«Современное право», №11, 2012 г.

Есть различные учреждения права, разные формы юридических положений, и есть в отношении того и другого некая аксиома: цивилизация с первых своих дней и до настоящего времени по сути своей есть ничто иное как перманентная борьба личности за право быть в праве, жить по нраву, иметь право. Это отношение к праву у каждого цивилизованного человека (у аборигенов роль права выполняют тотемами и табу) проникает в жизнь очень глубоко, и потому homo sapiens есть человек с правосознанием. Правосознание, начиная с Эмпедокла, глубже в душе нашей, чем другие уровни осознания: осознание истины, осознание красоты, осознание справедливости. Мы убеждены, что декартовское cogito ergo sum (мыслю, следовательно, существую) и индусское самбодхи-самадхи (высшее просветление - чистое созерцание) приводит человека не к осознанию Бога, а к правосознанию. Только правосознание делает индивидуума с волевой автономией личностью человеком общества.

Справедливо в этом отношении замечание Иеринга (учителя Ю.С. Гамбарова) в его сочинении «Etwicklungsgeschichte des rumischen Rechts». Существенное условие развития права Иеринг видел именно в социуме (Aussen-welt). Для него внешний мир есть все, из чего вместе с правом и благодаря праву складывается весь социальный уклад цивилизованного народа: экономика, политика, религия и нравственность, наука и искусство.

Отсюда правоведение, по Иерингу, должно отрешиться от химеры самопроизвольного развития. Всякое юридическое исследование следует начинать с поиска юридических норм в перипетиях жизненных отношений. Принятые обществом юридические нормы имеют далеко пе формальное значение. Это не просто средства для осуществления той или иной цели.

Но есть ли у юриспруденции кроме субъективных наитий какой-либо объективный критерий для оценки действующего права? Иными словами, можно ли к праву применить гегелевское изречение: «все действительное разумно; все разумное действительно»? Возможно, наша «разумная действительность» требует от юристов стать последователями некогда господствующего в юриспруденции манчестерианства? Не считают ли наши омбудсмены «противным разуму» и вредным для общества всякое вмешательство государства в хозяйственную жизнь? У них, поставивших себя над законом, свое, «правильное право»! Действительно, Монтень считал, что Гераклита неверно поняли или перевели: первый диалектик говорил: «Все течет, все повторяется!» Даже начинающему юристу видно, что за «правильным правом» торчат уши естественного права. De lege lata = do lege ferenda! Существующее право суть долженствующее право.

«Правильное право» нетрудно разглядеть под ширмой различного характера правовых отправлений в нашем обществе. Это - первый тип нарушения интересов третьих лиц, - института, при существовании которого еще можно говорить о суверенитете государства.

Второй тип нарушения интересов третьих лиц - подмена права «свободным» усмотрением судьи (чувством права судьи). Оно реализуется явно или исподволь «свободным исканием права», «свободной оценкой интересов истца и ответчика, а также третьих лиц». В судебном разбирательстве при этом гласно или негласно манипулируют обыденными представлениями о праве как о справедливости. Это в нашем-то обществе? (Sic!) Трактовка права уже на этапе составления иска опирается на давно заржавевшие конструкции, в которых можно разглядеть аксиологию неокантианского типа, где право (правый) есть понятие, сопряженное с тремя ценностями: справедливостью, целесообразностью и правовой «грамотностью». Этот тип нарушения идиллии интересов третьих лиц ставит судебный произвол на место объективной нормы.

Наличия этих двух типов игнорирования интересов третьих лиц достаточно, чтобы правосознание общества попало в некий заколдованный психологический круг, точнее сказать, пришло в состояние буриданова осла, вместо сена и соломы вкушающего веру в честное судопроизводство или неверие в него (беззаконие). Но нашему убеждению, говорить о «правильном праве» можно, если правильным будет то право, которое способствует (volens nolens - волей-неволей) культурному развитию социального целого и пользуется методами, не изолирующими его от других аспектов сознания, отражающих, пусть в статусе долженствования, нравственность, духовную культуру, историческую память нашего народа, находится в имманентной и перманентной связи с ними.

