 |
| Таким Гайдар приехал в Хабаровск |
| |
Аркадий Петрович Гайдар провел в Хабаровске около семи месяцев - с конца января по начало сентября 1932 года. Тогда он вел полубродяжью жизнь - Урал, Архангельск, Крым… Нужда, непростые отношения с литературой. Старая - с Гражданской - контузия, сломав военную карьеру, напоминала о себе страшными головными болями, выливалась в алкогольные срывы. В довершение всего жена - Лия Соломянская - ушла с маленьким Тимуром к другому. Тогда Гайдар и рванул в Хабаровск. Поехал бы хоть куда - лишь бы подальше от Москвы. В Хабаровск его позвал только что назначенный ответственным редактором «Тихоокеанской звезды» Иосиф Шацкий - коллега по архангельской «Правде Севера».
«Только когда приедешь сюда, когда почувствуешь, что Иркутск - и тот всего только на полдороге к Владивостоку, тогда понимаешь, как далеко заехал…» - писал Гайдар 27 мая сестре Наталье.
- Здесь не хватало кадров. Газету надо было укрепить, и Шацкий пригласил своих знакомых - Кулыгина, Титова, Дьякова, Гайдара… Гайдару было трудно, надо было на что-то жить, - рассказывает хабаровский журналист и краевед Александр Чернявский. Его интерес к хабаровской жизни Гайдара начался со знакомства с литератором Андреем Ивенским (Головым), общавшимся с Гайдаром тогда, в 1932-м. - Я глупый был, на пленку ничего не записал, а в памяти осталось мало… Помню, Ивенский рассказывал: они с Гайдаром часто выходили на берег Амура - там, где сейчас памятник Задорнову, чуть повыше - набирали водки, селедки. Клуб такой был у них…
 |
| Приказ о назначении Гайдара разъездным корреспондентом |
| |
Посевная, сектор снабжения и кролиководство: «Впрочем, всего не перескажешь…»
Обрывочный дневник Гайдара 1932 года начат 20 января. Он садится в поезд «Москва - Владивосток»: «Сквозь холодное толстое стекло я вижу, как самый хороший мой товарищ, мой маленький командир - Тимур Гайдар улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют». Борис Завьялов (в феврале 1932 года он стал замредактора «ТОЗа», его мемуары много лет спустя опубликовал Чернявский) вспоминал: «Гайдар не говорил нам об этом, но мы помнили, как тяжело переживал он распад семьи… Один на один с собою большое неизбывное горе захлестывало его. Всегда спокойный и улыбчивый среди товарищей, носил он большую боль в душе».
В редакции «ТОЗа» хранится потрепанная рукописная книга приказов за 1930–1934 годы. Приказ № 8 подписан Шацким 31 января: «Тов. Гайдар А. П. с 30 января с. г. назначается постоянным разъездным корреспондентом с окладом жалованья в 300 руб. в месяц. За эту ставку… т. Гайдар обязан дать четыре полноценных очерка в месяц. За весь материал, даваемый сверх этой нормы, тов. Гайдар получает гонорар в общем порядке».
Следующие приказы позволяют пунктирно восстановить жизнь Гайдара-газетчика на Дальнем Востоке. Вот его посылают на лесозаготовки в Иманский район (нынешний Дальнереченский Приморского края). Снова в Приморье - в Ханкайский район «для корреспондирования о подготовке района к весенней посевной кампании». Еще раз в Приморье - теперь к шахтерам Артема и Сучана… Тогда «Тихоокеанская звезда» была органом Дальневосточного крайкома ВКП(б), а в пределы Дальневосточного края входила невероятная территория от Приморья на юге до Чукотки на северо-востоке. Поэтому, живя в Хабаровске, Гайдар не раз бывал в Приморье, но можно только гадать о том, что он здесь делал и видел. В его дневниках - лишь осколки: «Не забыть: озеро Ханка, покрытое зеркальным льдом, и автомобиль, скользящий по льду…»; «Миллионка - … Трепанги - матросская шутка. Судно «Совет» - Кангауз. Ночные переходы. Японское море. Буря. Перевал Сихотэ-Алинь. Татарский пролив. Впрочем, всего не перескажешь…» Вот и гадай, чем запомнилась ему владивостокская Миллионка (а она еще была настоящей Миллионкой - знаменитый вертеп разгонят лишь через несколько лет) и что там за «матросская шутка». 24 августа Гайдар признается сам себе: «Жаль, что я почти ничего не записывал из моих путешествий по Дальнему Востоку… Чего стоит, например, то, как я заблудился в тайге… Не забыть мне никогда и переход через Сихотэ-Алинь…» Все это недозаписанные - и потому навсегда растворившиеся, как сны, впечатления.
