инструмент поднятия своего престижа, авторитета - и в этом он преуспел, что уж там говорить.

 

Более того, как бы мы ни относились к Наздратенко, но из всех губернаторов постсоветского периода это был губернатор, который лучше всех относился к науке. Хотя ему достались самый тяжелый период и самый нищий бюджет. У него были прекрасные отношения с тогдашним председателем ДВО РАН Георгием Борисовичем Еляковым, он поддерживал науку как мог. Я получил тогда хорошую взбучку от Георгия Борисовича. Но и в той ситуации президиум ДВО РАН счел возможным за меня заступиться, хотя я был молодой, в чем-то, может быть, глупый. Думаю, просто мудрости не хватило, причем обеим сторонам.

 

 

- Нет, не довелось.

 

 

- Эта структура появилась буквально полтора года назад. До нее был Центр азиатско-тихоокеанских исследований. Это то направление, которое я старался развивать все те годы, что был директором (не за счет других, конечно). Потому что нет будущего у тихоокеанской России без тесного взаимодействия, интеграции с окружающим миром. Взаимодействие, конечно, может быть разным - в советское время оно в основном было через прицел.

 

У нас вплоть до сегодняшнего дня есть очень большие проблемы с пониманием наших азиатских соседей. Центр региональных и глобальных исследований - он, в первую очередь, подразумевает понимание того, что происходит в этом регионе. У нас есть новый проект, который мы запускаем с этого года, под названием «Большая Восточная Азия в условиях глобальной трансформации». Возьмем, скажем, территорию от Токио до Лиссабона…

 

 

- Континент очень тесно взаимосвязан. И текущие процессы крайне любопытны.

 

В известной степени это развитие тех процессов, которые были заложены еще в 1971 году. Масштаб стал более глубоким. Да и мир изменился, он стал глобальным за эти полвека. И тот же Китай играет принципиально иную роль в этом мире.

 

Наш регион - Восточная Азия - он же очень своеобразный. Китай - глобальная держава? Безусловно. Япония - глобальная держава? Безусловно. Корейский полуостров - глобальная проблема? Безусловно. И для России этот регион - только компонент в глобальной игре.

 

С такой точки зрения этот регион абсолютно уникальный. Нет ни одного такого в мире.

 

 

- В самой минимальной степени. Есть определенная востребованность, которая идет по линии академии наук; ежегодно мы направляем в ее адрес аналитические записки. Но ни от МИДа, ни от других - законодательных или представительных - органов власти таких запросов, в отличие от советского времени, сегодня нет.

 

Центр, о котором мы говорили выше, тщательно следит за всеми ключевыми событиями в интересующих нас странах, мы готовим периодически аналитические обзоры и выкладываем их на сайт института. Проводим круглые столы, продолжаем издавать информационный бюллетень «У карты Тихого океана».

 

 

- Археология - это изучение древней и средневековой истории нашего региона.

 

 

- Сегодня наши финансовые возможности несколько ограничены, но от Байкала - да. У нас много лет работает совместная российско-монгольская экспедиция, директор института Николай Николаевич Крадин только что вернулся из Бурятии, они там активно работали. Тут ведь наблюдается очень тесная взаимосвязь всего региона в средневековье, например, когда монголы, завоевав территорию Приморья, частично переселили туда местные народы.

 

Раньше действительно были экспедиции до Чукотки. Сегодня денег на это нет, поэтому работы идут преимущественно на территории Приморского края. При этом работы - выше крыши; немалое количество археологических памятников еще не найдено, не изучено и не описано.

 

А этнография - это история и культура народов, традиционно населяющих территорию Дальнего Востока. Сегодня, конечно, больше акцент на современность, на процессы, которые происходят в этнической структуре, на межнациональные отношения.

 

В этой сфере существует масса проблем. К примеру, проблема взаимоотношений с этносами, которые недавно появились на этой территории. Те же среднеазиатские культуры. Мы же не можем этого не замечать. У нас есть люди, которые занимаются этими вопросами, это крайне актуально.

 

 

- Да, очень осторожно. Здесь прямая взаимосвязь и с политикой, и с многими другими вещами. Есть у нас сейчас несколько специалистов, которые занимаются разными религиозными направлениями.

 

 

- Причем мусульманская диаспора - она ведь тоже очень неоднородна; там масса своих течений и очень непростые взаимоотношения внутри. Тут много вопросов, много сюжетов. Это уже, скорее, не этнография, а этнология.

 

 

- Он, прежде всего, связан с научной политикой государства. Потому что то, что делается с 2013 года… - еще удивительно, что наука в стране не развалилась. Создание ФАНО, а потом министерства, которые главным образом зациклены на так называемой «оптимизации» институтов, подсчете собственности и бюрократической оценке результативности научной деятельности. Причем предельно бюрократизированной оценке. Она губит науку. Плюс - вот это, уж простите, низкопоклонничество перед западом, когда деятельность ученых оценивается по количеству публикаций в тех журналах, которые издаются за бугром прежде всего; не в своих, родных, а именно там…

 

 

- А здесь все с ног на голову поставлено. С точки зрения гуманитарной науки - ты попробуй издай там ту продукцию, которая идеологически не соответствует их взглядам! Невозможно! Никто тебя не издаст! Попробуй я напиши в американский журнал, что Китай - это хорошо, а Америка - плохо. Кто меня там издаст? Никто. Отдельные, конечно, есть издания, но они явно не входят не то, что в первый, но даже во второй и третий десятки.

 

Вот эта политика мне кажется крайне пагубной для всей науки, в том числе и для гуманитарной.

 

Ну а будущее - оно, конечно, в той молодежи, которая худо-бедно, но идет в науку. Потому что наука - она бессмертна.

 

У нас есть сейчас прекрасные молодые ученые - Роман Авилов, Виталий Болдырев - думаю, что в ближайшие годы они выйдут на защиту докторских диссертаций. Есть и другие, кто подает большие надежды. Институт стоит на прочном фундаменте, который был заложен 50 лет назад. Есть потребность общества в его исследованиях, обращенных как в прошлое, так и в будущее. Поэтому оптимизм сохраняется.

 

«Новая газета во Владивостоке», №600, 9.7.21