Мы понимаем всю стремительность изменчивости социума, и не только нашего, отдаем себе отчет, что глобализация - это уже не идеология, разрушающая суверенитет государственности, национальную идентичность, святость семьи и семейных ценностей, даже историческую память всей цивилизации и т.д. Это реальность. Культура этносов страдает первой. Размываются границы конфессий. Если через дорогу стоят мечеть, синагога, католическая и православная церкви, то прихожанам рано или поздно будет все равно, куда зайти с горем или радостью! Этот психологический феномен хорошо известен! По если православные, имеющие небольшой храм в районном поселке, начнут рьяно сопротивляться строительству у них мечети и синагоги, не трудно догадаться, чем это может закончиться.

Глобализация, несомненно, - тоже «развитие» социума. И в этом «развитии» принимают участие наряду с правом другие социальные явления базисного уровня: экономика, корпоративная власть, умирающая нравственность, теряющая свои приоритеты религия, корпоративная наука, культура и искусство, теснимые субкультурой и т.д. Изменения, происходящие в каждой из этих областей социальной жизни, отражаются на всех других. И даже согласуются с ними! Как в такой ситуации требовать от права целомудрия? Вдохнуть в него идею первопричинности всего сущего, из-за которой Эмпедокл бросился в кратер огнедышащей Этны? Есть только один путь: разыскать социуме активно функционирующие механизмы (институты) и, пусть волевым усилием личностей, не потерявших правосознания, подчинить эти механизмы социальной юриспруденции - реально действующему праву в интересах всех, и прежде всего - третьих лиц.

Здоровое общество - императив нашей стремительно изменяющейся действительности. Без права упорядоченная социальная жизнь несомненно перейдет в свою противоположность, т.е. в хаос, анархию. Таким образом, социальная жизнь и право нераздельные величины, стороны одного и того же явления социальной семьи (Рудольф ІІІтамлер). Различие между социальной семьей и семьей как ячейкой общества состоит в том, что семьи основана па кровной связи своих членов и на власти главы семейного союза, тогда как социальная семья опирается на общность интересов, не зависящую от принадлежности ее членов к той или другой семье.

Но перейдем к праву третьих лиц. Ю.С. Гамбаров пишет, что общее правило для разрешения случаен столкновения отправления права одного лица с затрагиваемыми им интересами других лиц таково, что всякое право отправляется в указанных ему пределах без внимания к последствиям этого отправления для третьих лиц. Но любое право, отправляемое даже в указанных ему пределах, не может не отразиться на каких-либо интересах каких-то третьих лип: qui jure suo utitur, neininem laedit (1. 55 D. de reg. jur. 50, 17). Это правило выработано всей историей права и эксплицируется из самого понятия права как защиты интереса («охранной грамоты»). Естественно, если право как таковое реально признается и исполняется, как закон, существующим правопорядком, и при своем отправлении, не обременено никакими «артефактами». Но и в этом случае интересы третьих лиц непременно будут затронуты. Например, принятый недавно закон о клевете (Федеральный закон от 28.07.2012 № 141-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации». - Примеч. ред.) есть не что иное, как закон о защите интересов не только лица, которое оклеветали, но и всех тех, кто так или иначе с ним связан и чьи интересы (интересы третьих лиц) могли от этой клеветы пострадать. Однако следует констатировать, что в условиях диффузии власти и плюрализма права, при самоуправстве, действующем вместо самоуправления, при институте омбудсменов, стоящих над законом (представляющих интересы не третьих лип, а корпорации как некоей безликой громады (Г. Паризе) правило «охранной грамоты» уже не имеет никакого значения.

Сейчас, когда речь идет о праве как о законе, который не работает, когда в независимость права от социальной жизни (политической, административной, экономической, судебной, индивидуально-волевой, административной и криминальной) никто не верит, так или иначе имеются в виду именно интересы третьих лиц!