Управление по делам архивов правительства Хабаровского края. Перебираю подсохшие, пожелтелые полосы большого формата - подшивки «ТОЗа» за 1932 год. Неровный шрифт, апостроф вместо «ъ», наивные заголовки, за которыми, однако, чувствуется настоящая, наполненная, тяжелая (не только в смысле - трудная, но и в смысле - весомая, ценная) жизнь, какой не видно за нынешними блестящими, но легковесными заголовками. Иногда попадаются тексты, подписанные «Арк. Гайдар».
Гайдар-газетчик и Гайдар-писатель использовали разные языки. Первый пишет живо, но все равно это фельетонно-канцелярский стиль, а не граненые музыкальные фразы гайдаровской прозы. И все же везде он подписывается Гайдаром, а не Голиковым или как-то еще.
Февраль - выходят «Бездомная» и «Хотели прислать милиционера». Апрель - «Столбы и схема», «300 робинзонов» (о том, как приморские рыбаки сидели на острове без еды из-за «бюрократического тайфуна»). Май - «Мышьяковая руда и медные лбы» (о приморских геологоразведке и бюрократии), «Мало голосовать за кролика, надо разводить кроликов»… Приказ от 11 июня: «Временно возложить на тов. Гайдара Арк. обязанности по освещению вопросов животноводства, кролиководства, свиноводства и т. д. с оплатой 240 рублей, с выплатой гонораров полностью».
Июнь - выходят «Метатели копий» (снова бюрократы), «Бензин, керосин, лигроин» о Нефтестрое - строительстве в Хабаровске НПЗ, ныне принадлежащего «Альянсу», «Сережа, выдай…», «Нет ли Гребенюка в вашей столовой»… Гайдар предпочитал (или ему поручали) проблемные тексты - не «воспеть», а «вскрыть недостатки». Писал обо всем подряд - посевная, лесозаготовки, иваси… Но «гнать строку» - это не про Гайдара в Хабаровске. В той же Перми он писал в газету куда активнее. А в «ТОЗе» опубликовал всего 19 материалов. Четырехочерковую норму выполнил только в июне и в июле.
Неожиданный приказ: «Тов. Гайдар А. П. с 1 июля назначается заведывающим (так в тексте. - В. А.) сектором снабжения, зарплата 300 руб. в месяц». Чернявский считает: Гайдар проштрафился и был переведен на нежурналистскую работу. Но - продолжал писать.
 |
| Журналист Александр Чернявский листает книгу приказов «ТОЗа». |
| |
Листать подшивки «ТОЗа» интересно не столько ради гайдаровских текстов (они давно опубликованы), сколько ради контекста. В глаза бросаются две постоянные темы: происки японской военщины и битва за большую рыбу. «В Посьете появилась иваси», «Рекордной нагрузки на невод добились ударники промысла Де-Кастри», «Завод на о. Попова начал выработку ивасевых консервов», «Антияпонский бойкот», «Забастовка в Токио»… «Партийная организация промысла Тафуин (нынешний Южно-Морской в Приморье. - В. А.) не возглавляет борьбу за рыбу. Директор и парторг в разгар путины позорно дезертировали с промыслов». «Кирпичным заводом № 1 руководит пьяный треугольник». «АртемГРЭС пустить в срок!» Рисунки Дмитрия Нагишкина (того самого, который - «Сердце Бонивура»). Частные объявления: «Приблудилась лошадь серой масти, монгольской породы…», «Ушла с пастбища корова черной масти…» Хабаровск 1932 года и сегодняшний - города разные.
Здание старой редакции «ТОЗа» на Калинина, 86 - небольшой каменный особнячок. На нем мемориальная доска и барельеф Гайдара - маленький, скромный, в углу. И сама доска врезана как-то нелепо, словно стесняется. Рядом, во всю стену, реклама каких-то особенных стейков: «Любишь мясо - заходи!»
Хабаровская психбольница и «Военная тайна»: «Все это надо вскрыть»
К августу у Гайдара созревают два решения - написать новую повесть и вернуться в Москву. Тут же, в первые дни августа, происходит очередной срыв, и Гайдар попадает в психбольницу. Здесь он провел около месяца - до сентября. Зато смог поработать над повестью.
