Несколько слов от консультантов**

Автор на наш взгляд применила в книге прием, ловкий и раскрывающий наиболее полно великое произведение «Гамлет, принц датский». Прием, благодаря которому не просто показывается собственное видение автора вечной трагедии. К примеру, как некоего архетипа жизни человека. А с весьма неожиданной стороны: со взгляда на принца Гамлета, как нашего современника! Этот прием автор умело позаимствовал у самого Шекспира. Он всех главных героев трагедии показывает весьма условно: принца Гамлета. Офелию, Призрака, Клавдия, Лаэрта, Розенкранца и Гильденстерна и даже могильщиков. Этот прием можно обозначить, как «слова, слова, слов...», дающие простор для любой мысли. То put in the word, - английская поговорка, точно оспаривается Шекспиром в «Гамлете...». Есть некие «голые» формы словословия: обыденная речь (например, между принцем Гамлетом и его «друзьями» Розенкранцем и Гильденстерном); явный «пред» (бред на яву), во многих разговорах принца, когда он имитирует сумасшествие; «прибаутки и песенки», действительно сошедшей с ума Офелии, как прелюдия к самоубийству. И даже два знаменитых монолога принца - «Быть или не быть?» и «Бедняга Йорик!»

Если быть внимательным в прочтении «Гамлета, принца датского», то очень скоро начинаешь понимать, что данный ключ внесен в трагедию Призраком и подхвачен актерами, которых пригласил принц Гамлет.

Этот шекспировский прием для зашифровки на все века смысла истинной трагедии человеческого бытия. «Гамлет, принц датский», вызывает у нас ассоциации с русским..., нет точного слова (sic!): в сказке ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок!

Автор, который увидел в принце Гамлете нашего современника, вероятно, также руководствовался не констатацией фактов, и не психоанализом, который должен бы привести читателя к катарсису (кстати, наше мнение, что катарсис - изжитая форма самосознания для нашего современника). Автор хочет преподнести читателю урок! Но и здесь, нужно оговориться: как понимать современный слово «урок». Это - не нравственный пример или упрек... Нравственным примером, да еще из Шекспира, нашего современника не прошибешь! Автор это хорошо понимает! «Урок», как нам кажется, для автора сродни «урокам» из «Очерков бурсы» Николая Герасимовича Помяловского. Розги! Или как у Василия Макаровича Шукшина - «медвытрезвитель»: а по утру они проснулись! Вдруг! Вот «катарсис» для нашего современника!..

Автор много не берет на себя! Поэтому эта книга о принце Гамлете, нашем современнике, хотя и заимствует у Шекспира девиз: hie et ubique, но - говорит, и не заговаривается. Во-первых, вместо «Предисловия», автор предпосылает опусы известного поэта Анатолия Яни (специально написанные для этой книги), превосходного переводчика сонет Шекспира. А, во-вторых, сравнивает восприятие «Гамлет, принц датский»... с восприятием квадратов Казимира Севериновича Малевича.

Но, если автор не прав и, с точки зрения кого-то - «много на себя берет» то, этот некто - пусть... выйдет и первым бросит в него камень! И попадет в Шекспира!

P.S.

Напомним, что Лев Николаевич Толстой имел внутренние основания считать, что сам Шекспир много на себя берет...

Вместо «Предисловия»

- опусы Анатолия Яни, советского, украинского поэта, посвященные Гамлету Ольги Зайцевой:

Глава 1.