Жизнь, как любил повторять Бисмарк, есть постоянная схватка интересов, законных или незаконных, прекращающаяся лишь на время, чтобы без всякого к тому видимого повода, вновь и вновь инициироваться! Не признавать правоту слов Бисмарка, т.е., по сути, отрицать вездесущность и всемогущество интересов третьих лиц, равносильно отрицанию как общества, так и права и императивов правосознания. При этом совершенно не важно, какая эпистема есть на самом деле. Поясним: далеко не каждый наш гражданин представляет, что такое права человека. Но, тем не менее, каждый понимает, когда на его нрава посягают. Поэтому человека, исповедующего, например, иудаизм, никакая сила не заставит (если интересы его затронуты) право славить, т.е. верить в закон (моисеевское творение), который нельзя безнаказанно нарушать! Раньше, когда право открыто попиралось тем или иным «халифом на час», человек, беззащитный перед беззаконием, утешал себя: «Бог все видит!» Сейчас нам довольно часто приходится слышать даже от интеллигентных людей, что власть фиксирует все нарушения закона (вернее, тотальное беззаконие). Это своеобразный эрзац веры в справедливость, которая не может быть нарушена безнаказанно никогда! Даже тогда, когда, на самом деле имеет место credo quia absurdum (верую, ибо абсурдно). Это - императив права. Вера в общественную справедливость (справедливость, которая рано или поздно восторжествует) императив общества, другими словами - императив интересов третьих лиц.

Право как императив сознания получает смысл лишь тогда, когда одно право противополагается другому, а другое - третьему. Последнее же, по законам логики (ассоциативной, отражающей скрытую связь всего сущего), вновь противопоставляется первому праву. Этот circulus vitiosus (порочный круг) в правосознании и есть интересы третьих лиц. Кстати, право как первопричину понимал Эмпедокл - отец социальной юриспруденции. По Эмпедоклу, в обществе без права, а значит без интересов третьих лиц неизбежно будет царствовать хаос (говоря современным языком, диффузия власти). Отсюда истинный демиург в любом обществе суть право. В этом противоположении прав залог удовлетворения интересов третьих лиц, т.е. всех членов общества. Это и есть задача социальной юриспруденции.

Право в противоборстве с правом же, оставаясь «охранной грамотой», завоевывает свою обязательность как исполнение правосудия. Все права осуществляются в каждом правовом обществе совместно, они - как фигуры одного силлогизма, и роль законодательства и судебной практики состоит не в том, чтобы указать каждой из фигур ее место, а в том, чтобы обусловить и организовать совместное функционирование всех прав, смягчить столкновение выступающих за ними интересов, или, как теперь творят, «канализировать» эти интересы и установит, между ними надлежащее равновесие. Вот почему современное законодательство, санкционируя судебную практику, разрешает каждому беспрепятственное отправление его права.

Но отправлению иных нрав (в смысле интереса отправления каждым своего права) мешает так называемое злостное отправление права, т.е. причинение вреда третьим лицам путем отправления права. Всем без исключения. Даже обыденное правосознание, выраженное Монтенем в афоризме «выгода одного есть вред другого», в сравнении со злостном отправлением права предстает своеобразным и понятным порядком вещей.

Интересно, что к конфликтам и войнам как в Древнем Риме, так и сейчас приводят принципиально схожие ситуации - так называемый спор на меже. Ж.-Ж. Руссо в Общественном договоре («Об Общественном договоре, или принципы политического права») оговаривался, что злостными нарушителями общественного договора будут прежде всего соседи. И действительно, сколько войн знает история из-за претензий соседей на клочок земли! А когда государство делегирует власть и право на суверенитет составляющим его корпорациям, «спор на меже» - реальный источник нарушения прав третьих лиц и злостного отправления права.