Спокойным этот месяц, правда, не назовешь. Гайдар поругался с завбольницей из-за размера обеденных порций и попал в «буйное». Вышел оттуда, позвонил коллегам, попросил принести две тетради - почти исписанную и чистую. Именно в «доме скорби» Гайдар начал «Военную тайну». Тут следует сделать отступление, чтобы прояснить вроде бы неочевидную, а на самом деле бесспорную связь между Хабаровском 1932 года и Мальчишем-Кибальчишем.
 |
| Здесь писалась «Военная тайна» |
| |
Сбежав из Москвы, Гайдар попал в почти прифронтовой город. Он снова - на передовой, куда стремился с детства и до последнего дня. Вторая мировая могла начаться именно здесь - на восточных границах СССР. Можно сколько угодно иронизировать над пафосом советских передовиц, но «милитаристская Япония» тогда подминала под себя Восток не менее активно (и не менее успешно), чем гитлеровская Германия - Запад. «На полях Маньчжурии в течение уже трех месяцев гремят орудия. Война в Маньчжурии - это зарница надвигающейся новой мировой империалистической бойни…» - писала «ТОЗ» 1 января 1932 года. В этом же году на северо-востоке Китая появилось прояпонское государство Маньчжоу-го. Во Владивостоке спешно воссоздавали крепость и военно-морской флот. Хасан грянет в 1938-м, Халхин-Гол - в 1939-м, но порохом на границе пахло уже сейчас, и Гайдар этот запах чувствовал острее многих. 10 мая он пишет пермскому другу Степану Милицыну: «Жизнь здесь у нас странная. Ветер с Тихого океана дует очень горячий». 20 мая: «За последние дни в Хабаровске спокойнее. Немного улеглись толки о возможности войны. А все-таки тревожно. Все чего-то ждут». В этот же день: «Надо начать книгу «Такой человек». Это и есть будущая «Военная тайна» - первый вариант названия повести, навеянной предчувствием войны с Японией.
Запись от 1 августа: «Сегодня даю телеграмму в Москву о том, что кончил писать книгу и через месяц приезжаю. И только сегодня начинаю писать эту книгу. Она вся у меня в голове, и через месяц я ее окончу, тем более что отступать теперь уже поздно. Это будет повесть. А назову я ее «Мальчиш-Кибальчиш» (это уже второй вариант названия).
Как мы знаем, потом случилась психушка, но как раз здесь у Гайдара имеются для работы и время, и настрой. Запись от 10 августа: «Дела мои двигаются. Упорно работаю. Между прочим, лежу в психбольнице. Но это наплевать, все равно работаю. Настроение у меня очень хорошее, и на все можно мне наплевать, потому что голова моя занята только книгой». 20 августа: «За свою жизнь я был в лечебницах раз, вероятно, 8 или 10 - и все-таки это единственный раз, когда - эту Хабаровскую, сквернейшую из больниц, я вспомню без озлобления, потому что здесь будет так неожиданно написана повесть о «Мальчише-Кибальчише».
В больнице Гайдара не устраивало все: питание, порядки, нечистый на руку персонал (даже завбольницей Зонь за бесценок скупал вещи у душевнобольных). «Очень хочется часто крикнуть: «Идите к чертовой матери!» Но сдержишься. А то переведут еще вниз в третье, а там много не напишешь. Там у меня за одну ночь украли папиросы и разорвали на раскурку спрятанную под матрац тетрадку. Хорошо еще, что тетрадка была чистая…» - запись от 20 августа, своего рода междустрочье «Военной тайны». Здесь же: «Сегодня ходил в отпуск в город. А то в этой больнице можно подохнуть с голоду. Дают только хлеб да вареную ячменную крупу». Но - работает, работает: «Сегодня я неожиданно, но совершенно ясно понял, что повесть моя должна называться не «Мальчиш-Кибальчиш», а «Военная тайна». Мальчиш - остается Мальчишем, но упор надо делать не на него, а на «Военную тайну» - которая вовсе не тайна» (23 августа). Все: замысел дозрел, выкристаллизовался, осталось только перенести его на бумагу. Процесс этот будет небыстрым. Гайдар был беспощаден к себе - перечеркивал, бросал, брался вновь…
 |
| Дом на улице Ким Ю Чена, где некоторое время жил Гайдар |
| |
На рубеже лета и осени Гайдар выписался и сразу уехал в Москву. И приезд его в Хабаровск, и отъезд одинаково походили на бегство. «Весь Хабаровск - мне представляется только как какой-то перевалочный пункт. Все люди - приезжие и отъезжие», - записал Гайдар
16 июня. И сам он был здесь таким. «А все-таки в Москву я приеду не тем, каким уехал. Крепче, тверже и спокойнее», - пишет он 24 августа. 30 августа, накануне отъезда: «Это был тяжелый и странный год. Но в общем ничего особенного не случилось, жизнь идет своим чередом… Москвы я больше не боюсь». Впереди было еще девять лет жизни и работы - до гибели партизана Гайдара от немецкой пули на оккупированной Украине.