Гамлет, принц датский в сослагательном наклонении

«Однако и без лишней скованности, но во всем слушайтесь внутреннего голоса. Двигайтесь в согласии с диалогом, говорите, следуя движениям, с тою только оговоркой, чтобы это не выходило из границ естественности. Каждое нарушение меры отступает от назначения театра, цель которого во все времена была и будет: держать, так сказать, зеркало перед природой, показывать доблести ее истинное лицо и ее истинное - низости, и каждому веку истории - его неприкрашенный облик. Если тут перестараться или недоусердствовать, непосвященные будут смеяться, но знаток опечалится, а суд последнего, с вашего позволения, должен для вас перевешивать целый театр, полный первых. Мне попадались актеры, и среди них прославленные, и даже до небес, которые, не во гнев им будь сказано, голосом и манерами не были похожи ни на крещеных, ни на нехристей, ни на кого бы то ни было на свете. Они так двигались и завывали, что брало удивление, какой из поденщиков природы смастерил человека так неумело, - такими чудовищными выходили люди в их изображении... А играющим дураков запретите говорить больше, чем для них написано. Некоторые доходят до того, что хохочут сами для увеселения худшей части публики в какой-нибудь момент, существенный для хода пьесы. Это недопустимо и показывает, какое дешевое самолюбие у таких шутников».

(В. Шекспир. «Гамлет принц датский». Акт третий. Сцена вторая. Здесь и далее - перевод Бориса Пастернака)

«Шекспир берет очень недурную в своем роде старинную историю о том: Avec quelle ruse Amleth qui depuis fut Roy de Dannemarch, vengea la mort de son pere Horwendille, occis par Fengon, son frere et autre occurence de son histoire,[1], или драму, написанную на эту тему лет 15 прежде его, и пишет на этот сюжет свою драму, вкладывая совершенно некстати (как это и всегда он делает) в уста главного действующего лица все свои, казавшиеся ему достойными внимания мысли. Вкладывал же в уста своего герои эти мысли: о бренности жизни (могильщик), о смерти (to be or not to be быть или не быть (англ.), те самые, которые выражены у него в 66-м сонете (о театре, о женщинах), он нисколько не заботится о том, при каких условиях говорятся эти речи, и, естественно, выходит то, что лицо, высказывающее все эти мысли, делается фонографом Шекспира, лишается всякой характерности, и поступки и речи его не согласуются.

В легенде личность Гамлета вполне понятна: он возмущен делай дяди и матери, хочет отомстить им, но боится, чтобы дядя не убил его так же, как отца, и для много притворяется сумасшедшим, желая выждать и высмотреть все, что делается при дворе. Дядя же и мать, боясь его, хотят допытаться, притворяется ли он, или точно сумасшедший, и подсылают ему девушку, которую он любил. Он выдерживает характер, потом, видится один на один с матерью, убивает подслушивающего придворного и обличает мать. Потом его отправляют в Англию... Он подменивает письма и, возвратившись из Англии, мстит своим врагам, сжигая их всех.

Все это понятно и вытекает из характера и положения Гамлета. Но Шекспир, вставляя в уста Гамлета то речи, которые ему хочется высказать, и заставляя его совершать поступки, которые нужны автору для подготовления эффектных сцен, уничтожает все то, что составляет характер Гамлета легенды. Гамлет во все продолжение драмы делает не то, что ему может хотеться, а то, что нужно автору: то ужасается перед тенью отца, то начинает подтрунивать над ней, называя его кротом, то любит Офелию, то дразнит ее и т.п. Нет никакой возможности найти какое-либо объяснение поступкам и речам Гамлета и потому никакой возможности приписать ему какой бы то ни было характер.

Но так как признается, что гениальный Шекспир не может написать ничего плохого, то ученые люди все силы своего ума направляют на то, чтобы найти необычайные красоты в том, что составляет очевидный, режущий глаза, в особенности резко выразившийся в Гамлете, недостаток, состоящий в том, что у главного лица нет никакого характера. И вот глубокомысленные критики объявляют, что в этой драме в лице Гамлета выражен необыкновенно сильно совершенно новый и глубокий характер, состоящий именно в том, что у лица этого нет характера и что в этом-то отсутствии характера и состоит гениальность создания глубокомысленного характера. И, решив это, ученые критики пишут томы за томами, так что восхваления и разъяснения величия и важности изображения характера человека, не имеющего характера, составляют громадные библиотеки. Правда, некоторые из критиков иногда робко высказывают мысль о том, что есть что-то странное в этом лице, что Гамлет есть неразъяснимая загадка, но никто не решается сказать того, что царь голый, что ясно как день, что Шекспир не сумел, да и не хотел придать никакого характера Гамлету и не понимал даже, что это нужно. И ученые критики продолжают исследовать и восхвалять это загадочное произведение, напоминающее знаменитый камень с надписью, найденный Пиквиком у порога фермера и разделивший мир ученых на два враждебных лагеря».