На основании положений римского права европейская юриспруденция пробовала установить правило quad mini prodest et tibi non nocet, ad id compiler potest (можно требовать то, что представляет интерес для истца и не наносит вреда ответчику). Имеется в виду некий компромисс между нормальным и злостным отправлением права, чтобы сохранить, хотя бы в качестве временного баланса, интересы третьих лиц.

Вот и пример: недавно компания Майкрософт разослала своим клиентам новые правила «игры». Цитируем: «13. Веб-сайты третьих лиц. Вы можете иметь доступ к веб-сайтам или службам третьих лиц с использованием служб. Корпорация Майкрософт не несет ответственности за веб-сайты или службы третьих лиц и за их содержимое. Вы сами несете ответственность за ваши отношения с третьими лицами (включая рекламодателей). На использование вами веб-сайтов или служб третьих лиц могут распространятся условия таких третьих лиц». Несогласные могут обратиться с иском к Майкрософт и требовать то, что представляет интерес для истца и не наносит вреда ответчику. Но это правило весьма условно, поскольку в прямой связи с ним стоит шикана - злостное отправление права. Не принять новых правил «игры» компании в принципе нельзя. Майкрософт ставит клиента по-сути в условия бесправия: любое нарушение новых правил компании будет незаконным действием...

Нравственный мотив подобного отправления права весьма сомнителен. Лишение клиентов всякого права на несогласие чревато негативной реакцией. Если говорить об экономической стороне дела, то запрещение такого отправления права оправдывалось бы понятием субъективного права как интереса, заслуживающего защиты властью. С этой точки зрения злостное отправление права реально действующий механизм, разрушающий «союз» третьих лиц, должно быть запрещено законом.

Однако запрещение шиканы внесло бы в отправление прав неопределенность и необеспеченность, отчего пострадал бы, несомненно, весь социально-коммерческий институт. При общем запрете злостного отправления права законодатель обязан был бы требовать от любого истца не только обоснования его права, но и четкого указания интереса, который он, истец, имеет в его отправлении. Но это - идеал судопроизводства. В реальной жизни только нравственный мотив может существенно ограничить шикану.

Итак, определим, для начала, содержание понятия «третьи лица».

Третьи лица есть предполагаемые субъекты материальных правоотношений, взаимосвязанных со спорным правоотношением, являющимся предметом судебного разбирательства; они вступают в начавшийся между первоначальными сторонами спора судебный процесс или привлекаются к нему с целью зашить своих субъективных прав либо охраняем законом интересов. При этом третьи лица могут либо заявлять, либо не заявлять самостоятельные требования.

Е.В. Черносвитов,

доктор философских и медицинских наук, профессор,

член правления Международной криминологической ассоциации (Любек),

научный руководитель Лаборатории судебной медицины и криминалистики Ясеновац (Сербская Республика);

М.А. Черносвитова, доктор исторических наук,

член Лаборатории судебной медицины и криминалистики Ясеновац (Сербская Республика);

Е.А. Самойлова, доктор психологических наук,

зав. Лабораторией судебной медицины и криминалистики Ясеновац (Сербская Республика).

*Отрывок из коллективной монографии «Социальная юриспруденция». Готовится к публикации.

«Современное право», №11, 2012 г.

Библиография

1. Аргунов В. Участие в гражданском процессе третьих лиц с самостоятельными требованиями // Сов. юстиция. 1983. №8.

2. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 2-е изд. - Кіев, 1888.

3. Гамбаров Ю.С.  Гражданское прав Общая часть. - СПб., 1911.

4. Гамбаров Ю.С. Задачи современного правоведения. - СПб., 1907. С. 29-33.

5.   Малеина М. Н. Личные неимуществные права граждан: понятие, осуществление, защита. - М., 2001.

6. Rudolf Stammler. Das Recht der Suldverhultnisse in seinen allgemeinen Lehren. B., 1897.

7. Gustav Radbruch. Religionsphilosoph der Kultur. В., 1903.

8. Gustav Radbruch. Rechtsphilosophie. 1914.