11 сентября выходит «Тарелка слив» - последняя гайдаровская публикация в «ТОЗе». Здесь Гайдар защищает садоводов-любителей: «На каждом углу Хабаровска проворные торговцы бойко продают стаканами кислую ранетку и мелкую желтую сливу… Неприхотливый хабаровский народ платит и вкушает… А между тем это уже доказано, что без вмешательства богородицы и угодников первосортные сливы, сочные груши и сладкие яблоки могли бы с успехом пышно произрастать и приносить плоды хотя бы в том же Хабаровске. Есть в Хабаровске такое тихое племя - садоводов-любителей…»
Характерно, что по-настоящему искренний интерес журналиста Гайдара чувствуется именно в этих последних публикациях: «За высокой стеной» и «Тарелка слив». Материал для обеих дала психбольница (фельдшер Мухин и оказался одним из «тихого племени» садоводов). Своя рубашка ближе к телу, особенно если она - смирительная.
Психбольница так и располагается на Серышева, 33 (в двух шагах от нее - улица Гайдара). Стена вокруг по-прежнему высока, хотя забор явно послегайдаровский. Мы входим в больничный дворик с телебригадой, но снять здание нам не разрешают даже снаружи. Остается смотреть и гадать, за каким из этих окон провел август 1932 года Гайдар. Невысокое краснокирпичное здание, потерявшееся среди новостроек, - безусловная литературная достопримечательность, тем более в масштабах дальневосточной слабозаселенной окраины. Но если при харьковской «Сабуровой даче», где «гостили» Гаршин, Врубель, Хлебников и Лимонов, создали музей, то у нас - ни доски, ничего. «Никаких документов о пребывании Гайдара в больнице я не нашел. И лечебное дело, и партийные архивы были в войну эвакуированы в Томск. Потом, уже сравнительно недавно, исторический архив Дальнего Востока вернулся во Владивосток. Часть разобрана, часть, по моим данным, не разобрана до сих пор…» - говорит по этому поводу Александр Чернявский.
Кстати, и хабаровских снимков Гайдара почти нет. Вернее, есть один, его везде тиражируют. «Видимо, оригинал этого снимка исчез. Кто автор - неизвестно», - пожимает плечами Чернявский.
Дальневосточные мотивы Гайдара: «…Но книгу написать совсем о другом»
Книги о Дальнем Востоке Гайдар не написал, хотя дальневосточные мотивы в его прозе присутствуют. Взять хоть «Тимура и его команду» (1940), где заглавный герой объясняет: «Это дача лейтенанта Павлова, которого недавно убили на границе…» - явно на Хасане или на Халхин-Голе. И дальше: «В честь годовщины победы красных под Хасаном комсомольцы поселка устроили в парке большой карнавал - концерт и гулянье».
Еще 20 мая 1932 года Гайдар записал: «Надо собраться и написать для «Молодой гвардии» книгу. Крым, Владивосток. Тимур, Лиля - все это связать в один узел, все это перечувствовать еще раз, но книгу написать совсем о другом».
Не написал. Или - написал? Может быть, это и есть «Военная тайна»? В ней - и Крым, и Алька-Тимур, и тень предвоенного Дальнего Востока.
Из финала повести: «У газетных киосков стояли нетерпеливые очереди. Люди поспешно разворачивали газетные листы и жадно читали последние известия о событиях на Дальнем Востоке. События были тревожные». И вот Сергей Ганин в форме командира инженерных войск уезжает - как раз на Дальний Восток, хотя до Хасана - еще несколько лет.
Думаю, не сильно погрешу против истины, если скажу, что «Военную тайну», начатую в Хабаровске в 1932-м, оконченную в 1934-м и изданную в 1935-м, смело можно считать дальневосточной книгой Гайдара.
Авченко Василий,
«Новая газета во Владивостоке», №220, 17.01.14