(О Шекспире и о драме (Критический очерк) 1903-1904 гг. Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений в 90 тт. Академическое юбилейное издание. Т. 35. - М.: Худож. лит., 1950).

§1. Состояние

«Состояние надо доказать. Без него не закон. Скажем, я теперь утоплюсь с намереньем. Тогда это дело троякое. Одно - я его сделал, другое - привел в исполнение, третье - совершил».

В каком «состоянии» мы находим датское королевство? То есть, социального Гамлета, принца? Между двух «огней»! И каких? Англии и Норвегии. Первая, некогда покоренная Данией, ведет себя, как ее вассал. Но, это не перманентное состояние. И при первой возможности Англия его изменит. Бахвалится король Клавдий: «Я если Англия, мою любовь Ты ценишь так, как я заставить в силе - А твой рубец от датского меча Еще горит и ты благоговейно Нам платишь дань, - не думай обойти Прямую букву моего приказа, Которым тайно Гамлета тебе Я в руки отдаю на убиенье. Исполни это, Англия! Как жар Горячки, он в крови моей клокочет Избавь меня от этого огня. Пока он жив, нет жизни для меня». Кстати, отсылая кронпринца Гамлета в страну, которая спит и видит свое освобождение от Дании с бумагой, в которой король Дании подписывает принцу смертный приговор - не есть поступок, во-первых, разумный, а, во-вторых, государственный. Так как я пишу о принце Гамлете, в котором вижу нашего современника, позволю себе такое вольнодумство: представим на миг, что сейчас, накануне выборов Президента России, в «Англию» какой ни будь большой правительственный чин послал бы Ходорковского на казнь. У Ходорковского сразу бы появились, на мой взгляд (далекий, увы, от политических интриг) реальный шанс стать президентом. Но я - отошла в сторону. Да и зря! Книга увидит свет, наверняка, не раньше, чем мы узнаем имя нового Президента России.

Норвегия, недавно проигравшая войну с Данией, вовсю готовится к реваншу. Гамлет старшим убил короля Норвегии Фортинбраса и присоединил к Дании норвежские земли. Формально Норвегией правит старый, но мудрый брат Фортинбраса. Он едва сдерживает племянника, младшего Фортинбраса от похода на Данию, поворачивая полк жаждущего боевых действий племянника, Фортинбраса младшего на Польшу. Почему? Легко догадаться! Зачем воевать, кровь проливать со страной, которая разваливается сама, по своим внутренним причинам: «Какая-то в державе датской гниль». Это говорит Марцелл, один из офицеров, увидевших первыми призрак Гамлета старшего. Странно. Но, в отличие от своего сверстника и соперника Гамлета, принца датского, Фортинбрас не мучается от желания отомстить датчанам за отца!

А что за «гниль» в Датском королевстве? Неужели все дело в том, что королева так быстро вышла замуж за своего родственника? То, что брат заменил покойного брата на троне в таких обстоятельствах - вполне нормально и правильно! Что же касается его женитьбе на королеве, оставляя в стороне такое положение вещей, как любовь королевы к брату мужа (вполне вероятно, что она вышла за Гамлета не по любви!), двоевластие в государстве, которому грозят с двух сторон войной, а внутри бунтом, вполне логично. В Дании тем не менее все идет к развалу: «Король не спит и пляшет до упаду, И пьет и бражничает до утра, И чуть осилит новый кубок с рейнским. Об этом сообщает гром литавр, как о победе... Такие кутежи, расславленные на восток и запад, Покрыли нас стыдом в чужих краях, Там наша кличка - пьяницы и свиньи...» (Акт 1, сцена 4). С новым королем явно что-то не то! То он вздыхает: «О, как тяжко!» То падает на колени, ибо его «душа в тревоге и устрашена». Чем душа устрашена короля Дании? Как наивно думать, что разоблачением его, как убийцы брага! Кто и перед кем его может разоблачить? Безумный племянник? Перед чернью? Когда Фортинбрас готовился к войне и собирал отряд, Гамлет, принц, еще до встречи с призраком отца, устроенной ему двумя молодыми офицерами и лучшим другом Горацио, который, когда с Данией было покончено, поторопился заявить: «Я не датчанин - римлянин скорей», был не в себе. Он думал о самоубийстве, и боялся убить себя: «Моя же скорбь чуждается прикрас И их не выставляет напоказ». Монолог «Быть или не быть? Вот в чем вопрос!» - это не монолог наследного принца! Все причины «не быть», наследного принца просто не касаются! Это разговор, так, в пользу бедных, если не больная философия. Вернее, философия больного. А суть этой философии в монологах на кладбище, раньше - в рассуждениях после убийства Полония: «Можно вытащить рыбу на червяка, пообедавшего королем, и пообедать рыбой, которая проглотила этого червяка». «Стоило ли давать этим костям воспитание, чтобы потом играть ими в бабки?» «Пред кем весь мир лежал в пыли, Горчит затычкою в щели». Нет, такое умонастроение - вещь врожденная. В случае Гамлета, принца датского, отнюдь не имеет никакого отношения к весьма проблематичному, скажем, забегая вперед, коварному убийству его отца. Представим на миг противоборство двух племянников, отцы которых были убиты: Гамлета и Фортинбраса? Не как истеричных дуэлянтов, а как полководцев на поле брани?...

§3. Сны разума

Начну с аксиомы, принц Гамлет, безусловно умный человек. Не просто умный, а мыслитель, философ... Эта аксиома Шекспиром не доказывается. На то она и аксиома. Но я не знаю ни одного перевода «Гамлета, принца датского», ни одной экранизации, даже ни одной книги из многочисленных опусов, посвященных «Гамлету, принцу датскому». Где хотя бы мелькнуло сомнение на счет ума принца! И, действительно, как полагают психологи и психиатры вот уже два столетия, что имитировать безумие может только безумный или очень умный человек. Принц Гамлет, естественно, относится ко второму типу. «Моментом истины» сверх-ума принца Гамлета, конечно, является его монолог «То be or not to be». Выше я говорила, что мне этот монолог не понятен, ибо все беды жизни земной, из-за которых стоило бы покончить с собой, принца Гамлета никак не касаются. Я болеть за человечка, униженного и оскорбленного, или скорбеть мировой скорбью за все человечество... разве это по-гамлетовски?

В монологе, над которым бьются и толкователи, и исполнители есть одна вещь, разоблачающая принца Гамлета как весьма недалекого человека. И это - мысль о смерти как о сне: «...Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь Сердечных мук и тысячи лишений, Присущих телу. Это ли не цель Желанная? Скончаться. Сном забыться Уснуть... И видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся Когда покров земного чувства снят? Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет Несчастьям нашим жизнь на столько лет...» Смерть есть сон... И, неважно, что логика в этом силлогизме ущербна, ибо сон не есть смерть! Смерть есть сон, простите, банально. И не гоже мыслителю повторять это как высшую истину, принуждающую... жить!

Принц Гамлет в разговоре со своими одноклассниками, подтверждает невольно свой страх, что смерть есть сон: «О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы не мои дурные сны!» Получается, что сны, и только сны, мешают принцу Гамлету и умереть, и жить (быть повелителем бесконечности). Насколько глубже (умнее) с точки зрения на сон оказываются и Гильденстерн и Розенкранц в сравнении с принцем Гамлетом. Вот Гильденстерн: «А сны и приходят из гордости. Гордец живет несуществующим. Он питается тем, что возомнит о себе и себе припишет. Он тень своих снов, отражение своих выдумок». Да! А, ведь, по и точно, и сильно: Гордец «...тень своих снов»!

§4. Квинтэссенция?

Сначала прокомментирую, что можно понять из перевода Акта пятого Борисом Пастернаком. Читатель, да прости меня за заимствования пастернаковского текста.

Сцена первая. Эльсинор. Кладбище. Входят два могильщика с лопатами.

Слова первого могильщика целая философия! Все остальное, по сравнению с ними и, прежде всего рассуждения принца Гамлега весьма, простите, плоски и банальны!

Первый могильщик: «А правильно ли хоронить по-христиански, которая самовольно добивалась вечного блаженства?»

Он и дальше, первый могильщик, заставляет нас остановиться и помолчать, задумавшись: «Статочное ли дело? Добро бы они утопилась в состоянии самозащиты». Выше я уже цитировала этого мудреца. Его потрясающую дефиницию «состоянию». Повторю: «Состояние надо доказать. Без него не закон». Первый могильщик, конечно, вроде бы говорит о психологическом состоянии человека. Но. простите, разве можно что-либо доказать, что у нас на душе? А для первого могильщика - это дело «троякое»: «Одно - я его сделал, другое - привел в исполнение, третье - совершил».

Второй могильщик просто шокирован, как «завернул» его напарник: «Ишь ты как, кум гробокопатель...». Философия первого могильщика продолжает удивлять и завлекать своей изысканной оригинальностью: «Нею Без смеху. Вот тебе, скажем вода. Хорошо. Вот, скажем, человек. Хорошо. Вот, скажем, идет человек к воде и топится. Хочешь не хочешь, а он идет, вот в чем суть. Другой разговор - вода. Ежели найдет на него вода и потопит, он своей беде не ответчик. Стало быть, кто в своей смерти неповинен, тот своей жизни не губил». А это умозаключение перед началом «гробокопания» первого могильщика можно считать социологией: «...То-то и обидно. Чистая публика топись и вешайся, сколько душе угодно, а наш брат прочий верующий и не помышляй. Ну, да ладно. Пора за лопату. А насчет дворян нет стариннее, чем садовники, землекопы и могильщики. Их звание - от самого Адама». Задумайся, читатель - в одном, ведь, ряду садовники, землекопы и могильщики! Сможешь найти логическую связь между ними? Одну социологическую реальность? И дальше над пикированием могильщиков просто роятся мысли! Так: «Кто строит крепче каменщика, корабельного мастера и плотника?» Оказывается - строитель виселиц и могильщик!

Но, появился принц Гамлет и стал наблюдать, как работают могильщики. И вот, когда могильщик выбрасывает наверх первый череп: «В этом черепе был когда-то язык, его обладатель умел петь. А этот негодяи шмякнул его оземь, точно это челюсть Каина, который совершил первое убийство. Возможно, голова, которою теперь распоряжается этот осел, принадлежала какому-то политику, который собирался перехитрить самого господа бога. Не правда ли?» Принц продолжает резонерствовать: «Или какому-нибудь придворному. Он говорил: «С добрым утром, светлейший государь. Как изволите здравствовать?» Его звали князь такой-то и такой-то, и он нахваливал князю такому-то его лошадь в надежде напроситься на подарок. Не правда ли?» Своим - «Не правда ни?», обращенным к угодливому Горацио, Гамлет словно ищет поддержки своим суждениям или заверения в их справедливости. Резюме принца: «Стоит ли давать этим костям воспитание, чтобы потом играть ими в бабки?»

Дальше принц Гамлет детализирует свою мысль о «черепах». Это - долго...

*Отрывок из книги

**Научные консультанты

Марина Черносвитова. д.ист.н.; Екатерина Самойлова, д.психол.н.

О.Н. Зайцева,

1.С какой хитростью Гамлет, ставший впоследствии королем Дании, отомстил за смерть своего отца Хорвендилла, убитого его братом Фенгоном, и прочие обстоятельства этого повествования.

«Труды членов РФО», вып. №18. - М., 2012.